Мир-Земле

— В критическую минуту… я думаю, ты и без меня знаешь, как тебе следует поступить с собой.

В первом же ночном бою из восьмидесяти человек вернулись живыми семнадцать. Меч так и не пришлось ни разу вытащить из ножен: его разнесло на куски осколками снаряда. На душе полегчало, словно с нее камень свалился. К тому же этот чертов меч уже давно не воспринимался как память об отце. Видимо, еще раньше в самом мальчике что-то умерло. Единственное, что осталось в душе, — это нежелание свыкнуться с мыслью о поражении: думать об этом было слишком уж горько.

В начале сентября между полуостровом Сацума и южным побережьем Сикоку показались американские корабли. Значительно раньше, чем их ожидали. В "нихякутока", в двести десятый день года — время, когда над Японией проносятся ураганы, уничтожающие посевы, — на корабли противника налетели истребители-смертники. Однако под защитой превосходящих воздушных сил вражеские корабли спокойно отступили на запад, затем, когда опасность для них миновала, вернулись.

В середине сентября у города Теси появились другие корабли американцев, пришедшие с Гавайских островов. Они разделились на две группы: одна направилась в Токийский залив, другая — к берегам Идзу.

Ребята молча смотрели, как истребитель с иероглифами "као" на фюзеляже поднялся в воздух и исчез в южном направлении. Вероятно, в этой машине, словно специально предназначенной для самоубийства, их старший товарищ, уже безразличный ко всему, шел навстречу смерти. Всякий раз с появлением в воздухе этих самолетов-смертников с авианосца противника в небо взмывало звено истребителей. И на глазах мальчишек японский сигарообразный самолет, изрыгая рыжее пламя, накренялся и падал вниз. Прежде чем он врезался в воду, раздавался взрыв, поднимался высокий столб воды.

Иногда со стороны моря доносился еле слышный гул орудий, похожий на отдаленный гром.

— Должно быть, бомбардировка с кораблей, — произносил кто-нибудь в окопе.

Остальные молчали, сжавшись в комок.

Они были вооружены карабинами устаревшего образца да двадцатью патронами. Окопы были защищены мешками с песком. Но останется ли что-нибудь от этих позиций? В какую кашу превратятся десять шестидюймовых гаубиц, пять восьмидюймовых полевых орудий да несколько станковых пулеметов и противотанковых ружей, если по ним шарахнут шестнадцатидюймовые корабельные орудия "Миссури" или "Айовы"?

Мальчишки сидели, сжавшись в комочек, не высказывая своих опасений. Говори не говори — ничего от этого не изменится. Они утратили всякое представление о войне, о смерти, о возможных потерях, и не было у них сил думать обо всем этом. Знали одно: сегодня обед состоит из комочка риса с соевым жмыхом да двух ломтиков горькой редьки.

Тупо, равнодушно смотрели они, как на небесной глади поблескивали эскадрильи Б-29, направлявшиеся бомбить города. Забыв жару, усталость, голод, ребята упивались этой суровой и строгой красотой. Вдруг небо прорезала полоска белого дыма. Дым еще таял в небесной лазури, когда донесся глухой отдаленный треск и один бомбардировщик Б-29, перекувырнувшись в воздухе, стал падать. Мальчики ликовали. Кто-то сообщил, что это и есть ракетный снаряд "сюсуй". Всем хотелось узнать о нем поподробнее, но толком никто ничего не мог сказать.

А как-то раз, когда над ними кружили вражеские самолеты с авианосца и мальчики, прижавшись к земле, сидели в замаскированном окопе, кто-то вдруг завопил:

— Самолет задом наперед летит!

Все посмотрели вверх. Самолет с уходящими далеко назад крыльями, с ярко-красным изображением солнечного диска на фюзеляже скользил в воздухе, почти касаясь земли. Долетев до моря, он круто взмыл вверх. Обладая преимуществом в скорости и маневренности, он в одиночку вступил в бой с звеном "грумманов" и тут же сбил двоих. На этот раз мальчики завыли от восторга. Все в один голос повторяли одно слово: "Классически!" Сбив две вражеские машины, этот невиданный самолет, словно поддразнивая врага, отказался преследовать остальные машины и исчез.

Некоторое время только и было разговоров, что о новом самолете. Каждый день ждали его появления в воздухе. Думали, вот-вот мелькнет его быстрая стремительная тень. Но вместо этого пришли вести о флотилии неприятеля, продвигающейся на север к Суйдо.

Как всегда, эскадрилья шла под прикрытием истребителей. Возле Суйдо навстречу им поднялись два истребителя-смертника. Вероятно, тыловой аэродром был уже основательно разгромлен.

Все застыли в своих береговых укреплениях, когда вражеские корабли проходили мимо. Затаив дыхание, бледные от страха, смотрели они на линкоры класса "Айова", тяжелые крейсеры и суетливо вертевшиеся вокруг них эсминцы.

"Кто же атакует вражеские корабли, какие самолеты — "сакурабана", "татибана" или "кайтэн"?" Но атаки не было: флотилия беспрепятственно прошла мимо и исчезла. Вскоре издалека донесся глухой грохот, к небу поднялось множество белых облачков. Корабли бомбардировали город О.

Когда вражеская флотилия на обратном пути проходила мимо, с холма по ней ударило орудие. Кто-то крикнул: "Идиоты! Что делают!"

Вытянувшись в цепь, корабли развернулись бортом к берегу. После первого же залпа двух линкоров батарея умолкла. Корабли врага, точно забавляясь, повернулись другим бортом и ударили двумя перекрестными залпами: слева направо и справа налево. Снаряды легли где-то сзади, но от взрывной волны мальчишки оглохли и ослепли. Когда они подняли свои землисто-серые лица, флотилии и след простыл. Стояла гробовая тишина. Лишь слышно было, как кто-то, не то раненый, не то тронувшийся от пережитого, заунывно плакал высоким детским голосом.

Не успели передохнуть, как был получен приказ выступать: километрах в пятидесяти на безлюдном побережье высадился вражеский десант и теперь находился в тридцати километрах от них.

Мальчик встал на ноги и начал спускаться по выступу седловины. Должна же где-то быть тропинка! Надо было найти человеческое жилье и набить желудок. Солнце клонилось к закату, но жара не унималась. Коснувшись ногой выступа скалы, парнишка случайно взглянул на свои башмаки и похолодел от ужаса: они вот-вот развалятся. Долго им не выдержать!

— Второй, третий, четвертый взводы, вперед!

— Третий взвод, в цепь!

На холмы, возвышавшиеся по обеим сторонам белеющего шоссе, втащили станковый пулемет и противотанковое орудие. Трясущимися руками спешно строили маскировочные сооружения. Прорвав линию фронта, большой вражеский отряд пехоты продвинулся вперед и оказался в двадцати километрах от линии обороны японцев. Японский танковый батальон застрял где-то глубоко в тылу. Было неясно, зачем оказывать сопротивление противнику именно здесь, почему не отойти на более выгодные позиции, прикрывая отход артиллерией. Но так решило командование: дать бой именно здесь. Казалось, ими жертвовали, как пешками. У всех были бледные лица, воспаленные глаза. Но хуже других пришлось ребятам из второго, третьего и четвертого взводов. Они должны были окопаться у самой обочины шоссе, чтобы встретить врага гранатами. И не только бросать гранаты, но и самим бросаться в обнимку с противотанковыми минами под вражеские танки. Тощие, изможденные гимназисты спускались по откосам холма, еле волоча ноги. С их лиц градом струился пот. Что-то мягко шлепнулось: один упал, потеряв сознание. Командир взвода, старшеклассник, подбежал и ударил упавшего по лицу.

Какое счастье, что он не попал в эти подразделения, — всего за два человека перед ним стоял последний, отобранный туда.

У обочины показалась тень.

— Не стрелять! — раздалась команда. — Свои!

Еле волоча ноги, приближался отряд. От пыли и грязи люди казались черными. Даже издали было видно, что они вконец измотаны. Двух раненых несли на спине. У одного голова была перевязана окровавленным бинтом. Вдруг из последнего ряда выскочил солдат и, выбежав вперед, истошно завопил: