Страница 40 из 228
заглянули и увидели, что он на полу лежит. Тогда мы и начали трубить».
А потом добавил: «Все подробности я рассказал только Андропову, а меня об этом не
спрашивайте».
Единственное, что сказал: «В последнюю ночь он взял с собой книгу. Он же в день по 400
страниц читал. А страницы переворачивал, смачивая палец во рту».
Больше комендант ничего не сказал. Но мы подумали — может, книга была отравлена?
Раз Берия с Хрущевым уже дрожали, что Сталин их может раздраконить.
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
77
Глава 7. «Переплавка» Кобы
(Троцкий Л. Сталин. Опыт политической биографии. Том 1)
Обратимся к любопытной книге Л. Троцкого «Сталин. Опыт политической биографии».
Воспоминания и размышления этого политического деятеля ценны тем, что образ Сталина
дается в них с учетом масштабного и весьма противоречивого исторического контекста. Итак,
вот что пишет автор в одной из глав: «1917 год… Это был самый важный год в жизни страны и
особенно того поколения профессиональных революционеров, к которому принадлежал Иосиф
Джугашвили. На оселке этого года испытывались идеи, партии и люди.
Сталин застал в Петербурге, переименованном в Петроград, обстановку, которой он не
ждал и не предвидел. Накануне войны большевизм господствовал в рабочем движении,
особенно в столице. В марте 1917 года большевики оказались в Советах в ничтожном
меньшинстве. Как это случилось? В движении 1911—1914 гг. участвовали значительные массы,
но они составляли все же лишь небольшую часть рабочего класса. Революция подняла на ноги
не сотни тысяч, а миллионы. Состав рабочих обновился к тому же благодаря мобилизации чуть
ли не на 40 %. Передовые рабочие играли на фронте роль революционного бродила, но на
заводах их заменили серые выходцы из деревни, женщины, подростки. Этим свежим слоям
понадобилось, хоть вкратце, повторить тот политический опыт, который авангард проделал в
предшествующий период. Февральским восстанием в Петрограде руководили передовые
рабочие, преимущественно большевики, но не большевистская партия. Руководство рядовых
большевиков могло обеспечить победу восстания, но не завоевание политической власти. В
провинции дело обстояло еще менее благоприятно. Волна жизнерадостных иллюзий и
всеобщего братания при политической неграмотности впервые пробужденных масс создала
естественные условия для господства мелкобуржуазных социалистов: меньшевиков и
народников. Рабочие, а за ними и солдаты, выбирали в Совет тех, которые, по крайней мере на
словах, были не только против монархии, но и против буржуазии. Меньшевики и народники,
собравшие в своих рядах чуть ли не всю интеллигенцию, располагали неисчислимыми кадрами
агитаторов, которые звали к единству, братству и подобным привлекательным вещам. От лица
армии говорили преимущественно эсеры, традиционные опекуны крестьянства, что не могло не
повышать авторитет этой партии в глазах свежих слоев пролетариата. В результате господство
соглашательских партий казалось, по крайней мере им самим, незыблемым.
Хуже всего было, однако, то, что большевистская партия оказалась событиями застигнута
врасплох. Опытных и авторитетных вождей в Петрограде не было. Бюро ЦК состояло из двух
рабочих, Шляпникова и Залуцкого, и студента Молотова (первые два стали впоследствии
жертвами чистки, последний — главой правительства). В «Манифесте», изданном ими после
февральской победы от имени Центрального Комитета, говорилось, что «рабочие фабрик и
заводов, а также восставшие войска должны немедленно выбрать своих представителей во
Временное революционное правительство». Но сами авторы «Манифеста» не придавали своему
лозунгу практического значения. Они совсем не собирались открыть самостоятельную борьбу
за власть, а готовились в течение целой эпохи играть роль левой оппозиции».
Проследим за мыслью Троцкого далее: «Массы с самого начала решительно отказывали
либеральной буржуазии в доверии, не отделяя ее от дворянства и бюрократии. Не могло быть,
например, и речи о том, чтоб рабочие или солдаты подали голос за кадета. Власть оказалась
полностью в руках социалистов-соглашателей, за которыми стоял вооруженный народ. Но не
доверяющие самим себе соглашатели добровольно передали власть ненавистной массам и
политически изолированной буржуазии. Весь режим оказался основан на qui pro quo. Рабочие,
притом не только большевики, относились к Временному правительству, как к врагу. На
заводских митингах почти единогласно принимались резолюции в пользу власти Советов.
Активный участник этой агитации, большевик Дингельштедт, позднейшая жертва чистки,
свидетельствует: «Не было ни одного рабочего собрания, которое отклонило бы нашу
резолюцию такого содержания…» Но Петроградский Комитет под давлением соглашателей
приостановил эту кампанию. Передовые рабочие изо всех сил стремились сбросить опеку
оппортунистических верхов, но не знали, как парировать ученые доводы о буржуазном
характере революции. Различные оттенки в большевизме сталкивались друг с другом, не доводя
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
78
своих мыслей до конца. Партия была глубоко растеряна. «Каковы лозунги большевиков, —
вспоминал позже видный саратовский большевик Антонов, — никто не знал… Картина была
очень неприятная…»
Двадцать два дня между прибытием Сталина из Сибири (12 марта) и прибытием Ленина
из Швейцарии (3 апреля) представляют для оценки политической физиономии Сталина
исключительное значение. Перед ним сразу открывается широкая арена. Ни Ленина, ни
Зиновьева в Петрограде нет. Есть Каменев, известный своими оппортунистическими
тенденциями и скомпрометированный своим поведением на суде. Есть молодой и
малоизвестный партии Свердлов, больше организатор, чем политик. Неистового Спандарьяна
нет: он умер в Сибири. Как в 1912 году, так и теперь, Сталин оказывается на время если не
первой, то одной из двух первых большевистских фигур в Петрограде. Растерянная партия ждет
ясного слова; отмолчаться невозможно. Сталин вынужден давать ответы на самые жгучие
вопросы: о Советах, о власти, о войне, о земле. Ответы напечатаны и говорят сами за себя.
Немедленно по приезде в Петроград, представлявший в те дни один сплошной митинг,
Сталин направляется в большевистский штаб. Три члена бюро ЦК в сотрудничестве с
несколькими литераторами определяли физиономию «Правды». Они делали это беспомощно,
но руководство партией было в их руках. Пусть другие надрывают голоса на рабочих и
солдатских митингах, Сталин окопается в штабе. Свыше четырех лет назад, после Пражской
конференции, он был кооптирован в ЦК. После того много воды утекло. Но ссыльный из
Курейки умеет держаться за аппарат и продолжает считать свой мандат непогашенным. При
помощи Каменева и Муранова он первым делом отстранил от руководства слишком «левое»
Бюро ЦК и редакцию «Правды». Он сделал это достаточно грубо, не опасаясь сопротивления и
торопясь показать твердую руку.
«Прибывшие товарищи, — писал впоследствии Шляпников, — были настроены
критически и отрицательно к нашей работе». Ее порок они видели не в нерешительности и
бесцветности, а, наоборот, в чрезмерном стремлении отмежеваться от соглашателей. Сталин,
как и Каменев, стоял гораздо ближе к советскому большинству. Уже с 15 марта «Правда»,
перешедшая в руки новой редакции, заявила, что большевики будут решительно поддерживать
Временное правительство, «поскольку оно борется с реакцией или контрреволюцией…».
Парадокс этого заявления состоял в том, что единственным серьезным штабом контрреволюции
являлось именно Временное правительство. Того же типа был ответ насчет войны: пока