Весеннее равноденствие

Весеннее равноденствие

ВЕСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ

Глава 1. Возвращение

Усталый от долгого полета воздушный лайнер наконец приземлился. По летному полю потянулась вереница пассажиров. Трое из них, получив багаж, быстро прошли к стоянке такси и уселились в свободную машину с зеленым огоньком, чтобы скорее обрадовать ближних досрочным возвращением из командировки.

Такси, будто понимая их нетерпение, столь стремительно покатило по шоссе, что счетчик принялся выбивать трудовые гривенники со скоростью современной автоматической системы. За стеклами мелькали придорожные березы в необношенной еще июньской листве, строгие знаки ГАИ и одинокие, как галки на проводах, пешеходы, добирающиеся к редким остановкам загородного общественного транспорта.

На переднем сиденье расположился начальник ОКБ — отдельного конструкторского бюро по автоматическим станочным линиям — Андрей Алексеевич Готовцев, а позади, как полагалось по неписаному служебному этикету, разместились подчиненные.

Руководитель группы смазки и гидравлики — Нателла Константиновна Липченко, посасывая леденцы, с дремлющей улыбкой на губах смотрела на пролетающий за окном автомобиля пейзаж. В задумчивости взгляда темных, орехового отлива, глаз под тугими линиями бровей, в ленивой позе ощущалась отрешенность от житейской сутолоки.

Специалист по смазке и гидравлике была красива зрелой женской красотой. Серое дорожное платье из мягкой ткани, перехваченное широким ремнем с цветной, из тисненой кожи пряжкой, выгодно оттеняло гибкость талии и высокую, четко обозначенную тканью грудь. В просторном вороте платья просматривалась округлость загорелой шеи. Продолговатое лицо чуть портил тяжеловатый подбородок, но это скрадывал медальонно очерченный нос с горбинкой и манящий изгиб женственного рта.

Руководитель бюро перспективного проектирования Василий Анатольевич Шевлягин, сидевший рядом с Липченко, был худ, угловат и сосредоточенно серьезен, словно он присутствовал на одном из заседаний «перспективщиков», у которых идеи в головах рождались столь же стремительно, как и рассыпались, подобно карточным домикам. В глубоко посаженных глазах двадцативосьмилетнего Шевлягина таилось такое непоколебимое упрямство, словно Василий Анатольевич и родился вместе с ним. По общему признанию, упрямство руководителя бюро перспективного проектирования было качеством ценным, поскольку держало взбалмошных и скандалезных «перспективщиков» в тех рамках, когда даже вечные споры приносят пользу.

— Через полчаса будем в родных пенатах, — удовлетворенно сказал Андрей Алексеевич молчавшим попутчикам.

— Да, через полчаса будем, — солидно согласился Шевлягин и огладил ладонью усы, подбритые дужкой вниз.

И тут в назидание, что человеку не дано знать собственное будущее, за поворотом шоссе с красно-белыми бетонными столбиками по обочине им преградила дорогу жердь, положенная на деревянные козлы. На жерди красовалась фанерка с корявой надписью «Объезд» и стрелой, намалеванной суриком. Стрела и надпись обманывали. Объезда не было. За пологими откосами кювета стоял желтый приземистый экскаватор и зубастым ковшом со скрежетом выгрызал асфальт, не обращая внимания на просительные сигналы автомашин, выстраивавшихся в два хвоста с той и другой стороны шоссе.

— Придется ждать, — сказал водитель, привыкший к дорожным неожиданностям.

— Ждать так ждать, — философски согласился начальник ОКБ. — Пройдемся, разомнемся малость, други.

— Нет, — отрицательно покачала головой Нателла Липченко. — Я здесь подожду.

— А я, пожалуй, прогуляюсь, Андрей Алексеевич, — сказал Шевлягин и вылез из машины.

Начальник ОКБ Готовцев, торопясь домой, явно забыл житейскую истину, утверждающую, что появляться раньше еще более неразумно, чем опаздывать. Досрочное возвращение из командировки в данном случае было некстати еще и потому, что вовлекало его в ремонтный хаос. Время напомнило о своем разрушительном течении и дружной семье Готовцевых, проживающей в трехэтажном доме, находящемся в одном из тихих и уютных переулков Замоскворечья, которых еще не коснулось индустриальное строительство, где сохранились еще мощенные седым булыжником дворы, где под кленами стоят простенькие, чуть покосившиеся скамейки, а жильцы знают друг друга по имени-отчеству.

Надо было понять состояние хозяйки дома, Екатерины Ивановны Готовцевой, затеявшей ремонт квартиры, и преклониться перед мужеством женщины, возложившей на собственные плечи то, что в строительстве называется функциями генерального заказчика. Особенно если учесть, что кроме нее в квартире проживали глава семейства, уважаемый супруг и мастер станкостроительного завода Алексей Кузьмич Готовцев, и двое сыновей, пребывавшие в полном здравии и сверх того в полном расцвете сил.

Екатерина Ивановна находилась в очередном смятении. Долговязый ремонтный главарь Сергеич недвусмысленно намекнул ей, что по случаю субботнего дня «генеральному заказчику» не грех раскошелиться на «банку» для поднятия духа измотавшихся за неделю трудовых людей.

— Бордюр мы тебе какой, хозяйка, в столовой навели! Как зелени прибавили, так сразу все заиграло…

О том, что добавили зелени после тягостных споров и бесконечных напоминаний, он, естественно, умолчал.

— Суббота же… Святой день…

— У вас этих суббот семь раз в неделю, — слабо сопротивлялась Екатерина Ивановна. — Ко вторнику хоть кончите? Сын должен вернуться из командировки, а дома мамаево побоище.

— Все путем будет, хозяйка. Сказано во вторник, и железно. У нас так: если к нам уважение, то и мы всей душой. И разве мы своего дела не чувствуем? У нас, Екатерина Ивановна, своя гордость есть. Мы и на свои кровные можем купить сколько хошь… Твоя «банка» нам для уважения требуется. Чего мужик-то твой ремонтом не командует?

— Когда же ему командовать, если он с утра до вечера пропадает на заводе.

Екатерина Ивановна, надо признать, несколько уклонилась от истины, отвечая на простой и сочувственный вопрос.

Хозяин дома и заботливый супруг не подходил для руководства сложными ремонтными работами по другой причине. За тридцать лет работы на заводе старший мастер Алексей Кузьмич Готовцев глубоко воспринял принцип превалирования общественных интересов над личными. В собственном цехе он мог извести пэтэушника за потерянный штангенциркуль, мог до хрипоты ругаться с начальством о дрянных резцах, бесконечно заседать в цехкомах и обивать пороги больших и малых кабинетов, чтобы раздобыть комнату молоденькой разметчице, выскочившей замуж. Дома же он наверняка бы согласился с малярами, что оконные переплеты, выкрашенные в грязно-серый цвет сверкают белизной, что перекос обоев является просто-напросто зрительным эффектом, объясняемым тем, что окна в комнатах пробиты не на тех местах, что проступившие сквозь побелку пятна на потолке через неделю-другую сами собой исчезнут и беспокоиться по этому поводу нет никакой надобности.

— Так и вы, Екатерина Ивановна, тоже на производстве трудитесь, — настойчиво продолжал маляр, убежденный, что возглавлять ремонт в доме должен мужчина и не согласный ходить под женским командованием. — Сыновей бы приспособили. Не малые они у вас ребята.

Сыновей Екатерина Ивановна тоже приспособить не могла.

Старший сын, Андрей, не мог заниматься таким прозаическим делом, как ремонт квартиры, по той причине, что у него на это просто не было времени. Два года назад, после защиты диссертации, выполненной без отрыва от производства, тридцатилетний ведущий инженер-конструктор Андрей Алексеевич Готовцев был возведен в ранг начальника отдельного конструкторского бюро, избран депутатом и включен в состав доброго десятка ученых, экспертно-технических и прочих советов. Вдобавок к тому субботние, воскресные и прочие свободные дни Андрей норовил провести возле кульмана, водруженного в собственной комнате, колдуя над листами ватмана.