Страница 50 из 228
возможным только благодаря тому, что он не был одиозной фигурой в глазах соглашателей: их
ненависть направлялась против других лиц. К тому же он умел, несомненно как никто, взять в
этих переговорах тон трезвого и умеренного большевика, избегающего эксцессов и склонного к
соглашениям. О своих советах матросам насчет «карандашей» он, во всяком случае, не
упоминал».
Троцкий констатирует: «Вопреки очевидности соглашатели объявили июльскую
манифестацию вооруженным восстанием и обвинили большевиков в заговоре. Когда движение
уже закончилось, с фронта прибыли реакционные войска. В печати появилось сообщение,
ссылавшееся на «документы» министра юстиции Переверзева, что Ленин и его соратники
являются попросту агентами германского штаба. Настали дни клеветы, травли и смуты.
«Правда» подверглась разгрому. Власти издали распоряжение об аресте Ленина, Зиновьева и
других виновников «восстания». Буржуазная и соглашательская пресса грозно требовала, чтобы
виновные отдали себя в руки правосудия.
В ЦК большевиков шли совещания: явиться ли Ленину к властям, чтоб дать гласный бой
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
94
клевете, или скрыться? Не было недостатка в колебаниях, неизбежных при столь резком
переломе обстановки. Спорный вопрос состоял в том, дойдет ли дело до открытого судебного
разбирательства? В советской литературе немалое место занимает вопрос о том, кто «спас»
тогда Ленина и кто хотел «погубить» его. Демьян Бедный рассказывал некогда, как он
примчался к Ленину в автомобиле и уговаривал его не подражать Христу, который «сам себе в
руки врагов предаде». Бонч-Бруевич, бывший управляющий делами Совнаркома, начисто
опроверг своего друга, рассказав в печати, что Д. Бедный провел критические часы у него на
даче в Финляндии. Многозначительный намек на то, что честь переубеждения Ленина «выпала
на долю других товарищей», ясно показывал, что Бончу пришлось огорчить близкого друга,
чтобы доставить удовольствие кому-то более влиятельному. В своих «Воспоминаниях»
Крупская рассказывает: «7-го мы были у Ильича на квартире Аллилуевых вместе с Марией
Ильиничной (сестрой Ленина). Это был как раз у Ильича момент колебаний. Он приводил
доводы за необходимость явиться на суд. Мария Ильинична горячо возражала ему. «Мы с
Григорием (Зиновьевым) решили явиться, пойди, скажи об этом Каменеву», — сказал мне
Ильич. Я заторопилась. «Давай попрощаемся, — остановил меня Владимир Ильич, — может, не
увидимся уже». Мы обнялись. Я пошла к Каменеву и передала ему поручение Владимира
Ильича. Вечером Сталин и другие убедили Ильича на суд не являться и тем спасли его жизнь».
Подробнее о тех горячечных часах рассказал до Крупской Орджоникидзе. «Началась
бешеная травля наших вождей… Некоторые наши товарищи ставят вопрос о том, что Ленину
нельзя скрываться, он должен явиться… Так рассуждали многие видные большевики.
Встречаемся со Сталиным в Таврическом дворце. Идем вместе к Ленину…» Прежде всего
бросается в глаза, что в те часы, когда шла «бешеная травля нашей партии и наших вождей»,
Орджоникидзе и Сталин спокойно встречаются в Таврическом дворце, штабе врага, и
безнаказанно покидают его. На квартире Аллилуева возобновляется все тот же спор: сдаться
или скрыться? Ленин полагал, что никакого гласного суда не будет. Категоричнее всех против
сдачи высказался Сталин: «Юнкера до тюрьмы не довезут, убьют по дороге».
В это время появляется Стасова и сообщает о вновь пущенном слухе, будто Ленин по
документам департамента полиции провокатор. «Эти слова произвели на Ильича невероятно
сильное впечатление. Нервная дрожь перекосила его лицо, и он со всей решительностью заявил,
что надо ему сесть в тюрьму».
Орджоникидзе и Ногина посылают в Таврический дворец добиться от правящих партий
гарантий, «что Ильич не будет растерзан юнкерами». Но перепуганные меньшевики искали
гарантий для самих себя. В свою очередь, Сталин докладывал на Петроградской конференции:
«Я лично ставил вопрос о явке перед Либером и Анисимовым (меньшевики, члены ЦИК), и они
мне ответили, что никаких гарантий они дать не могут». После этой разведки в неприятельском
лагере решено было, что Ленин уедет из Петрограда и скроется в глубоком подполье. «Сталин
взялся организовать отъезд Ленина».
Насколько правы были противники сдачи Ленина властям, обнаружилось впоследствии из
рассказа командующего войсками, генерала Половцева. «Офицер, отправляющийся в Терриоки
(Финляндия) с надеждой поймать Ленина, меня спрашивает, желаю я получить этого господина
в целом виде или в разобранном… Отвечаю с улыбкой, что арестованные делают очень часто
попытку к побегу». Для организаторов судебного подлога дело шло не о «правосудии», а о
захвате и убийстве Ленина, как это было сделано два года спустя в Германии с Карлом
Либкнехтом и Розой Люксембург.
Мысль о неизбежности кровавой расправы сидела в голове Сталина прочнее, чем у
других: такая развязка вполне отвечала складу его собственной натуры. К тому же он мало
склонен был беспокоиться о том, что скажет «общественное мнение». Другие, в том числе
Ленин и Зиновьев, колебались. Ногин и Луначарский в течение дня из сторонников сдачи стали
ее противниками. Сталин держался наиболее твердо и оказался прав.
Посмотрим теперь, что сделала из этого драматического эпизода новейшая советская
историография. «Меньшевики, эсеры и Троцкий, ставший впоследствии фашистским
бандитом, — пишет официальное издание 1938 г., — требовали добровольной явки Ленина на
суд. За явку Ленина в суд стояли ныне разоблаченные как враги народа фашистские наймиты
Каменев и Рыков. Им дал резкий отпор Сталин», и т. д.
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
95
На самом деле я лично в совещаниях вообще не участвовал, так как вынужден был сам в
те часы скрываться. 10 июля я обратился к правительству меньшевиков и эсеров с письменным
заявлением о полной солидарности с Лениным, Зиновьевым и Каменевым и был 22 июля
арестован. В письме к Петроградской конференции Ленин счел нужным особо отметить, что
Троцкий в «тяжелые июльские дни оказался на высоте задачи». Сталина не арестовали и даже
формально не привлекли к делу по той причине, что политически он ни для властей, ни для
общественного мнения не существовал. В бешеной травле против Ленина, Зиновьева, Каменева,
Троцкого и других Сталин едва ли вообще назывался в печати, хотя он был редактором
«Правды» и подписывал статьи своим именем. Никто не замечал этих статей и не интересовался
их автором.
Ленин скрывался сперва на квартире Аллилуева, затем переехал в Сестрорецк к рабочему
Емельянову, которому безусловно доверял и о котором, не называя его, упоминает с уважением
в одной из своих статей. «Во время отъезда Владимира Ильича в Сестрорецк — это было
вечером 11 июля — мы с товарищем Сталиным, — рассказывает Аллилуев, — провожали
Ильича на Сестрорецкий вокзал. За время пребывания в шалаше на Разливе, а затем в
Финляндии, Владимир Ильич время от времени через меня посылал записки Сталину; записки
приносились мне на квартиру, и так как на записки нужно было своевременно отвечать, то
Сталин в августе месяце перебрался ко мне… и поселился в той же комнате, где скрывался
Владимир Ильич в июльские дни». Здесь он, видимо, познакомился со своей будущей женой,
дочерью Аллилуева Надеждой, тогда еще подростком.
Другой из кадровых рабочих, Рахиа, обрусевший финн, рассказывал в печати, как Ленин
поручил ему однажды «привести Сталина на следующий день вечером. Сталина я должен был
найти в редакции «Правды». Они разговаривали очень долго, В.И. подробно обо всем