Роковая неделя

Именно потому так хаотичны и неприятны школьные перемены, особенно если нет просторного рекреационного зала. Ребята больше толкаются и пихаются, чем играют; несколько человек безобразничают, остальные забились в угол: все равно из игры ничего не выйдет.

Это печально: тихие ребята не учатся отстаивать свои права, а хулиганье командует и наглеет.

Много было у меня архитруднейших мыслей на тему: что делать, чтобы дерзкий кулак заменить справедливостью. Я пробовал по — разному.

Двадцать мальчишек. Я хочу дать им мяч. Кто, проталкиваясь вперед, первым крикнет:

— Мне!

Кто поймает и что будет делать?

Теперь все чаще вместо настырного эгоистического «мне» слышишь благородное «нам» и вместо своеволия встречаешь предписания и законы игры. Бывают и судьи, к сожалению, не всегда справедливые.

Часто эгоизм отдельных личностей сменяется одинаково неприятным и низменным эгоизмом партии, группы, лагеря. Надо уметь проигрывать с достоинством и честно оценивать положительные качества противника.

Помню, ребята играли в «двойной бой». С одной стороны оставалось трое, с другой — только один. И тут случилась необыкновенная вещь: он сразу выбил всю тройку. Мячик сам как — то к нему

отскакивал, а те опешили и совсем не защищались.

Раздались рукоплескания. Кричали «браво» и поздравляли и победители и побежденные, и свои и противники, радовались все. На глаза мои навернулись слезы умиления, и я не стыжусь этих слез.

Да, так и должно быть! Не ревность, не недовольство и жалобы, не хвастовство и унижение противника, а рыцарское сознание своего и его достоинства, гордая вера, несмотря на неуспех, в свои силы, убеждение, что равный тягается с равным, уважение к человеку.

Многое стало лучше. Помню злые проклятые времена бандитских драк и бросания камнями. Много драк перевидал я на своем веку. Под влиянием спортивных игр даже драки облагородились.

Когда я вижу, что дерутся двое мальчишек одинаковой силы, я не прерываю, а смотрю вместе со всеми.

Лучше обождать, ведь если сразу вмешаться, ожесточение возрастает.

Драка редко возникает случайно, часто взрыву предшествует долгая взаимная обида. Конечно, водятся еще такие ребята, которые охотно пихнули бы или ударили младшего или более слабого, но это я строго запрещаю, да и товарищи не допустят. Я знаю, даже буяну и злюке драка не по вкусу, если он знает, что получит на орехи.

Так вот, раньше дрались так, чтобы причинить как можно больше боли, а теперь, только чтобы обезвредить противника. Это уже похоже на спортивные состязания.

Кончая эту коротенькую главку, я дам вам важное правило:

«Не надо стыдиться играть. Детских игр нет».

Зря взрослые говорят, а зазнайки за ними повторяют:

«Такой большой, а играет, как маленький. Такая большая, а играет еще в куклы».

Важно не то, во что играть, а как и что при этом думать и чувствовать. Можно умно играть в куклы и глупо и по — детски играть в шахматы. Можно интересно и с большой фантазией играть в пожар или в поезд, в охоту или в индейцев и бессмысленно читать книжки.

Я знал мальчика, которые не только читал, но и сам писал хорошие стихи и рассказы, а любимой игрушкой у него были солдатики: у него были целые полки разного рода войск разных стран, и он расставлял их на столе, окне, на полу, стульях и рисовал карты и планы.

Не зазорно играть с девочками и с младшими.

Я заметил, что ребята не всегда охотно говорят о своих играх и стесняются, если взрослый их слышит: боятся, как бы не высмеял, потому что не умеют защищать свои юные мечты.

Я не говорю: «Играйте в то — то и то — то. Играйте с теми, а не с этими».

Для игры нужен хороший товарищ и вдохновение, а значит, свобода.

Удивителен этот мир! Удивительные деревья, как удивительно они живут! Удивительные маленькие червяки — живут так недолго! Удивительные рыбы — живут в воде, а человек задыхается в ней и умирает. Удивительно все, что прыгает и порхает: кузнечики, птицы, бабочки. И звери удивительные — кошка, собака, лев, слон. И на редкость удивителен сам человек.

Каждый человек как бы заключает в себе весь мир.

Если я смотрю на дерево, получается как бы два дерева: одно на самом деле, а другое у меня на глазах, в голове, в мыслях. Я ухожу и забываю о нем, а потом опять увидел — узнал, вспомнил. Значит, дерево как бы пряталось где — то в моих мыслях.

Все существует как бы два раза: раз само по себе, а другой раз у меня в глазах, в голове, в мыслях.

И всегда мне что-нибудь нравится, а что-нибудь не нравится.

Или стою я на берегу реки и знаю, что это такая — то река. Но в этой реке все время другая вода, вода в ней ни минуты не бывает одна и та же, все капли одной и той же реки постоянно меняются, постоянно другие.

То же самое, когда я иду по улице, мимо домов и людей. Каждый дом другой, и каждый человек другой и все это в течение одной минуты. Из минут складываются часы, а из часов — дни и ночи, из дней — недели. Зима, лето — и опять долгие вечера, затем опять весна, почки, зеленые листья. Солнце, ночная тьма, месяц, звезды — тучи, дождь, белый снег.

Все постоянно другое и по — другому.

То же самое и со мной.

Словно бы и все тот же, но ведь я расту, делаюсь старше. Я смотрю на часы: стрелка движется, прошла минута.

Словно бы и все тот же, но то я весел, то грустен и все время вижу что — то другое и о чем — то другом думаю. И даже не знаю, что будет дальше: буду ли я играть, или товарищ рассердит меня и я подерусь.

Или думаю, что сделаю так, а выйдет как раз наоборот. Раз мне кажется так, а раз — эдак. Вот и получается, что я сам себя не знаю.

Если спросить: «Ты хороший мальчик?»

Он ответит: «Сам не знаю… Кажется, хороший».

Или: «Стараюсь».

Как будто странно, что человек не знает, какой он на самом деле, даже себя хорошо не знает.

Мудрец сказал по — гречески: «Гноти сеаутон».

Это значит: «Познай самого себя».

Значит, даже взрослым трудно познать самих себя, даже мудрецам. Ведь детям кажется, что взрослые знают все и могут ответить на любой вопрос. А мы не знаем, мы на самом деле не знаем.

Если я разговариваю и играю с кем-нибудь и знаю, как его зовут, я уже говорю:

— Я его знаю.

Так ли это? Часто мне кажется, что он такой, а потом вижу, 1то он другой, что я ошибся.

Даже сам я: весело мне — я один, грустно или сержусь — другой.

Когда мне весело, мне все кажутся хорошими, милыми; я охотно уступаю, легко прощаю; я даже не чувствую, что меня толкнули или что я ушибся. И мне кажется, что и всем должно быть весело.

А когда человек сердит, все ему не так; он и сам потом удивляется, что такие дурные мысли лезли в голову. Даже выглядишь ты, когда злишься, по — другому. Лицо перекошено, бледное или красное, и глаза совсем другие.

Когда я смотрю, как двое мальчишек дерутся, я думаю:

«Что за вихрь, что за буря мыслей и чувств?»

А когда расходятся, запыхавшись, я прикладываю ухо к груди: бедное сердце колотится так часто и сильно, что останавливается в изнеможении. А потом еще и еще и никак не успокоится.

Один вспыльчивый, легко впадает в гнев, другой редко злится; один умеет хоть и немного, да владеть собой и сдерживается, другой сразу приходит в неистовство, словно убить хочет. Про таких говорят: «Раб своих страстей».

Правильно говорят: тот, кто не умеет сам себе приказать — «Перестань!», у кого нет сильной воли — тот раб: всякий доведет его до белого каления. Мудрец сказал, что приказывать другим легко, а вот научись — ка быть господином своих собственных мыслей и чувств…

Бывает, злость сразу проходит, сменяясь чувством раскаяния. Я заметил, что, если очень сердиться на кого-нибудь и кричать, тот стоит злой, взбунтовавшийся: опустит голову, насупит брови, молчит. Тогда я перестаю сердится и ласково говорю:

— Вот видишь, и самому тяжело, и всем с тобой тяжело. Больше так не поступай.