Страница 131 из 228
Я собирался обедать на государственной даче номер 7, где меня ждал польский командующий
генерал Андерс, но я попросил моего нового и превосходного переводчика майора Бирса
позвонить и передать, что я вернусь после полуночи. Вскоре прибыл Молотов. Мы сели за стол,
и с двумя переводчиками нас было пятеро. Майор Бирс жил в Москве 20 лет и отлично понимал
Сталина, с которым он в течение некоторого времени вел довольно живой разговор, в котором я
не мог принять участия.
Мы просидели за этим столом с 8 часов 30 мин. утра до 2 часов 30 минут пополудни, что
вместе с моей предыдущей беседой составило в целом более семи часов. Обед был, очевидно,
импровизированным и неожиданным, но постепенно приносили все больше и больше еды. Мы
отведывали всего понемногу, по русскому обычаю, пробуя многочисленные и разнообразные
блюда, и потягивали различные превосходные вина. Молотов принял свой самый приветливый
вид, а Сталин, чтобы еще больше улучшить атмосферу, немилосердно подшучивал над ним.
Вскоре мы заговорили о конвоях судов, направляемых в Россию. В этой связи он сделал
грубое замечание о почти полном уничтожении арктического конвоя в июне. В свое время я уже
рассказал об этом инциденте. В то время мне не были известны многие подробности, которые я
знаю сейчас.
«Г-н Сталин спрашивает, — сказал Павлов несколько нерешительно, — разве у
английского флота нет чувства гордости?» Я ответил: «Вы должны верить мне, что то, что было
сделано, было правильно. Я действительно знаю много о флоте и морской войне». «Это
означает, — вмешался Сталин, — что я ничего не знаю». «Россия сухопутный зверь, — сказал
я, — а англичане морские звери». Он замолчал и вновь обрел свое благодушное настроение. Я
перевел разговор на Молотова: «Известно ли маршалу, что его министр иностранных дел во
время своей недавней поездки в Вашингтон заявил, что он решил посетить Нью-Йорк
исключительно по своей инициативе и что его задержка на обратном пути объяснялась не
какими-нибудь неполадками с самолетом, а была преднамеренной?».
Хотя на русском обеде в шутку можно сказать почти все, что угодно, Молотов отнесся к
этому довольно серьезно. Но лицо Сталина просияло весельем, когда он сказал: «Он отправился
не в Нью-Йорк. Он отправился в Чикаго, где живут другие гангстеры».
Когда отношения были, таким образом, полностью восстановлены, беседа продолжалась.
Я заговорил о высадке англичан в Норвегии при поддержке русских и объяснил, что если бы
нам удалось захватить Нордкап зимой и уничтожить там немцев, это открыло бы путь для
наших конвоев. Этот план, как можно заключить из предыдущего, всегда был одним из моих
излюбленных планов. Казалось, Сталину он понравился, и, обсудив средства его
осуществления, мы договорились, что нам следует выполнить его по мере возможности».
Глава 8. Громыко А.А. Сталин на конференциях
Андрей Андреевич Громыко (1909—1989) — дипломат и государственный деятель СССР.
В 1957—1985 гг. был министром иностранных дел. В противостоянии между США и СССР
осенью 1962 г., известном как Карибский кризис, занял безынициативную конъюнктурную
позицию, в результате чего возникшие дипломатические проблемы пришлось разрешать вне
официального дипломатического канала. О Сталине вспоминает в своих мемуарах.
На Крымской, а впоследствии и на Потсдамской конференциях А.А. Громыко довелось
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
239
работать и находиться вблизи Сталина. В дни Ялтинской конференции Рузвельт приболел.
Сталин захотел навестить больного. Он пригласил наркома иностранных дел В.М. Молотова и
Громыко сопровождать его во время визита.
В тот день заседание участников конференции было отменено, и политики пошли в покои
президента, где когда-то почивала царица. Они находились здесь же, на втором этаже
Ливадийского дворца. Из окна открывался отличный вид на море, и картина была приятна
взору.
Президент лежал в постели и обрадовался, едва увидев гостей. Все приветливо
поздоровались. Выглядел он усталым, в таких случаях говорят: на нем лица нет. Тяжелая
болезнь подтачивала силы этого человека. Рузвельт, конечно, страдал, но старался этого не
показывать. Не надо было быть психологом, чтобы все это заметить.
Гроиыко пишет: «Мы посидели возле него некоторое время. Видимо, минут двадцать.
Сталин с ним обменялся вежливыми фразами о здоровье, о погоде и красотах Крыма. Я
пристально наблюдал за президентом и думал, глядя на него, что у Рузвельта какой-то
отрешенный взгляд. Он как будто всех нас видел и в то же время смотрел куда-то вдаль.
Вышли из его комнаты и начали спускаться по узкой лестнице. Сталин вдруг остановился,
вытащил из кармана трубку, неторопливо набил ее табаком и тихо, как бы про себя, но так,
чтобы слышали Молотов и я, обронил:
— Ну скажите, чем этот человек хуже других, зачем природа его наказала?
После того как мы спустились на первый этаж, Сталин задал мне вопрос:
— Правду говорят, что президент по происхождению не из англичан?
Как бы размышляя вслух, он продолжил:
— Однако по своему поведению и манере выражать мысли он больше похож на
англичанина, чем Черчилль. Последний как-то меньше контролирует свои эмоции. Рузвельт же,
наоборот, сама рассудительность и немногословность.
Чувствовалось, Сталин не прочь услышать, что мне известно о родословной Рузвельта. Я
сказал:
— У американского президента предки были голландского происхождения. Это
установлено точно. Но рядовой американец как-то не проявляет к такой теме особого интереса.
А литература на этот счет скупа».
Однако на следующий день Рузвельт уже был в форме, и заседания конференции
возобновились. Но усталость, которая отчетливо была заметна на лице президента, не покидала
его до самого окончания ялтинской встречи.
Рузвельту тогда оставалось жить всего около двух месяцев.
Откровенно говоря, Сталин симпатизировал Рузвельту как человеку, и он ясно давал это
понять, рассуждая о болезни президента. Нечасто Сталин дарил симпатии деятелям другого
социального мира и еще реже говорил об этом.
Были и другие случаи выражения своих чувств со стороны Сталина по отношению к тем
или иным людям. Например, Сталин в период Потсдамской конференции при всех участниках
расцеловал скрипачку Баринову и пианиста Гилельса, которые прекрасно выступили после
официального обеда.
Несмотря на жесткость в характере, Сталин давал выход и положительным человеческим
эмоциям, однако это случалось очень редко.
Конечно, практически все, кто окружал Сталина или находился близко к нему хотя бы
временами, всегда внимательно за ним наблюдали. Собственно, каждое его слово, каждый жест
ловил любой из присутствовавших. Никто в этом не видел ничего удивительного. Ведь чем
внушительнее выглядит грозовая туча, тем с большей опаской на нее смотрит человек.
Для его современника уже пребывание рядом со Сталиным, тем более разговор с ним или
даже присутствие при разговоре, возможность услышать его высказывания в узком кругу
представлялись чем-то особым. Ведь свидетель того, что говорил и делал Сталин, сознавал, что
перед ним находится человек, от воли которого зависит многое в судьбе страны и народа, да и в
судьбе мира.
Обратимся к воспоминаниям политика: «Что бросалось в глаза при первом взгляде на
Сталина? Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
240
человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определенного
отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных слов, длинных предложений или ничего не