Страница 58 из 65
Если оправдания „это сделано для блага страны“ недостаточно — всегда есть другой извечно популярный способ уменьшить диссонанс: „Они начали это“. Даже Гитлер использовал его: „ими“ были страны- победители в Первой мировой войне, которые унизили Германию, заставив ее подписать Версальский договор, и евреи — „паразиты“, подтачивающие Германию изнутри. Проблема в том, как далеко в прошлое вы собираетесь отправиться, чтобы доказать, что это начали они? Как предполагает наш приведенный выше пример с кризисом американских заложников в Иране, у жертв долгая память, и они могут вспомнить реальные или воображаемые эпизоды из недавнего или далекого прошлого, чтобы оправдать свое желание отомстить сегодня. Например, вспоминая столетия войн между мусульманами и христианами, то стихавших, то бушевавших с новой силой, как определить, кто был обидчиками, а кто — жертвами? Простого ответа на этот вопрос нет, но давайте рассмотрим, как каждая из сторон оправдывала свои действия.
Когда после 11 сентября Джордж Буш объявил, что он начинает крестовый поход против терроризма, большинство американцев приветствовали эту метафору. На Западе у термина „крестовый поход“ — позитивная коннотация, и он ассоциируется с хорошими парнями — вспомните о „крестовых походах“ американского проповедника-евангелиста и морального авторитета Билли Грэма, о футбольной команде Holy Cross („Святой крест“), популярной музыкальной группе The Crusaders („Крестоносцы“) и, конечно, о Бэтмене и Робине — „крестоносцах в капюшонах и масках“. Реальные исторические крестовые подходы начались на Ближнем Востоке более тысячи лет назад в конце XI века и закончились в конце XIII века — все это дела давно минувших дней, не правда ли? Но не для мусульман, которых разгневало и встревожило использование Джорджем Бушем ссылки на них. У мусульман крестовые походы и сегодня вызывают ассоциации с преследованиями и гонениями. Первый крестовый поход был в 1095 г., когда христиане захватили принадлежавший мусульманам Иерусалим и безжалостно перебили почти все его население, и в коллективной памяти мусульман сохранились об этом событии яркие воспоминания.
Крестовые походы на самом деле выдавали европейским христианам „лицензию“ на убийство сотен тысяч мусульманских „язычников“. (Тысячи евреев также были перебиты, когда пилигримы маршировали по Европе в Иерусалим, вот почему некоторые еврейские историки называют крестовые походы „первым холокостом“). С точки зрения Запада сегодня — крестовые походы были прискорбной страницей истории, но, как и все войны, они принесли и пользу: например, открыли двери для культурных и торговых контактов между христианским Западом и мусульманским Востоком. Авторы некоторых книг заходят так далеко, что даже утверждают, будто христиане просто защищали себя и свои интересы против „Священных войн“, которые были мотивом вторжения мусульман в бывшие христианские страны. Например, на обложке книги Роберта Спенсера „Политически некорректное руководство по Исламу (и крестовым походам)“ („The Politically Incorrect Guide to Islam (and the Crusades)“) напечатано крупным шрифтом: „Крестовые походы были оборонительными конфликтами“. Итак, на самом деле, мы не были преступниками, как считают многие мусульмане — мы были жертвами.
Кто же был жертвами? Это зависит от того, сколько лет, десятилетий и столетий вы принимаете во внимание. В середине X столетия более чем за сто лет до первого крестового похода, половина христианского мира была захвачена арабами-мусульманами, включая Иерусалим и страны, в которых христианство существовало уже столетиями (Египет, Сицилия, Испания и территория современной Турции). В 1095 г. Папа Урбан II призвал французскую аристократию начать Священную войну против всех мусульман. Паломничество для возвращения Иерусалима даст возможность европейским городам расширить свои торговые пути; оно поможет организовать новую богатую военную аристократию и мобилизовать крестьян, сделав их единой силой; оно объединит христианский мир, который был расколот на православную (восточную) и римско-католическую (западную) части. Папа уверил своих воинов в том, что убийство мусульманина — это богоугодное дело. Все, кто будет убит в бою, обещал Папа, избегут тысячелетних мучений в чистилище и отправятся прямо на небеса. Не правда ли, этот способ стимулирования мучеников, которые умрут за вас, кажется знакомым? Здесь есть все, кроме девственниц.
Первый крестовый поход в экономическом плане оказался очень удачным для европейских христиан — но он неминуемо провоцировал мусульман на организацию ответного удара. К концу XII века мусульманский полководец Саладин захватил Иерусалим и вернул почти все, что было завоевано христианами. (Саладин подписал мирный договор с королем Англии Ричардом I в 1192 г.) Итак, какими бы ни были жестокими и кровавыми крестоносцы, их кровавым делам предшествовали и после их походов последовали мусульманские завоевания. Кто же все это начал?
Сходным образом, у нескончаемых столкновений израильтян и арабов есть своя история. Боевики организации Хезболла 12 июля 2006 г. похитили двух израильских солдат-резервистов Эхуда Голдвассера и Элдада Регева. Израиль в свою очередь нанес ответный удар по районам Ливана, контролируемым Хезболлой, что привело к гибели многих гражданских лиц. Историк Тимоти Гартон Эш, наблюдая за последовавшей местью обеих сторон, написал: „Когда и где началась эта война?“. 12 июля или на месяц раньше, когда из-за израильского обстрела погибли несколько гражданских палестинцев? Или еще раньше, в январе, когда ХАМАС победил на выборах в Палестине? В 1982 г., когда Израиль вторгся в Ливан? В 1979 г., когда произошла фундаменталистская революция в Иране? В 1948 г., когда было создано государство Израиль? Собственный ответ Эша на вопрос „Когда это началось?“ такой: с распространением злобного антисемитизма в XIX и XX вв., включая погромы в России, толпы во Франции, кричавшие „Долой евреев!“ во время судебного процесса Альфреда Дрейфуса и холокост. „Радикальное отторжение евреев в Европе“, пишет он, оказалось движущей силой сионизма, эмиграции евреев в Палестину и создания государства Израиль:
„Даже если мы критикуем то, что израильские военные убивают гражданское население в Ливане и наблюдателей ООН во имя спасения Голдвассера…, мы должны помнить о том, что всего этого почти наверняка бы не случилось, если бы некоторые европейцы не попытались несколько десятилетий тому назад изгнать всех тех, чья фамилия была Голдвассер, из Европы или вообще с Земли“ [240].
Эш вернулся назад всего на пару столетий. Другие — готовы к путешествию в прошлое на пару тысячелетий.
Как только люди сформировали свое мнение о том, „Кто все это начал?“ — чем бы ни было „это“ — семейной ссорой или международным конфликтом, они все в меньшей степени оказываются готовы принять диссонантную информацию, не согласующуюся с их позицией. Как только они решили, кто обидчик, а кто — жертва, их способность проявить эмпатию к другой стороне, сочувствовать ей — ослабляется или вообще исчезает. В скольких спорах вы участвовали, в которых участники обменивались обвинениями в стиле „а что вы скажете на это?“, совершенно не интересуясь реальным ответом оппонента. Как только вы опишете жестокости, совершенные одной из сторон, кто-то начнет протестовать: „А как быть с жестокостями другой стороны?“.
Мы все можем понять, почему жертвы хотят отомстить. Но месть часто позволяет первоначальным обидчикам преуменьшать серьезность ущерба, нанесённого ими другой стороне, и рядиться в мантию жертвы, начиная новый цикл насилия и мести. „Каждая успешная революция, — замечает историк Барбара Тачман, — надевает со временем на себя облачения того тирана, которого она свергла“. Почему бы и нет? Победители, бывшие жертвы, считают это оправданным.
Вот наша любимая версия древней буддисткой притчи. Группа монахов возвращается в свой монастырь из длительного паломничества. Они преодолевали высокие горы и глубокие ущелья, пока не подошли к бурной реке, на берегу которой стояла молодая и прекрасная женщина. Она подходит к самому старшему из монахов и говорит: „Прости меня, мудрейший, но не будешь ли ты так добр и не перенесешь ли меня через реку? Я не умею плавать, и, если я останусь на этом берегу или попытаюсь сама переправиться через реку, то наверняка погибну“. Монах тепло улыбнулся ей и сказал: „Конечно, я помогу тебе“. С этими словами он поднял ее и перенес через реку. На другой стороне он бережно поставил ее на землю. Женщина поблагодарила его, и монахи продолжили свой путь.
[240] Timothy Garton Ash, «Europe's Bloody Hands», the Los Angeles Times, July 27, 2006.