Страница 75 из 76
Ваня со Стешей схватились за лбы — и кивнули, они уж и сами заметили: когда зеленка, которой обработали лбы, от умываний смылась, обнажились шрамы, было похоже на то, что в их головы влетело по алому мотыльку — угодили аккурат между бровей, чуток выше (но, конечно, со временем крылышки бабочек выцветут, побелеют).
— На память, — сказала Степанида ТУртыгина. Она не знала, о чем говорить в эти последние томительные минуты. И Ваня тоже не знал — только сердце страшно щемило. Наконец нашелся:
— Как бы не срубили там, в Армавире, березку‑то… Не на месте ведь совсем растет…
Стеша нахмурилась, потом покачала головой:
— Не должны… Береза для юга — экзотика…
И вот раздался разлучающий голос, дескать, осторожно, поезд отправляется, просьба пассажирам занять свои места. И вот уж пассажиры заняли свои места, поезд тронулся, Егор Туртыгин и Стеша высунулись в дырявое окошко, машут руками, кричат: «Прощай, Ваня! Может, еще свидимся…» — и вот он остался один… Нет, не один — дома его ждет бабушка, Василиса Гордеевна!..
И в трамвае Ваня всё пытался вспомнить, что же такое важное он мог забыть… Но — никак… Трамвай остановился, и вот она, родимая улица: «3–я Земледельческая» гласит таблица на стене крайнего бревенчатого дома.
Бабушка его вправду ждала, я, дескать, знала, что ты нынче пожалуешь, но не с пирогами встречала — а… с длинной хворостиной! Ваня, завидев ее у колодца, — бросился, чтоб обнять, и… получил. Впрочем, от трех ударов ничего с ним не стряслось — ведь не превратила его Василиса Гордеевна в медного Ваню, не поставила навеки у ворот, — мальчик еще и рад был, что так легко отделался. Мекеша тоже наизготовке стоял: выскочил из‑за крыльца, чтоб со своей стороны поучить гулену, но Ваня стремглав взлетел по ступенькам — и оказался в избе, счастливо избежав Мекешиных рогов.
Ну а через некоторое время Василиса Гордеевна всё ж таки не выдержала — завела шаньги… А после и баньку истопила, чтобы путник смыл с себя чужую южную пыль.
Только после этого бабушка упомянула про отметину на Ванином лбу, но сказала что‑то несуразное:
— Недавно, видать, ведогонь‑то вернулся?
Мальчик, давно ждавший своего часа, чтоб поведать о взрыве и обо всем остальном, воскликнул, выпучив глаза:
— Какой тебе ведогонь!!! Это нас со Стешей осколками задело, али гвоздями! Бомба на нас свою подпись поставила! — и, упомянув о маленьком смертнике, Ваня вернулся к самому началу, к тому, как решил позвать с собой на Кавказ лешака из Теряевского леса…
Когда у соседей началась программа «Время» (в окошки было слыхать), мальчик как раз перешел к подробностям взрыва на Армавирском вокзале, подумав, что, небось, в новостях‑то как раз об этом и сообщается. Бабушкино лицо оставалось непроницаемым. Наконец история подошла к концу — Василиса Гордеевна, которая, слушая, одновременно накручивала на веретено черную нитку, покачала головой, дескать, и это всё?!
Ваня обиженно воскликнул:
— А тебе мало?! Чего ж ты ждала? Еле ведь живы остались…
Бабушка, вздохнув, отвечала, что у него не память, а решето, в которое просыпалось самое важное. Но когда удивленный мальчик попытался выяснить, что же такое важное в решето ускользнуло, Василиса Гордеевна уточнять не стала, дескать, сам должон вспомнить, а не вспомнишь, так что ж я могу поделать… Зато, де, ты задачки хорошо решаешь, вон Нина Борисовна‑то как хвалила тебя!.. Ваня махнул рукой на издевательскую похвалу и стал наседать на бабушку, чтоб она хоть что‑то ему объяснила…
Тогда Василиса Гордеевна сказала мудреное, дескать, я ведь, внучок, и сама толком не знаю, что ж с тобой произошло‑то, только, де, по метке на лбу и догадалась, что ты еще где‑то побывал, а не только на Кавказе… Вернее, не совсем, дескать, ты, а… ведогонь твой…
Ваня припомнил, что уж что‑то слышал от бабушки про ведогоней… А Василиса Гордеевна продолжала:
— Видать, с тобой такое стряслось, что ты оказался на перепутье, когда наречница надвое речёт: может, сгинешь, может, нет!.. Вот в такую минуту ведогоню и удалось вырваться — и тем спасти тебя. И пошел он, сердешный, плутать по темным мирам… А тебя, видать, отбросило назад — подальше от злой минуты… А вот где ведогонь твой блукал — это только ты ведаешь: ведь он воротился и, значит, воспоминанья его где‑то внутри тебя осели… А поскольку и у Степаниды, вруши этой, такая же отметина на лбу, да еще в одно время с тобой полученная, то и выходит, что ведогони ваши вместе бродили — вместе и назад воротились…
Ваня только головой качал: ничего себе! Потом спросил:
— Ты говоришь — воротились, а что ж: могли и не воротиться?!
— А то как же! У–у, воли им ни в коем случае давать нельзя, обычно‑то они только, когда ты спишь, выходят из тебя, али вот еще когда человек занеможет да сознание утратит — тогда тоже ведогонь выскакиват и бродит по своей воле не пойми где… Или вот в такие развилистые минуты: когда — может, да, а может, нет… А уж когда ведогонь волю почует — то уж, конечно, ему неохота на место вертаться и быть в твоей воле… Он уж привык жить наособицу! Кому ж охота в клетку‑то, в яму‑то, в подвал‑то ворочаться!.. Да хоть бы и в башню!..
Ваня, нахмурившись, вспоминал все нестыковки пути и всё больше убеждался, что бабушка права — что‑то тут такое было, вернее, кто‑то там такой был… Мальчик спросил:
— А… какие они из себя — ведогони? Призраки, что ли?
— Каки тебе «призраки»! — рассердилась Василиса Гордеевна и плюнула на нитку, чтоб не мохрилась. — Я ж говорю: вылетат ведогонь из тебя в виде бабочки… Ударится обо что‑нибудь живое — и станет человеком! Ведогонь в точности похож на свого хозяина: голос в голос, волос в волос! Один к одному! И никакой он не призрак: из того же теста слеплен, что и мы с тобой…
Но Ваня покачал головой: не очень‑то ему верилось, что ведогони состоят из плоти и крови.
— Бабаня, а скажи, — ему всё до донышка хотелось выяснить про этих странных существ, — а когда ведогони не возвращаются в человека, то куда ж они тогда деваются?
— Вселяются в кого–ни‑то… Иной раз ведогонь, почуяв, что пришел твой смертный час, — а значит, и его, — загодя выскакиват на волю, чтоб найти друго тело, которо еще долго протянет… Чужого ведогоня выгонит и… шасть туда!
— Как лиса зайца?
— Как лиса зайца. Но тут уж никакой петух не под–могнет. Ведогонь может и в какой‑нибудь людской образ вселиться… Хоть вот в куклу…
— В куклу!!! — воскликнул Ваня. — Это интереесно…
— А еще ведогонь, не пожелав вертаться на законно место, может уйти туда, где на неведомых путях-перепутьях свое сердечушко оставил, где дорогие для него воспоминанья. Я даже думаю, что ведогони умерших людей с того света в наш ворочаются, когда что‑нибудь важное тут забыли — вот тогда ведогонь в людской образ и вскакиват: в картину, в фотокарточку, в журнальну картинку…
— В куклу, — договорил Ваня.
— Во–во… — кивнула бабушка и рассеянно спросила: — А у этой‑то… Стешиной куклы: платье в горох, что ль, было?
Ваня, недоумевая, кивнул.
— А на шляпе маков цвет?..
Ваня опять кивнул.
— Ну ладно, — вздохнула бабушка. — О чем бишь я? Ну да: а есть таки настырные ведогони, которы пытаются тебя выжить из родной твоей жизни! Хотят, значит, занять твое место!
— Как так? — удивился мальчик.
— А вот так: приехал бы ты днем позже — а тут уж другой Ваня живет–поживат, говорит, что он настоящий Ваня и есть, а ты не пришей кобыле хвост!
— Ого!
— Вот тебе и «ого»! Пошлялся бы еще маленько — и дождался бы! Да ладно, не пугайся: никому почти из ведогоней занять хозяйско место не удавалось… Бывают, конечно, такие случаи. Но редко.
Тут Ване пришла в голову совершенно фантастическая мысль:
— Бабаня, а… мы с тобой не ведогони чьи‑нибудь?!
Василиса Гордеевна зыркнула на мальчика из‑под нависших бровей и пожала плечами:
— А кто ж его знат! Может, и ведогони… Я даже так тебе скажу: может, и все люди на земле чьи‑нибудь ведогони!