Страница 2 из 19
За день мы прошли немного. Днем долго гоняли лося, пока, наконец, не удалось свалить его выстрелом. (Охотникам манси законом разрешено забивать на зиму несколько лосей для обеспечения своей семьи мясом.) Язык, губы и печенку забрали с собой, а тушу, предварительно завернув в шкуру и посолив, подвесили на дерево. Зимой Урсуй приедет сюда на санях и заберет мясо.
Охота и разделка туши отняли много сил, и мы изрядно устали. Даже Хет лежит неподвижно, положив на лапы умную морду, и следит, как мы устраиваем ночлег и готовим ужин.
Костер разгорается все ярче. Я хочу срубить высохший кедр, чтобы сделать запас дров на ночь, но Урсуй неодобрительно качает головой.
— Это дерево в костер не идет. Совсем плохо горит, тепла мало дает, замерзнуть, однако, можем.
Потом мы едим ароматную лосиную печенку и губы, зажаренные на углях, как шашлык, с приправой из черемши. Тени становятся гуще, и, когда я спускаюсь к роднику за водой для чая, костер наш светится в темноте леса как большой и добрый красный глаз.
— Хочешь, сказку расскажу тебе? — спросил Урсуй, когда я вернулся. — Мальчишкой ее от стариков слышал.
Вынув из мешочка, висящего на поясе, длинный медвежий коготь, охотник вычистил свою короткую трубочку, набил ее и закурил. Костер похрустывает тонкими сухими веточками. А за пределами освещенного круга смыкается густая тьма, и кажется, будто в сердце тайги притаилось что-то огромное и живое.
— Знаешь ты, ученый московский человек, кто хозяин нашей тайги?— спросил Урсуй. — Думаешь, торев (медведь) туулмах (росомаха) или рысь? Нет. Хозяин наших урманов мальчик по имени Лесняк.
Так начал охотник сказку, рожденную народом, живущим в лесах. Я поленился сразу записать ее и сейчас могу пересказать только содержание. Аромат сказки, рожденной большой правдой жизни, уже не передашь.
— Далеко-далеко, в сердце тайги, деревья растут так тесно, что кроны их, смыкаясь, закрывают голубой свод неба плотной зеленой крышей. Корни деревьев, сплетаясь, как змеи, образуют пол. Получается живой зеленый дом. Там и живет маленький хозяин леса — Лесняк. Туловище у него как еловая шишка, головка будто желудь. Ножки тоненькие, как хвоинки, а обут Лесняк в скорлупки кедровых орехов. Рубаха у него чистая, белая, из бересты. Зато руки у хозяина тайги длинные и могучие, как ветви кедра. Понимает Лесняк язык всех зверей и деревьев, открыты ему все лесные тайны, и нет для него ничего скрытого.
Отчего, ты думаешь, один охотник богатую добычу приносит, а другой — только нярки в лесу стопчет да крошни обдерет? Это ему Лесняк помогает. Только помощь оказывает он не всякому. Был в старину охотник манси, который ни разу не срубил дерева без нужды и не убил зверя без надобности. От великой любви к лесу сам научился он понимать язык зверей и деревьев. Они показали охотнику дорогу к домику Лесняка, и властелин тайги подарил ему волшебную веточку кедра. С тех пор исполнялось любое его желание. Только прошло немного времени, и загордился тот человек, жадным стал. Гордость и жадность всегда рядом ходят. Начал он зверя бить без счета и лес рубить для забавы, только чтобы силой своей людям похвастаться. Осерчал тогда Лесняк, забрал у охотника прутик волшебный и прилепил его к могучему кедру в чащобе. Так и живет там прутик по сей день. Еще не нашелся человек, который за свою любовь к лесу снова тот прутик получил бы.
Тихо шумел лес под ветром. Костер почти погас, только красными цветами пылали под золой угольки. Я слушал красивую сказку и думал о большой правде и мудрости жизни, открытой народу, который рождает эти замечательные истории.
Большая вода
Увалы, таежные дебри, глухомань... Далеко ведет нас нехоженая тропа. Несколько сот километров уже пройдено. Теперь мы на обратном пути.
Урсуй без устали учит меня охотничьим приметам, и я всякий раз поражаюсь его пристальному вниманию к живой природе, душевному пониманию всей жизни леса.
Проходим зарослями багульника. Тесно переплелись гибкие густозеленые ветви кустарника. Воздух напоен дурманящим, пряным ароматом. Звериная тропа идет почему-то в обход, а мы решаем сократить путь и двигаемся прямо через заросли. Мне попадается на глаза вмятина в земле. Наклоняюсь, разглядываю. Урсуй даже бровью не ведет, идет дальше.
— Чей это след? — спрашиваю охотника.
— Ничей. Здесь зверь не ходит.
— Почему?
— Скоро сам поймешь.
Вот и весь разговор. Уверенность Урсуя мне непонятна.
Через полчаса начинает отчаянно болеть голова. Дурманящий запах багульника... Теперь понимаю, почему звериная тропка шла в обход зарослей, почему охотник так твердо был уверен, что здесь нельзя встретить звериный след.
В другой раз нашел кедровую шишку. В ней оставалось всего несколько орехов. Остальные были вышелушены кедровкой. Урсуй с улыбкой наблюдал, как я выковыривал их ножом.
— Зря, парень, стараешься.
Все орехи оказались пустыми, без ядра!
— Как ты мог заранее знать об этом? — спрашиваю охотника.
— Почему ты птицу такой глупой считаешь? Ты в городе живешь, она — в лесу. В тайге ты у нее учиться должен. Оставила кедровка орехи в шишке — значит пустые.
Потом я присмотрелся к хлопотливой работе этой пестренькой птицы. Она узнает пустой орех по звуку, постукивая по скорлупе крепким клювом.
Урсуй научил меня искать медведя по задирам, которые оставляет зверь на стволах деревьев, когда точит когти. Он показал, как приманивать лося — трубить в перевернутый ствол ружья, подражая реву самца. Теперь я уже знаю по лаю Хета, кого поднял пес: на белку собака лает густо и редко, на сохатого — злобно и выше тоном. А когда пес посадит на дерево соболя — лай переходит в визг.
Сегодня весь день идем топким ельничком. Комли стволов утопают во мху, под ногой густо чавкает болотце. Наконец выбираемся в сосняк, на сопку. Здесь суше. Захотелось пить. Урсуй раскопал родничок, и он забил прозрачной хрустальной струйкой, зажурчал, как старинная русская речь-напевка. Мы напились ледяной вкусной воды, умылись. Потом долго и шумно лакал воду Хет.
А тоненькая звонкая струйка уже нашла себе дорожку между камней и поползла, извиваясь и блестя на солнце, на сток, к ручью — он, верно, где-то недалеко. А потом побежит наша маленькая струйка вместе с ручьем к реке — к большой воде.
Урсуй долго глядел на тонкую змейку, потом сказал:
— Какая, однако, умная. Хорошо свою дорогу знает. Маленькое всегда к большому тянется. Правильно это.
О чем рассказал лес
Зорька чуть дрогнула своей бровкой, а Урсуй уже заторопил меня. Дорога наша лежала по кромке длинного, вытянутого узким серпом болота.
— Зверя сегодня не жди, — сказал охотник, закидывая ружье за спину.— Он на болото не ходит.
И уже по той прочности, с которой укреплял Урсуй ружье за крошнями, понял я, что и впрямь он не надеется встретить зверя на тропе.
Узкой, юркой змейкой вилась тропка по краю болота. Чахлые сосенки, поникшие елки, хмурое небо кругом да тучи, набухшие дождем, — того и гляди брызнет из них косой тоскливый дождик.
...Вдруг Хет, бежавший на шаг впереди меня, ткнулся носом в землю и коротко пролаял. По кочкам, густо поросшим клюквой, протянулась чуть заметная строчка лисьего следа. С этого и пошло. Через несколько шагов ясно прочел я тяжелую и быструю поступь лося, а потом увидел, как медведь косолапил по болоту.
Я тронул было ружейный ремень, но охотник остановил меня.
— Проходом зверь шел, — коротко сказал он.
Следы и вправду вели с востока. Лосиный след, не задерживаясь, шел через болото. Рысь, сторожко и брезгливо поднимая лапы, большими прыжками, выбирая место посуше, пустилась в обход, по кромке болота. Рядом стремительно петляла лисья строчка.
Вопросительно взглянул я на Урсуя раз, другой. Он легко шагал вразвалку впереди меня. Хег тоже скоро успокоился и больше уже не облаивал след, не бросался в сторону.