Атаман Альтаира

Бренди мягко ударил в голову, после двух добрых глотков полипы в моих носовых пазухах съежились и приготовились умереть. Нос задышал легко и свободно, в штанах вдруг обнаружилось бодрящее шевеление. Тот, кому в жизни ломали нос каблуком, кастетом и тормозным устройством скоростного лифта, знает не понаслышке о великой связи носового дыхания с эрекцией. Даже в семьдесят два года.

Далее разговор потек по накатанной схеме. Настоящим астрономам всегда есть о чем рассказать друг другу за чашкой «Плачущего Гоблина». Господин Гнук всерьез интересовался планетарной астрономией, если точнее, планетоидными эволюциями. Сейчас он вовсю занимался разработкой математической модели «планетоида А-711», наиболее известного представителя «коричневых звезд» или, как их еще называют, «незажегшихся звезд». Считается, что этот планетоид явился причиной гибели громадной «Колибри» с двадцатью тысячами человек на борту. Одна из крупнейших космических катастроф прошлого, если не принимать во внимание расстрел крупных лайнеров в ходе некоторых военных конфликтов последних полутора столетий.

Насколько я уловил суть теории Лориварди Гнука, изложенной мне с весьма выразительной жестикуляцией после второй чашки бренди, «планетоид А-711» после того, как «Колибри» вышел из «схлопа» в его недрах, должен был зажечься подобно нормальной звезде. В реакторах громадного межгалактического транспорта находилось более миллиона тонн высокоэнергетического ядерного топлива с высоким коэффициентом компрессии, а это должно было спровоцировать одномоментный переход критического уровня и дальнейшее развитие «звездной топки» по нормальному для обычных звезд сценарию. Другими словами, вместо затухания термоядерной реакции должен был запуститься режим ее самоподдержки.

Я же, приободренный юношеской спонтанной эрекцией, рассказал господину Гнуку, что интересуюсь галактической астрономией и феноменами, связанными с преодолением «зеркальных» и «скрытых» масс во Вселенной в процессе осуществления сверхсветовых «прыжков». Весьма актуальное направление нынешней астрофизики. И я знал толк в вещах, о которых принялся рассуждать.

Затем мы заговорили о моем корабле и тех планетах, на которых довелось побывать каждому. Я всегда придерживался правила: умный человек никогда не хвалится тем, что имеет. Но особо расхваливать «Фунт изюма» и не пришлось. Лориварди Гнук обнаружил неплохие познания космонавта-механика и довольно точно назвал некоторые важные параметры моего корабля, основываясь на одном только его внешнем виде. Особенно меня удивила та точность, с которой он определил дальность сверхсветового прыжка и объем отведенных под синхротронный двигатель корабельных помещений. В общем, я сразу почувствовал в нем настоящего космического волка.

После того, как мы прикончили бутылку «Плачущего Гоблина», Лориварди сказал, что в его загашниках еще есть бутылка того же самого, только с привкусом чесночной стружки. Чеснок исчез на Земле задолго до моего рождения, лет триста тому назад. Да, остались разного рода генетические модификанты, но сам продукт сделался для современного человека чем-то недосягаемым.

Признаюсь, чеснок люблю во всех видах и во всех его производных. Уточню, чеснок не земной, а выращенный на других планетах. Когда Лориварди Гнук сказал о выпивке с добавлением чесночных стружек, сердце мое дрогнуло. Про нас, донских казаков, часто говорят, будто мы жестоки и циничны, но, положа руку на сердце (или на то, что у нас вместо него), хочу заверить всех простодушных: мы очень человечные, романтичные и по-своему слабые люди. То, что я согласился распить вместе с Лориварди вторую бутылку бренди, лишь подтверждает это. А то, что я пригласил его в собственный корабль, доказывает, что помимо человечности и романтичности мне не чужд и такой банальный грех, как глупость.

Не попадая ногами на ступени, чудом сохраняя вертикальную ориентацию головы и торса, мы спустились с балкона вниз и двинулись на выход. Уже в самых дверях Лориварди засмеялся и сказал, что забыл захватить обещанную бутылку. Я подождал его, рассматривая через стеклянную стену редкие, падавшие с черного неба снежинки.

Мы вернулись к «Фунту изюма» на знакомом мне «файрболле». Лориварди Гнук сжимал в руках крохотный кейс, именуемый среди продвинутых потребителей алкоголя «винным». Эта титановая коробочка предназначалась для безопасной транспортировки особо ценных коллекционных бутылок и защищала не только от механических повреждений, но и от радиоактивного облучения. На торцах кейса был нанесен рельеф, изображавший знаменитого в среде русских космонавтов «оперуполномоченного Гоблина», жившего давным-давно, чуть ли не в эпоху Горбачева и снискавшего бессмертие в веках своими особо циничными переводами кинопродуктов тогдашних идеологических врагов России. Рельеф хорошо знакомой косоглазой рожи с нимбом свидетельствовал о том, что в кейсе находится именно обещанная бутылка, причем в коллекционном исполнении.

Кстати, клеветники утверждают, будто Гоблин никогда не существовал, и все переводы, приписанные ему, всего лишь мистификации последующих эпох. Донские казаки, как все остальные вменяемые русскоязычные жители Вселенной, категорически настаивают на том, что «оперуполномоченный Гоблин» такое же исторически конкретное лицо, что и монах-летописец Нестор или создатели славянской письменности Кирилл и Мефодий. А псевдоисторические розыски разных там специалистов по русской самоидентификации, доказывающих обратное, мы, донские казаки, считаем следствием масонского заговора против России. Ша! Объяснения тупым закончены! Кто не понял, может перечитать!

Мы вырулили на бетонную плешку возле борта «Фунта изюма». Крутизна заложенного разворота свидетельствовала о том, что Лориварди Гнук тоже изрядно захмелел. Выпав через пассажирский аппарель на подернутый инеем бетон, я щелкнул пальцами, привлекая внимание бортового компьютера:

– Робертино, бл…, Лоретти! Ты видишь, пацаны приехали! Давай, бл…, стробоскопы зажигай!

Бортовой компьютер голосом мифического субтильного певца пропел мне в ухо:

– Я не Робертино, бл…, Лоретти! Я – Витас!

Однако посадочный прожектор зажег.

– Будешь спорить с папой, изменю голосовые предустановки на Бизона… тьфу, бл…, Кобзона, – пообещал я.

В обнимку с Лориварди Гнуком я прошел к лифту. Мой гость уже припадал на оба колена, слаб оказался в ногах.

Квадратная платформа взметнула нас на верхнюю палубу, где мы, заботливо поддерживая друг друга, прошли в пост управления. Разговор к этому времени сделался уже ненавязчив, необременителен. На умные фразы собеседника можно было не отвечать (он этого просто не замечал), но при этом поступательно развивать тему, интересную самому себе. Диалог превратился в два параллельных монолога, пересекавшихся лишь в те мгновения, когда совпадала икота беседующих. Примерно так:

– Миллион сто тысяч тонн атомарного водорода вместе с тысячью тоннами позитрония на борту «Колибри» обеспечивали коэффициент воспроизводства реакции термоядерного синтеза не менее одного и двух десятых, – убеждал меня Лориварди, – и потому «планетоид-711» должен был зажечься как звезда…

– …но наличие скрытой массы во Вселенной вовсе не является препятствием для сверхсветовых прыжков, – отвечал я. – Синхротронный двигатель формирует гравитационную линзу соответственно градиенту коллапса рабочего тела. Чем мощнее двигатель, тем больший градиент он обеспечит и тем большей окажется кривизна гравитационной линзы. Тем дальше окажется прыжок… Давай выпьем «Плачущего Гоблина»!

– Давай!.. А ты, Сэмми, знаешь, почему плакал Гоблин? И плакал ли вообще?

– Нет, не знаю… Может быть, у него болели глаза?

– Возможно, он был слеп, как Гомер? – предположил Лориварди.

– А возможно, он просто жалел нас, своих потомков?

– А ты, Сэмми, разве его потомок?

– Не знаю. Но ведь и он тоже об этом ничего не знал!

– Возможно… Потому он и плакал! Ты хороший потомок, Сэмми!

– Ты тоже ничего!

Вот так мы и разговаривали. Вспоминать противно!