Особые приметы

Альваро смотрел на это амалогри́ как завороженный. В дверях святилища выросла фигура мпего, — это был гигантского роста негр с мокубой, кадильницей и бутылками вина и водки. Верующие окружили индисиме. Начался ритуал очищения. Под хор голосов, хрипло тянувших: «Анамабо́, анамабо́», — мпего магической травой очищал индисиме от скверны и желтой краской наносил им на грудь, на плечи, на ноги и на спину изображение креста. Присутствующие сопровождали каждый его жест криками: «Нко́мо акереба́, нко́мо акереба́». Затем процедура повторилась; на этот раз мпего под крики: «Унаробья апа́нга ро́бья» крестил неофитов белою краской. Осатанело гремели барабаны. Негр в форме дружинника бил железным стержнем по экону. Горячечный ритм убыстрялся с каждой секундой, рождая ответный ритм быстрых и точных человеческих телодвижений. «Ми́мба, ми́мба баро́ри», — пели абакуа, и мпего кропил водкой грудь, лицо и спину посвящаемых. «Акарансе́, акарансе́», — и, набрав в рот вина, он спрыскивал темную кожу будущего обонэ́куе, приобщаемого силой и благодатью мокубы и ревом священного Голоса к блаженным духам Сика́на и Та́нзе. Как одержимые гудели барабаны, исступленным колоколом звонил экон, ньяньиго в беспамятстве повторяли: «Умо́н Абаси́, Умо́н Абаси́», — а мпего смоченным в освященной воде базиликом смывал остатки скверны с тел индисиме. «Ка́мьо Абасо́ Кесо́нго. Ка́мьо Абасо́ Кесо́нго», — и он одного за другим стал их окуривать дымом кадильницы. «Тафита́ нану́мбре», — и он завязал им глаза шелковым платком, и, ослепленные, они пали ниц, положив на землю руки ладонями вверх, а поручители стояли сзади, не отступая ни на шаг, дабы укрепить в эту минуту дух посвящаемых. Бил в уши заклинающий ритм экона и барабанов, вызывая из таинственной сени фамба демона эрибангандо́, черно-красного дьяволенка, который явился на зов и заплясал, извиваясь перед простертыми индисиме, звеня всеми колокольцами своего пояса. «Инди́симе Исо́н Парагуа́о Ке́нде Йайома́». Он пробежал по их ряду, коснувшись каждого коленями. «Индисиме Исон Парагуао Кенде Йайома!» — и он коснулся каждого своей крайней плотью. «Индисиме Исон Парагуао Кенде Йайома!» — гремел в унисон хор верующих, неистовая молитва, безумие и страсть заклятия. «Индисиме Исон Парагуао Кенде Йайома!», братство и любовь, и только один Альваро был исключен из священного круга.

Когда он опомнился, Сары возле него уже не было, он обернулся и увидел ее рядом с юношей в форме дружинника народной милиции. Процессия индисиме, шедших с завязанными глазами, направлялась в святилище. В поднятых руках они несли Сесе́ Эрибо́, распятие, изображения Очу́н, Чанго́, Иемайи́. «Энки́ко Энди́на Энди́на Сапа́ра Акуаниабо́!» — грянули верующие, и ирэмэ пустились в бешеный пляс. Под шум начавшегося столпотворения Альваро, не простясь, покинул празднество.

Он шел, не разбирая дороги, шел, чтобы идти. В голове была пустота, сердце стучало. Крутая тропинка, извивавшаяся среди деревянных домиков, неожиданно вывела к автомобильному кладбищу. На пологом склоне громоздились отжившие век «форды», «кадиллаки», «шевроле», «де сото», они медленно разрушались здесь, проржавевшие, превратившиеся в хлам свидетели навсегда ушедшего времени. Ни моторов, ни стекол, ни колес — одни кузова с разинутыми голодными пастями, разодранными в мучительном черном зевке. А вверху, над трупами автомобилей, чертили свои зловещие спирали ауры. Альваро заметил клочок земли и бросился на траву. Он лежал на спине, уставившись в небо. От этого кладбищенского склона исходил запах смерти и разложения. Нестерпимо ярок был рассеянный солнечный свет и душен застоявшийся воздух.

Он потерял представление о времени. На небосклоне со стороны материка появились три черные точки, они быстро перемещались, держа курс на военные объекты, расположенные близ Гаванской бухты. Он равнодушно стал ждать воя сирен и грохота взрывов. Им овладевал сон, и с каждой минутой он все явственнее чувствовал, как тело его прорастает корнями, а корни все глубже уходят в землю, и сам он сливается, нет, уже слился с землей. Он напряг все силы и в последний раз открыл глаза. Где-то вдали пел женский голос, ему хотелось расслышать слова, как будто в них содержалась весть, предназначенная только ему. Три точки все еще кружили в воздухе. Осень пришла раньше времени, а жизнь вокруг него продолжалась.

Ты и не заметил как рассвело

над вершинами холмов подымается солнце оно похоже на пресловутый круглый шлем на шаровидный бакен на половинку апельсина

в саду тишина и покой

в листве эвкалиптов прозвенели первые птичьи трели мелькают потонув в беспредельности ласточки ты и не знал что бывает в природе эта минута безмятежности от которой все вокруг становится краше

на галерее

пепельницы полные окурков пустые бутылки бокалы проигрыватель уставший от бесконечного повторения «Реквиема» диван с раскиданными по нему связками писем адресованных прадеду и ветхая подшивка давным-давно переплетенной «Испано-американской иллюстрации».

осязаемые улики твоей бессонной ночи

и детального исследования твоего недавнего прошлого

и семейных преданий тяготевших над твоим далеким детством

ты отогнал сон и тебя осенила головокружительная ясность озарения

лечь сейчас отдыхать восстанавливать силы значит забыть то что так нелегко ты добыл за краткие часы вырванные у сна

движимый побуждением которое пересиливает все ты встаешь тебе надо туда на холм где покоится профессор Айюсо

Долорес спит

спит весь мир

ты выходишь в сад

садишься за руль

и опережая одурелые потоки машин мчащихся по стране из конца в конец

поворачиваешь на дорогу в Барселону.

ГЛАВА IX

В подзорную трубу ты мог разглядеть зеленые поля Прата

клочок моря помутневшего у берегов от ила принесенного недавним речным паводком

атакуемый прибоем одинокий маяк в конце нового еще не достроенного волнолома ограждающего открытый порт

нефтяные цистерны «Кампсы»

кипарисы и колумбарии Юго-Западного кладбища

угольные склады в районе Моррот

развернувшуюся картинным строем флотилию парусников

стаи чаек над устьями городских клоак

башню маяка врезанную в скалистый обрыв прибрежной горы

паровозы и товарные составы на железнодорожных путях суда ожидающие на рейде лоцмана чтобы войти в порт и приступить к разгрузке

потом снова нефтяные цистерны современные складские помещения платформы под навесами угольные склады строящуюся гигантскую башню элеватора мостовой пролет дороги ведущей на волнорез американский военный катер прогулочный пароходик набитый туристами устричные питомники подъемные краны суда серые черные белые

внутренние бассейны причалы составы с углем разгружаемые у складов

открытые площадки башенные краны морской вокзал и снова краны навесы суда

внутренние дворы крепости ее рвы пушки террасы садов Мирамара смешные автокары на площади Пуэрта-де-ла-Пас а еще дальше обесцвеченную жарким солнцем Барселонету черный дым фабрик Пуэбло-Нуэво хаотический чертеж городских улиц подернутых сияющим маревом августовского зноя горделивую птицу парящую над городом в упоительном сладострастье полета лес заводских труб Сефсы и снова сады

горизонт загороженный смутной стеною гор колокольни и шпили церквей причудливые и угрюмые здания плотные дымы небоскребы могущественных банков рожденных в недрах анонимных обществ вытянутые ввысь подобно шеям жирафов или грозным перископам подводных лодок

башни собора Святого семейства купола громады многоэтажных блоков город разросшийся до размеров исполинского улья море домов квартирок клетушек каморок колумбариев облысевшие холмы туманную даль зловещий Тибидабо с его базиликой и площадками для обозрения города

кварталы богачей размытые очертания гор темный дым заводы арену для боя быков территорию Торгово-промышленной ярмарки гноящиеся глаза домов парки кипарисы груды мусора на месте прежних лачуг бульдозеры бригады рабочих ветшающие башни никому не нужного стадиона состарившийся дворец Всемирной выставки бараки-развалюхи россыпи лачужек серебристые уличные фонари бульвары пустыри пригороды снова дымы заводы фабрики.