Страница 8 из 103
— Какой он был из себя?
— Блондин, очень симпатичный, — уверенно ответил автомеханик. — Но горяч до крайности. Это его и погубило.
— А что с ним произошло?
— Я сам не видел, но ребята говорили, что он зарвался в рукопашной.
В эту минуту я уже был почему-то уверен, что речь идет о моем герое. Точнее сказать, мне так хотелось быть уверенным, что я уже не мог подвергать это сомнению.
Эдуард Борисович вспомнил, что группой партизан, в которой был Володя, командовал человек со смешной, очевидно украинской, фамилией — Сутолока.
7
Сутолоку я разыскивал в течение месяца. Всесоюзная справочная служба дала мне сведения о четырех Сутолоках. Всем им я послал письма. И первый же полученный мною ответ был именно от того Сутолоки, который мне нужен. Да, он партизанил в тех местах. Да, он помнит моего Эдуарда Борисовича — тогда бойца диверсионной группы.
Но самым драгоценным доказательством Того, что именно этот Сутолока может сильно помочь мне, было его имя и отчество — Михаил Карпович. Дело в том, что это имя и отчество встречается в дальнейших записях Владимира. И по всему видно, что этот человек глубоко запал в его сердце. А это означало неоценимое — они хорошо знали друг друга.
Авиапочтой гоню письмо Михаилу Карповичу Сутолоке — как и где мы можем встретиться?
«В самое ближайшее время. — ответил он, — я собираюсь в Москву в командировку».
Спустя недели две я получил от него телеграмму, в которой он сообщил о дне своего приезда.
Ранним утром я встречал его на Казанском вокзале.
Из указанного в телеграмме седьмого вагона выходили уже последние пассажиры. Всем мужчинам заглядываю в глаза, давая понять, что я жду любого из них. Но они отвечали мне недоуменными взглядами. И вдруг кто- то тронул меня за плечо. Оборачиваюсь — передо мной стоит седой, сутулый мужчина лет шестидесяти. Я видел, как он одним из первых вышел из вагона, но мне и в голову не пришло, что это и есть Михаил Карпович Сутолока.
Часом позже мы уже сидели в комнате одной из гостиниц ВСХВ во Владыкине. Комната была на четверых, но остальные три кровати пустовали.
Именно это обстоятельство вывело Михаила Карповича из себя:
— Черт, что делается! — возмущался он.-Так трудно, так трудно попасть на выставку, а тут смотри — свободные койки. До чего же любят у нас иногда искусственно создавать затруднения! Я хотел взять с собой племянника — так нельзя, нет свободных мест! А койки вон пустые стоят! Ну, разве не чертяки безрукие? А? — Он замолчал.
Я воспользовался этим и заговорил о том, что меня интересовало.
Он выслушал меня и сказал:
— Это факт. В приданной мне на ту операцию группе был инженер из Москвы, по имени Володя. Фамилии его я не знал. В партизанском быту как-то так складывалось, что одного звали только по фамилии, а другого по имени. Это факт. Верно и то, что он был совсем молодой человек. Но, помнится, судьба у него была сложная.
Ну что же, в полночь мы уже были на месте и укрылись в кустарнике у полотна. Около часа ночи, как и было условлено, подходит дрезина и с нее спрыгивает человек. Дрезина уходит дальше в сторону Ново-Вилейки, а человек стоит, озирается по сторонам. Мы ни гугу! Ждем условного сигнала: человек должен фонариком сделать движение снизу вверх. И, когда он этот сигнал подал, мы к нему подошли.
Смотрю — совсем молодой парень и одет больно легко, совсем не для лесной зимы. А идти нам километров десять. Я думаю: идти придется поживее, а то он застынет. И мы сразу взяли активный шаг. Вижу, гость не выдерживает, аж пар от него идет. Видно, что человек городской и к ходьбе где попало неприученный. Пришлось активность посбавить. Тогда нашего гостя в холод кинуло, даже брови у него инеем покрылись. Дал я ему свою шапку, а у него взял шляпу, напялил ее на свою голову и сверху шарфом обкрутил. И вот, пока мы менялись головными уборами, я узнал, что его зовут Володя. Откуда и зачем к нам пожаловал, он не говорил. Обижаться на это не приходилось, в нашем деле секрет шел вровень с оружием.
Привели мы его в отряд, прямо в землянку командира. Я зашел туда вместе с ним. Командиром у нас в то время был Никифоров, майор из окруженцев, мы его в сорок третьем году в бою потеряли. Хороший был человек — обстоятельный, спокойный, а в бою так прямо полный генерал…
Ну вот, здоровается, значит, Никифоров с гостем и усаживает его к печке. Оттаял Володя немного и говорит:
— Мне- приказано доложить так: послан к вам в отряд по приказу подпольного центра. А подробности получите не от меня.
Сказал он это не просто, а вроде как с подковыркой.
Никифоров зорко так посмотрел на него и спрашивает:
— Проштрафился?
Володя опустил голову:
— Возможно, что и так, — отвечает,- не знаю.
Тогда Никифоров перевел разговор на разные дру гие темы. Как, мол, там жизнь — в. городе, сильно ли лютуют гитлеровцы над населением, и всякое такое прочее.
Володя отвечал кратко, было видно, что он разговаривать не хочет.
Тогда Никифоров обращается ко мне и спрашивает:
— У тебя, кажется, есть место в землянке? Возьми к себе этого товарища…
Так вот Володя и поселился в моей землянке. Неделю, если не больше, жил он у нас, как командированный: спит, ест — и вся работа. Так, о чем-нибудь потустороннем скажем, о том, какой город лучше: Москва или Ленинград, — он с нами еще разговаривает, а как возьмешь что-нибудь поближе к делу — отмалчивается. Я сразу сообразил, что у парня на душе камень, и подумал, что командир наш, наверное, в воду глядел — ясно, парень проштрафился. Так оно впоследствии и подтвердилось.
Позже собирает командир отряд по боевым вопросам, а в конце объявляет, что к нам поступил новый боец, что зовут его Володя и вот он. Но добавляет, что боец, он,, с одной стороны, с подпольным опытом, а с другой стороны, совершил проступок, за который его, несмотря на опыт, из подполья отчислили. «Конечно, — говорит дальше командир, — никто этот факт не должен понимать так, что служба в нашем отряде ему вроде как бы наказание. Сделано это из соображений тактики: воевал человек в подполье, а теперь нужно ему повоевать у нас»… Отряд у нас был небольшой, мы главным образом диверсиями занимались. Каждый боец был на виду, и про каждого мы знали всю его подноготную. И поэтому нашим товарищам пришлось не по душе, что командир о новом бойце вроде чего-то не договаривал. И вот, на этом сборе встает мой ближайший помощник, подрывник Леша; он с тем Володей был, наверное, однолеток. Встает и спрашивает:
— Почему нам не говорят, что за проступок был у нашего нового бойца? Мне, может быть, придется вдвоем с ним на задание идти, и я должен точно знать, на что он способен и чего от него можно ожидать.
Володя хотел ответить сам, он даже встал. Но коман дир сделал ему знак, дескать, сиди, я отвечу. И говорит так:
— Подпольная организация в большом городе-это сложное и тонкое дело. Проступок, который совершил наш новый боец, происходит не от трусости или от чего- нибудь в этом же роде. Просто им была допущена тактическая ошибка, а в подполье самая малая ошибка может обойтись большой кровью.
Понимай так: его ошибка стоила крови товарищей?-спрашивает отрядный фельдшер Голубев. Он, между прочим, всегда страшно переживал каждую потерю.
Нет, — отвечает Никифоров, — этого, к счастью, не случилось.
— Конечно, нет, и вообще ничего не случилось! — крикнул Володя, а сам весь красный стал.
— Хватит об этом! — строго приказал Никифоров.- Разойтись!
Вернулись мы в свою землянку. Володя сильно нервничал. Сел на нары и качается, будто у него зубы болят. Я молчу, растапливаю печурку. Вдруг он спрашивает:
— Бывают ли, Михаил Карпович, люди, которые никогда не совершают ошибок?
Мне что-то от такого вопроса стало смешно.
— Нет, вы не смейтесь, — говорит Володя, -я серьезно спрашиваю.