Страница 60 из 97
…Между прочим, генерал Андр. И. Горчаков причитавшийся ему за Шевардинский бой ор. Св. Георгия III получил лишь после окончания Отечественной войны 1812 г. Дело в том, что Кутузову так и не пришла реляция о бое с превосходящими силами неприятеля почти целый день! Начальник Горчакова князь Багратион не успел ее написать: на следующий день все ожидали атаки от Наполеона, через день Петр Иванович был смертельно ранен в Бородинской битве. В наградной формулировке на Горчакова 2-го речь шла о… Бородинском сражении, в котором Андрей Иванович отличился снова, но получил тяжелое ранение и выбыл из строя. Награда нашла героя уже по «другой статье». Так порой бывает в военном лихолетье…
Французы полагали, что они лишились 4–5 тыс. человек; современные уточненные данные сокращают их до 2700 бойцов. Генерал Коленкур мрачно докладывал Бонапарту: «Русских солдат, оказывается, мало убить, их нужно еще и повалить!» Не зря Кутузов не уставал повторять, что «…русский солдат является сокровищем и его нужно беречь!» Делая наутро смотр одному из наиболее пострадавших в Шевардинском бою 61-му пехотному полку, Бонапарт удивленно спросил его командира полковника Буржа, куда тот девал один из своих пяти батальонов. Ответ был по-военному краток, но мрачен: «Сир, он в редуте…» В самом деле, Бурж лишился убитыми и ранеными 13 офицеров и 272 солдат, а в 111-м пьемонтском линейном полку полковника Жюйо тогда и вовсе «убыло» по разным причинам 19 офицеров и 793 солдата!
Полная картина русских потерь до сих пор непонятна: известны только частичные данные – ок. 3 тыс. человек. Так, Д. П. Неверовский, получивший перед боем пополнение в 4 тыс. рекрутов и доведший состав своей дивизии до 6 тыс., вышел из него лишь с 3 тыс. человек. В то же время, по мнению Барклая де Толли, русские потеряли не менее 6–7 тысяч. При этом русских пленных почти не было. На недоуменный вопрос Наполеона: «А где же пленные?!» – он получил исчерпывающий ответ: «Сир, русские привыкли драться с турками, которые обычно кончают своих пленных, отрезая им головы, и они предпочитают покончить с собой, нежели сдаться в плен!» Услышав такое, французский император впал в долгое раздумье о… «загадочности русской души»! («Умом Россию – не понять! Аршином общим – не измерить!.. В Россию можно только… верить!») Бо́льшие потери обороняющейся стороны следует объяснять возможностью французской артиллерии из-за своего охватывающего расположения вести перекрестный и фланкирующий огонь, засыпая русских ядрами, гранатами и картечью. Так в преддверии Бородина Наполеон снова показал свое непревзойденное мастерство в организации артобстрела.
И хотя пролог Бородинского сражения – бой за Шевардино – закончился не в пользу русских, но их отчаянное сопротивление позволило Кутузову выиграть время для продолжения возведения Семеновских флешей (впрочем, их так и не достроят!) и уточнить возможное направление главного удара врага. Выяснилось, что Масловские флеши вряд ли понадобятся! Резко возросло значение Старой Смоленской дороги, по которой не исключалась попытка охватывающего обходного маневра! Весь центр сражения смещался к югу (а не к северу, что было бы предпочтительнее для русского полководца), а главный удар враг явно готовился обрушить на Семеновские флеши! Решившись на нестандартный и весьма рискованный ход: на виду у главных сил неприятеля взять его фланговый редут с ходу и добившись этого, Бонапарт показал, что как полководец он – в порядке и оптимальные решения принимает мгновенно! У него в руках оказалась исходная позиция с господствующей высотой. Теперь ему уже не надо было «заморачиваться» фронтальной атакой по линии Валуево – Беззубово – Логиново на укрепленные позиции русских, опиравшихся на сильную естественную преграду в виде реки Колоча, имевшей русло с обрывистыми и труднодоступными берегами. Не пожелав «играть по правилам», навязываемым плотно севшим в оборону противником, он рискнул – выиграл и в результате мог выгоднее развернуть все свои войска, разобраться с позицией русских (увидеть ее слабые места!) и правильно оценить их реальные возможности и подлинные намерения.
Рассказывали, что весь ход Шевардинского боя Кутузов, одетый в простой сюртук и фуражку с казачьей нагайкой через плечо (очевидцы недоумевали, зачем она ему нужна, так как из-за тучности Михаил Илларионович на той войне в основном передвигался в коляске либо карете), молча наблюдал, сидя на складной деревянной скамейке, которую за ним возил конвойный казак. Спокойно оценив его результат – оборонять абсолютно разбитый редут было бесполезно и к тому же стало окончательно понятно, куда теперь направит главный удар Наполеон, он покинул свой наблюдательный пост, уточнять план грядущего генерального сражения.
По всему получалось, что на стадии развертывания военный гений Наполеона позволил ему «переиграть» «старую северную лисицу» и в определенной мере «выровнять» исходные позиции. Дальше судьба сражения должна была решаться в противостоянии на поле боя, где все зависело не только от соотношения сил и занятых позиций, но от искусства максимально эффективно их использовать.
Накануне битвы Наполеону из Испании пришли тревожные новости: герцог Веллингтон (он же сэр Артур Уэллсли) сумел разбить самого старого друга Бонапарта маршала Мармона при Арапилах (Лос-Арапилес) или, как говорят в Англии, – под Саламанкой. Полтора месяца (46 дней) «летела на перекладных» эта «большая неприятность» до штаб-квартиры Бонапарта – так далеко он забрался в глубь необъятной «матушки России». Несмотря на все мастерство и хладнокровие сменившего тяжело раненного маршала генерала Клозеля, от мармоновской армии почти ничего не осталось. Наполеоновские позиции в Испании сильно пошатнулись. Теперь требовалась быстрая победа под Москвой. Приходилось больше орудовать грубым топором лесоруба, чем тонким скальпелем хирурга.
Глава 9
Планы сторон и расстановка сил
Считается, что, разрабатывая план генерального сражения, в ходе тщательнейшей рекогносцировки Наполеон колебался между двумя вариантами ведения боевых действий: глубоким обходом и лобовой фронтальной атакой.
Большой мастер глубоких обходных маневров вне поля боя Даву настойчиво советовал ему ночью обойти справа его собственным корпусом и корпусом Понятовского (всего около 46 тыс. солдат!) левый фланг русской армии по слабо защищенной Старой Смоленской дороге, быстро достичь города Можайска, где сходятся дороги на Москву, и не только отрезать русским путь к столице, но загнать русскую армию в угол, образованный реками Москвой и Колочей. Но Наполеон опасался, что Кутузов, узнав об этом стратегически очень опасном для него маневре, уклонится от столь желанного для Наполеона генерального сражения и снова уйдет, что будет крайне нежелательно.
…Между прочим, чутьем искушенного полководца Бонапарт уловил настроение «старой лисицы севера». Еще 23 августа Кутузов писал своему государю: «Но ежели он (неприятель), находя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюсь, что может быть (выделено мною. – Я. Н.) должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся, и как бы то ни было Москву защищать должно». Именно поэтому, не желая спугнуть «хитроумного лиса», Наполеон так и не пошел в обход по Старой Смоленской дороге. По этой же причине – боязни спугнуть Кутузова – Наполеон не стал накануне битвы атаковать село Бородино на правом фланге русских, где был их передовой егерский пост, отделенный от главных сил рекой Колочей. Своему артиллерийскому генералу д’Антуару он лаконично и доходчиво объяснил свое «промедление»: «Позиция у Бородино (имеется в виду именно село Бородино. – Я. Н.) придает уверенность противнику и побуждает его дать сражение. Если я захвачу ее этим вечером, неприятель не устоит и ночью ретируется; я больше не знаю, где я смогу его нагнать; возьмем ее завтра на рассвете». Так, между прочим, и случилось…