Страница 94 из 118

Мир-Земле

Керр принял возбуждающую таблетку. Боль, вероятно, возобновится, но надо быть начеку.

Прошло два часа. Керр заставил себя съесть часть неприкосновенного запаса продуктов и ждал, не сводя глаз с пульта.

Кажется, он задремал. Когда жесткий неживой голос заговорил снова, Керр даже подскочил от неожиданности: минуло почти шесть часов.

— Можешь возвращаться, — проскрипел голос. — Сообщи живым существам, которые руководят вашей планетой, что после ремонта я буду их союзником. Я изучил твои клетки. Ты прав. Человеческий организм в самом деле высшее достижение во Вселенной, и мое предназначение — помогать вам. Я выразился достаточно ясно?

Керра охватило какое-то оцепенение.

— Да, — пробормотал он. — Да. Да.

Что-то огромное мягко подтолкнуло его корабль. В иллюминаторе он увидел звезды и понял, что гигантский люк, впустивший его, понемногу раскрывается.

Когда Керр в последний раз увидел берсеркера, тот двигался по направлению к планетоиду, как будто и в самом деле собирался совершить там посадку. Керра он не преследовал.

Керр отвел глаза от экрана и взглянул на внутренний люк шлюза. Ему все еще не верилось. Он повернул рукоятку, в шлюз со свистом устремился воздух. Керр заглянул — в шлюз. Робот исчез, пробирка с тканью тоже. Керр облегченно вздохнул, закрыл шлюз и долго стоял у иллюминатора, созерцая звезды.

Через сутки он начал торможение. До дома было еще далеко. Он ел, спал, взвешивался, принимал таблетки, разглядывал себя в зеркале. Потом снова, с большим интересом, словно видел что-то давно забытое, смотрел на звезды.

Двумя днями позже корабль под действием силы тяготения перешел на эллиптический курс, огибавший его родную планету. Когда ее громоздящаяся масса загородила корабль от планетоида, Керр включил передатчик.

— Эй там, на Земле! — Он помолчал. — Хорошие новости!

— Мы следили за тобой, Керр. Что произошло?

Он рассказал о встрече с берсеркером.

— Вот пока и вся история, — закончил он. — Я думаю, эта машина действительно нуждается в ремонте. Она сильно повреждена. Сейчас два боевых корабля легко с ней управятся.

— Вот как?

Из динамика донеслись обрывки возбужденного спора, потом голос с Земли заговорил снова, и в нем слышалось беспокойство.

— Керр… Ты все еще не заходишь на посадку, значит, ты, наверное, сам понимаешь… Мы должны быть осторожны. Машина могла тебя обмануть.

— Да, я знаю. И даже эта поломка пилота-робота могла быть инсценирована. Я полагаю, что берсеркер слишком потрепан и не рискует вступить в бой — поэтому он и попробовал действовать иначе. Наверное, он впустил эту штуку мне в воздух перед тем, как меня освободить. А может быть, оставил в шлюзе…

— О чем ты говоришь? Какую штуку?

— Ту самую, что вас беспокоит, — ответил Керр. — Яд, которым он хотел нас всех уничтожить. Наверное, это какой-нибудь новый вирус-мутант — он вывел его против ткани, которую я ему дал. Он рассчитывал, что я помчусь домой, успею приземлиться, прежде чем заболею, и разнесу здесь заразу. Он, наверное, думает, что первым изобрел биологическое оружие, использовал жизнь против жизни, как мы используем машины против машин. Но ему нужен был этот образец ткани, чтобы вывести вирус. Он ничего не знал о нашей биохимии.

— Ты думаешь, это вирус? И как он на тебя действует? Ты чувствуешь боль? Я хочу сказать сильнее, чем раньше?

Керр повернулся в своем кресле и взглянул на график, который вычерчивал все эти дни. График показывал, что больной начал прибавлять в весе. Керр сорвал повязку. Рана находилась посреди обширного участка, обезображенного болезнью. Но площадь поражения стала теперь меньше, чем раньше, а кое-где показалась розовая здоровая кожа.

— Ты не ответил, Керр! Как эта штука на тебя действует?

Керр улыбнулся и впервые осмелился высказать вслух надежду, которая теплилась в его душе.

— По-моему, она уничтожает мой рак.

Итак, человек извлекает надежду для жизни из воплощенной смерти.

Этот фактор снова торжествует над порождением тотального уничтожения. Этот гений действительности продолжает совершенствовать потенциал вопреки логике и даже чувству самосохранения. Не раз и не два Советский Союз призывал положить конец накоплению ядерного оружия и средств доставки, говорил уже о полном его запрещении и ликвидации. Его сегодня хватает, чтобы несколько раз уничтожить Землю со всем, что на ней есть. Но милитаризм не желает прислушиваться к голосу разума. А между тем характер современного оружия массового уничтожения и факт выхода человека в космос изменили природу милитаризма по сравнению со столь далекими в истории эпохами первой и второй мировых войн, и речь, очевидно, должна идти о качественно новых формах военного менталитета, которые по аналогии с такими понятиями, как неоколониализм, неоглобализм и т. п., можно было бы назвать неомилитаризмом.

По крайней мере, именно с таким явлением приходится иметь дело героям новеллы американского писателя Томаса Дулски "Мой сочельник на Нью-Хэнфорде", при том что выведенный здесь тип генерала мало чем отличается от своих собратьев — "ястребов" в XX веке: "С тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года прошло более тысячи лет. Хотя, не отрицаю, генерал Арбор может послужить неплохим привидением какого-нибудь из воротил тогдашнего военно-промышленного комплекса. Несколько осовремененным, конечно".

Концепциям неомилитаризма, представленным в рассказе во всей их научно-технической и политической убедительности, автор противопоставляет глубоко нравственное, достойное человека космического осмысление исторического процесса: "Казалось бы, внутрипланетарные войны должны были нас кое-чему научить — как и все те, кто отдал жизнь ради дела мира. Так нет! Мы опять взялись за свое — на этот раз среди звезд. Мне стало мучительно стыдно за нас, людей".

К этой оценке нынешнего состояния дел в области вооружений нечего добавить.

ТОМАС ДУЛСКИ

МОЙ СОЧЕЛЬНИК В НЬЮ-ХЭНФОРДЕ[36]

Неправдоподобным это все может показаться только потому, что зовут меня Боб Крэтчит. Так не обращайте внимания! Появился я на свет Робертом Джеймсом Сербером Крэтчитом на Земле (в Джерсийском оргоцентре, если вам это что-то говорит) второго декабря три тысячи двадцать девятого года. Пятьдесят с лишним лет назад. А с тех пор как я последний раз побывал на матушке-Земле, прошло лет десять, никак не меньше.

Последние три года я провел здесь — на (и в) Нью-Хэнфорде, почти полом металлическом шаре около тридцати километров в диаметре, который обращается вокруг мертвой планеты, принадлежащей к необитаемой солнечной системе. А рассказ пойдет о том, что произошло там в минувший сочельник. Рассказ-то, собственно, не столько обо мне, сколько о Поупе и Мехте, погодите немножко, и вы с ними познакомитесь. Но в определенном смысле, пожалуй, рассказ все-таки обо мне. Я был там и видел все, что произошло, — и уж этого сочельника мне не забыть никогда!

В таких местечках их обитатели время отсчитывают не по шаблону. После головокружительных расширений, без которых сюда не попасть, каждый в конце концов начинает про себя соизмерять время с календарем родной планеты. Где бы там эта планета ни находилась.

Вот, скажем, снуки — у нас и они имеются, в основном для канцелярской работы — так для них это был никакой не сочельник, а Солнечная Пора; и всю ночь из их бараков доносились какие-то песнопения, а из-под запертых дверей попахивало чем-то вроде ладана, но только с добавкой жженого сахара.

На прошлой неделе, скажем, капеллец Фримен, начальник нейтрализаторов в секторе А, не вышел на дежурство. Я отыскал его только через два часа — висел вниз головой на пожарной лестнице, зацепившись ногами за перекладину. Какой-то там священный день покаяния и искупления. В таких случаях разумнее всего промолчать. Кто мы? Кучка всякого рода неудачников, запертых все вместе там, где никому из нас быть вовсе не хочется. Коли человеку легче, если он хоть мысленно возвращается на родную планету, пусть его. Вмешиваться — только вред приносить.

Пер. изд.: Dulski Th. My Christmas on New-Hanford. — N.Y.: Analog, December 1982.