Светунец

— Перетаск, — сказал Лёня Володе. — Перетащим оморочку — кривун срежем.

У мальчишек реки Жур особый интерес к перетаскам. Если плывут двое, так и мечтают, где бы «срезать» кривун. Часами волокут по кочкам и кустам лодку, — устанут, оборвутся. За это время можно бы несколько раз обогнуть кривун, но мальчишкам дороги не время и силёнки, а одолённый перетаск.

Сначала волокли оморочку ползучей травой. Лёня — за цепь, Володя и Шурик — за поперечины. Бежали на полусогнутых ногах. Едва отдышались — опять бегом. Запалились.

Оморочку перевернули, выплеснули с литр воды. Дёрнули.

— Как легко! Давно бы надо вылить.

Взмокрели мальчишки; слиплись чубы, руки как отбиты.

— Давай по палкам, — осеняет Шурика.

Бросили частоколины, снова потянули оморочку. Стало не легче. Палки запутывались в траве, не катились. Шурик поднял мешок.

— Килограммов пять будет! — кинул на своё плечо.

Без мешка оморочка волочилась как будто легче, но недолго, с каждым шагом словно наливалась свинцом. Уже близко береговой тальник, поблёскивает река. А сил нет у мальчишек.

— Шурка, ну-ка тяни!

— И так тяну, не видишь! Это Вовка филонит…

Наконец оморочка клюнула под уклон и захлюпала носом в воде. Ребята упали на руки и жадно пили. Потом стащили с себя одежонку и ринулись в бегучую прохладу. Они ликовали, как землепроходцы, которые в древности перетаскивали челны из одной реки в другую — известную только по рассказам бывалых людей.

Шурик выловил из мешка узелок, отломив ломоть хлеба, уминал с огурцом.

— А на рыбалку что! — Лёня выхватил у него хлеб, но не спрятал в мешок, тоже проголодался. Он разделил ломоть на троих. Когда съели, достал ещё. Так и прикончили ребята хлеб и огурцы.

Устроив в оморочке сиденья из тальниковых веток, поехали дальше. Ноги, согнутые колесом, сводило судорогой. Навстречу быстрое течение. Сколько ни хлюпай палками, оморочка едва ползёт.

— Давай бродом, — предложил Володя.

— А что, можно и бродом!

Вылезли на косу, бежали рысью, впереди себя толкая судёнышко. Чистая вода до колен, под ногами песок твёрдо укатан стремниной. По крутым берегам высокая трава; лес шумный и таинственный, словно никогда не заглядывал в него человек. И вода под вислым лесом ворончатая, мутно-зелёная.

Кончалась одна коса, ребята переезжали на другую и снова брели.

— За этим поворотом — Кривушка. Нало-овим карасей! — ликовал Шурик. — Ты, Вовка, больших сомов не хватай, под корягу уволокут.

— А там глубоко?

— Где по грудь, где и с головкой. Нырять надо.

Ехал Володя, не чая увидеть знаменитую Кривушку, а приехал — и карасей ловить расхотелось.

Кривушку можно загородить, если поперёк неё поставить оморочку. Берега в бурьяне пырейника, над головой схлестнулись тальники. Речка неподвижна и мутна. Из воды торчали коряги, судорожно изогнутые. Под ними бултыхало и пузырило. Кто-то чавкал, иногда пыхтел. Володе казалось, что речке уже тысячи лет, она таит в глубине крылатых, клыкастых зверей. Эти звери давным-давно исчезли на земле, но в Кривушке до сих пор живут. Гнилой пень Володя принимал за рыло, сухую ветку — за лапу чудища. В кустах зашумело, хлёстко захлопали крылья. Кто-то хрипло, сдавленно закричал.

— Селезня испугали, — прошептал Шурик, глаза его так и бегали по сторонам, руки впились в борта оморочки.

— Здесь надо ловить, — сказал Лёня, — вон как играет.

Лёня подвинул оморочку к пырею и не дыша полез в речку. Утонув по грудь, достал дно, тогда улыбнулся. Держась за коряги, он медленно шёл вдоль берега.

— Один тюкнул в ногу!.. — Голос у Лёни чужой, ломкий. — Ямка. Пустая. Ага, есть!.. — Лёня нырнул под корягу, ноги наверху. Вынырнул с карасём в руках. Бросил его на колени Володи — холодного, скользкого. Ребятам сказал строго: — А вы чего ждёте?

Володя торопливо разделся и спустился в тёплую воду. Он ошаривал дно ногами. Водоросли, осклизлые палки… Кто-то торкнулся в бок мягкими губами, кто-то обвил ногу холодным широким хвостом.

— Сомов не бойся, Вовка, — напоминал Шурик, — они не кусучи. Маленького хватай возле головы, дави к земле, как устанет — ты его на берег.

Шурик разделся до пояса и, смуглый, худой, задом сползал рыбачить в просторных брюках морского покроя. На широких гачах заплаты, длинная бахрома.

Шурик нырял и выныривал пустым: караси разбегались, пока он дотягивался до них, или вырывались из рук уже на поверхности речки.

Однако Володю учил:

— Найдёшь ямку с карасями, ныряй и садись на ямку, сиди да вздевай карасей на пальцы руки.

Как нырять, когда руки сами цепляются за кусты и траву, не отпускают, хоть отрубай. Громадные рыбины пока не кусали Володю, мелкие задевали плавниками, тыкались в ноги. Раз Володя подпрыгнул, будто попал на осьминога — много хвостов, а головы нет.

— Ныряй! — зашипел Шурик. — Это же табун карасей.

Шурик по-собачьи подплыл к Володе и нырнул. Долго мельтешил ногами, Володя хотел выручить его, но Шурик вынырнул. Обеими руками держал карася.

— По-по… рыбе ходит, а не ловит… — Шурик бросил улов в оморочку, вдохнул со свистом воздуха и опять очутился вверх ногами.

Володя тоже нырнул. На дне жёлтая мгла, безмолвие придавило уши. Страхолюдный Шурик шарил руками перед собой, за кем-то гнался и снова шарил. Сцапал Володину ладонь, но, поняв, что не карась, отпустил.

Шурик наловчился ловить карасей в корягах и начал Володей командовать: требовал подводить к нему оморочку да ещё пугал:

— Это сомина был! Я его — кулаком, а он и не проснулся.

«Да пусть хоть крокодил, — горевал Володя. — Лучше утонуть, чем терпеть унижения от Шурика». Мальчик побрёл на другую сторону речки, забрался в топляки. Как нашаривал ногой рыбину, так и нырял. Караси ручные: схватишь его за бока, он трепыхнётся, выскользнет и уходит тут же. Если бы как нырнул, так и гонялся часа два за карасём, может, и загонял бы. Но воздуха хватало на минуту. За минуту разве поймаешь!

— Да что такое! — вскрикивал Володя. — Схвачу, а он убегает.

— Не цепкий ты! — заявил Шурик.

У Лёни караси-лапти навздёваны на верёвочку, верёвочка привязана к руке. Бродит Лёня, а караси булькаются за спиной. Он подозвал Володю к себе и объяснил:

— Не держи карася крепко, пока не достанешь головы. Достанешь — набок вали, дави к земле. Карась замрёт, тогда суй пальцы в рот и выныривай. Всё понял?

— Ага… Долго надо ловить?

— Это рассказываю долго, на деле — мигом. Схватил, прижал, засунул пальцы в рот — и на верёвочку. Теперь понял?

— Ага…

Вздохнул Володя и снова вниз головой. Стайка карасей ходила мирно, будто Володю человеком не считала. Он тронул карася, тот не убегал, видно, ждал, когда почешут брюхо. Володя свалил его набок, ил с песком помогли удержать; засунул карасю сразу два пальца в рот, а большим зацепил жабру.

— Поймал! Лёня, Шурик, я поймал!.. Возьму-ка его на верёвочку. Шурик, иди ко мне. Рыбы здесь кишит! — распирала радость мальчика.

Он передохнул — и бултых под корягу. Сразу же выскочил, вытирая лицо, не мог отдышаться: видел здоровенного сома — коричневого, плоскоголового. Сом шевелил метровыми усами да хапал траву пастью.

«Раз карася поймал — и сома поймаю», — да так решился Володя, что, будь сом величиной с кита, всё равно бы нырнул за ним. Надо ухватить перед жабрами, зажать в ил — и на верёвочку!

Володя нырнул, схватил сома возле головы, пальцы не сходились — такой толстый сом, — давил ко дну. Сом нехотя повёл туловищем, дескать, отцепись, Вовка, лень мне играть с тобой. Он поворочался под мальчуганом и нехотя пошёл. Наверно, думал: от мальчонки не отвяжешься, если не покатаешь, и катил. Володя лежал на нём, устал держаться, задыхался. С жабрами можно катить хоть целый день, но с лёгкими далеко не уедешь. Володя тюкнул кулаком по соминой башке и встал на ноги. Воздуха нет. Вверху косматое солнце. Задрыгал ногами, замахал руками Володя. Вынырнул, но пропало дно речки. Он заревел, забрыкался — и воздух глотал, и воду. Рядом очутился Лёня, выволок друга на мель.