Вернусь к тебе

— А для каких детей она отдала вам кассету? — спросила Анна.

— Вы слушали, я так и знал. — Он улыбнулся. — При церкви есть детская музыкальная студия. Для них. В ней дети начинают осознавать, что такое ансамбль. Для того чтобы он получился, надо научиться слушать друг друга. Им пригодится это и для жизни в семье. А если затыкать уши и слушать только себя — ничего не выйдет.

— Вы… правы, — проговорила Анна, — наверное, вы правы. — А сама подумала, что в последнее время она не только не слушала Витечку, она его не слышала. — А когда не получается ансамбля, тогда самое лучшее — развод.

— Нет, — сказал он. — Я тоже так думал, до того как попал в новое для себя сообщество, — сказал Сухинин. — И теперь уверен, что единственной причиной может быть только измена. Всему остальному можно найти объяснение.

— А… обман? — тихо спросила Анна.

— Надо понять, почему близкий вам человек пошел на него, — ответил Сухинин. — Иногда обман совершают ради вас.

— Не согласна. — Анна помотала головой. — Это та же измена. Неужели вы станете уверять, что с обманом можно примириться?

— Расскажите. — Он потребовал так уверенно, будто знал, что случилось на самом деле.

Анна рассказала, что обнаружила дома.

— Но может быть, ваш муж сделал это ради… семейного блага? Ради вас? Чтобы вы могли делать то, что давно хотите? Он знал, что вы откажетесь продать тетрадь…

— Да бросьте, — сказала она. — Он знал, тетради бабушки — самое ценное, что у меня есть. И украл у меня. Да, украл, если продал, не спросив. Разве это не причина для развода?

— Нет, — покачал головой Сухинин. — Ваша ошибка знаете в чем? Вы неверно выстраиваете иерархию ценностей.

— Объясните, — потребовала Анна.

— Самое ценное — любовь. Не бумаги, которые он продал. Он сделал это из любви к вам.

Анна наморщила нос.

— Бросьте, — повторила она.

— Он сделал это ради вас, — настаивал Сухинин. — Я знаю, о чем говорю. Моя жена тоже не верила, что я согласился принять условия завещания отцова дядьки ради нее. Изменить свою жизнь ради благополучия их с дочерью. Из любви к жене и дочери. Она не поверила, она, по сути, оставила меня. И чем это закончилось? Вы знаете.

Анна молча смотрела на Сухинина, потом перевела взгляд на стену. Только сейчас заметила на ней круглую разноцветную мишень.

— Это… дартс? Вы играете в детскую игру? — изумилась она, желая поменять тему.

— Да. — Он тоже посмотрел на мишень. — Только это не детская игра.

— А я собираюсь купить племянникам Виктора точно такую мишень и дротики.

Сухинин улыбнулся:

— Приятно слышать. Наверняка вы купили набор, который выпускает фирма, принадлежащая церкви. Это была моя идея — выпускать игрушки для мужчин. — Он засмеялся. — Помните, я говорил вам, что в проповеди американского пастора Леона Макфаддена впервые услышал об этой индустрии. О том, как важны игрушки для душевного равновесия.

Анна чувствовала, что успокаивается, и думала, как легко ей с этим человеком. Она смотрела на круг, разделенный на яркие сектора. Она подарит дартс племянникам на Новый год. И тут же подумала, что Витечка тоже будет кидать дротики вместе с ними. Она поджала губы.

— Я люблю эту забаву, — признался он. — Наверняка она понравилась бы и вашему мужу. Я помню, вы говорили о пневматическом ружье и…

— Да-да, я говорила вам. А почему вы считаете, что это не детская игра?

— Потому что ее вот-вот введут в число олимпийских видов спорта.

— Неужели? — Анна удивилась.

— Дартс-турниры устраивают в разных городах мира. Даже на олимпиаде в Сиднее спортсмены-дартсисты участвовали в показательных выступлениях.

— Как странно! — произнесла Анна. — Не слышала.

— Вообще-то это очень старая английская игра, она появилась еще во времена Столетней войны, это четырнадцатый — пятнадцатый век. Ее придумали английские лучники, когда сидели в пабе. Они крепко выпили, кровь загудела, руки зачесались. — Сухинин засмеялся. — Парни укоротили стрелы и принялись метать в стену. А потом до них дошло, что лучше перевернуть пивную бочку и метать дротики в пробку, объявив, что это и есть центр. Потом этот центр назвали бычьим глазом. Пошло поверье, если попадешь в середину глаза, то повезет.

Анна подскочила:

— А можно, я попробую?

— Конечно. Сейчас я дам вам дротики. — Он прошел к шкафу и вынул. — Держите дротик так, как будто это шприц. Вы когда-нибудь держали шприц?

— В университете у нас была гражданская оборона. Нас учили, — сказала она.

Он вложил ей в руку дротик, Анна ловко взяла его двумя пальцами.

— Мы будем с вами играть в сто дротиков. Вы должны набрать максимальное количество очков. Бросаем по очереди. Сделаем тридцать три подхода с тремя дротиками и один с одним. Набранные очки сложим. Ценность очка зависит от сектора…

Анна кидала молча, целясь в самый центр. Она хотела попасть в него так страстно, будто от этого зависело ее окончательное решение — как поступить с Витечкой.

Сухинин наблюдал за ней. Какая азартная, упорная женщина. Ему нравилось это, он понимал, насколько трудно ей удержаться и не совершить ошибки в отношениях с мужем. Если бы она не сомневалась, что Витечка ей не нужен, она бы не сидела здесь и не слушала его доводы. Она ждала от Сухинина какого-то самого последнего, самого убедительного слова, которое положило бы конец ее колебаниям.

Сухинину хотелось найти это слово ничуть не меньше, чем ей услышать.

— Может быть, когда вы подарите дартс племянникам, вы придете сюда, я дам несколько уроков. Мужа прихватите. У меня дартс настоящий, его привезли из Англии мои коллеги.

— Там тоже есть адвентисты?

— Конечно. Это они нам посоветовали выпускать такую игру. Мы с ней на самом деле попали в точку. — Он прицелился, и его дротик воткнулся в «глаз». — Дартс прежде привозили из-за границы. А потом в начале девяностых приехал английский суперчемпион Джон Лоу. Он провел несколько показательных выступлений. Нашлись поклонники, много. Знаете, чем еще привлекательна эта игра?

— Кажется, знаю, — сказала Анна, целясь в мишень.

— Чем же?

— Очень яркая, радостная мишень. Даже в хмурый день кажется, что светит солнце. В Суходольске не много солнечных дней.

— Вы угадали, — сказал Сухинин.

Но сейчас солнце светило. В окно и со стены. Анне казалось, что солнцем залито все вокруг.

— Что ж, спасибо, — сказала она, положив на стол оставшиеся дротики. — Мне пора.

— Вы… приняли решение? — тихо спросил Сухинин. — За которым приходили сюда?

— Да, — ответила Анна. Ее голос звучал уверенно.

— Можно узнать какое?

— Можно. — Она подняла на Сухинина спокойные глаза. Они были светло-серые на солнце. — Я… — начала она, потом решительно закончила короткую фразу: — выслушаю мужа.

Сухинин облегченно засмеялся.

— Будьте внимательны, не упустите главного.

— А что, по-вашему, главное?

— Любить, прощать, быть милосердным.

Анна ушла, а Сухинин никак не мог остановиться. Он кидал и кидал дротики. Точные броски, как всегда, успокаивали. Как успокаивала и примиряла с жизнью всякая победа. Он сыграл с собой в «Пятерку», игру на внимание, которая требует навыка в счете. Потом в «Шанхай», в этой игре надо поразить все векторы мишени по порядку номеров. Он не прочь был сыграть в «Крикет». Но это командная игра.

Он убрал дротики в шкаф и вернулся к столу, на котором лежали книги, распечатки текстов, варианты обложек. Неужели всем этим на самом деле занимается он? Причудливость поворота его жизни время от времени вызывала удивление. В основном когда рядом появлялся человек из другой сферы. Как Анна.

Каким странным он, видимо, казался ей вначале. Как насторожилась она, узнав, чем он занимается. А он сам, когда ехал из Новополоцка в Суходольск? Он сам-то что ожидал увидеть?

Совсем не то, что увидел. Обыкновенная комната в Доме культуры, обыкновенные люди. Женщины, одетые так, будто они пришли на профсоюзное собрание. Никаких платков на голове, кто-то в юбке, кто-то в брюках. Самые обычные мужчины вышли вместе с ним на автобусной остановке. Но было что-то в их лицах… Неправда, напротив, в их лицах он не заметил привычного. Какой-то застарелой неулыбчивой печали, к которой привык. В них был какой-то свет — в глазах, в чертах, их лица казались мягче, чем у толпы. Потом он научился замечать такие лица на улице.