Страница 78 из 80
Ванины ноги сами понесли его в бокс… А Нюра, вслед ему обернувшись, подбежала, заохала: «Пальто‑то, пальто! Смотри–ко чё — всю фалду ведь где‑то оборвал… Собаки, что ли, тя драли?»
Ваня, прихватив сзади пальто, увидел большущую прореху… Где же это он, правда, так пальто‑то порвал?.. Вошёл в свой бокс, сбросил с плеч школьный рюкзак — и увидел, что это не рюкзачок совсем, какая‑то котомка… И лежат в котомке не учебники… Ваня достал фонарик, щёлкнул — работает, компас — здорово! Милицейскую каску — вот тебе и на! вытащил тубус, открыл — там старые карты… Где по–немецки написано, где древней русской азбукой… Вот ведь! Круглую коробочку достал, а внутри — старое–престарое печенье, есть нельзя, одна плесень, небрежно отбросил. Последней вынул Ваня из котомки сосновую ветку без шишек — понюхал, хорошо как пахнет! Медсестра дверь приоткрыла, попросила лекарства разнести по палатам. Ваня быстро сунул свои сокровища в тумбочку. Надо будет на досуге внимательно всё рассмотреть…
Разнёс лекарства и заглянул в соседний бокс. Там Нюра незнакомого ребёнка тетёшкала, нового, значит, подкидыша на карантин привезли. Ребятёнок в линялой байковой рубашонке сидел у санитарки на коленях, а она спрашивала:
— Хозяин дома?
Малыш отвечал:
— Дома.
— Гармонь готова?
— Готова.
— Можно поиграть?
Подкидыш, предвкушая, так и расплылся в улыбке и торопливо закивал. Видать, играл уж с санитаркой в эту игру. Нюра, растопырив пальцы, изображала, будто играет на гармошке, нажимает кнопки у него на боках, причём щекотала почём зря. Ребятёнок заливался хриплым хохотом. Когда‑то Нюра точно так же играла с ним. Хозяин дома? Нет, не дома хозяин… Ваня силился поймать за хвост какое‑то стремительно ускользающее воспоминание — и не мог. Он закрыл дверь чужого бокса и пошёл к себе. Подойдя к окну, поглядел на огни города и прижался лбом к этой хорошо знакомой ночной картинке за стеклом. Достал из тумбочки сосновую ветку, нашёл в горшечной пустую молочную бутылку, налил воды и поставил лесную гостью.
Раздеваясь, чтоб лечь спать, Ваня обнаружил, что на нём надет мешок с прорезями для головы и рук, весь в заплатах, а на шее на тесёмке висит тряпичный мешочек… От мешочка пахло дивно — какой‑то травой… Лежа в кровати, он долго нюхал мешочек… Уже засыпая, тихо произнёс: «Бабаня?» — и провалился в пустой сон.
Направо пойти — новый град найти!
Всё потерять — ему совсем не хотелось… Себя найти — а кто его знает, что это значит?.. Может, такого‑то себя найдёшь — что и не рад будешь!.. Ваня внимательно читал надпись про новый град… Ему хорошо с бабушкой, и никакого нового города ему даром не надо! Хватит с него Москвы. Но уж если приходится выбирать… Ваня обернулся к ожидавшим его решения товарищам… Кивнул им, дескать, пошлите–ко!.. И обогнул камень справа…
Шишок с Перкуном повернули в ту же сторону. Среди деревьев явно просматривалась какая‑то тропа, пошли по ней, Ване показалась эта дорога знакомой. После двух развилок — мальчик по наитию выбирал верный путь — вышли на просеку, и Ваня понял, что именно этой дорогой вела его летом Алёнушка. По просеке направо, а после всё прямо и прямо — и вот он, тракт. Если перейти на ту сторону, можно навестить Анфису Гордеевну… Только они переходить дорогу не стали, а принялись ловить попутку до города, автобус‑то ходит редко, попробуй дождись его…
Помёрзли совсем недолго — остановился «рафик», гружённый какими‑то коробками, водитель распахнул дверцу:
— Вы чего это без родителей на ночь глядя в лесу?!
Ваня глянул на Шишка — тот прикрыл рожу ладонями, а когда отвёл их, у домовика опять оказалось нынешнее Ванино лицо, ровно они братья–близнецы, только Шишок вроде как недомерок.
— Мы к бабушке приехали, в деревню, а изба заперта! — закричал скорый на выдумки Шишок. — В город бы нам, домой…
А шофёр и так кивает:
— Скорее полезайте! Живо домчу!
По дороге спросил:
— А петушок чей будет, бабушкин?
— А то чей же! Бабушку‑то, соседи гуторят, в больницу отправили… Который день петух не кормленный…
Перкун согласно кивнул — действительно, последнее время есть ему доводилось только изредка. Хорошо, водитель внимания не обратил на кивок петуха. Шишок же продолжал:
— Вот в город везём, прямо и не знаем, что родители скажут!..
— А в городе‑то квартира али дом свой? — спрашивает шофёр.
— Свой дом.
— Ну, тогда легче! Этакому‑то красавцу ещё и обрадуются.
Перкун гордо выкатил грудь, но, как и было велено, не проронил ни словечка, чтоб некстати не напугать водителя.
За беседой быстро время прошло. Вот и город. Остановился «рафик[91]» возле соседней улицы, все трое крикнули «спасибо», тут уж и вежливый Перкун не сдержался, поблагодарил — да шофёр не понял, что это петух словесничает, решил, что кто‑то из мальцов два раза поспасибил.
— Бегаем от дому, как черт от грому — разве ж это дело! — говорил Шишок. И услыхали этот самый гром! Что такое! То снег шёл — чистая зима, а теперь весна, что ли, настала?! Погромыхивает. А небо совсем прояснилось, вон и месяц выглянул из‑за тучки, висит кверху рожками, будет, дескать, вёдро.
И тут опять раздалось — г–р–р–ух! Да опять — г–р–р–р–р–ух! Вроде звёзды с неба валятся — такой шум! Переглянулись — и прибавили шагу.
Повернули за угол и увидели: нет крайних изб на своих местах, бревенчатые завалы перегородили 3–ю Земледельческую… Остановились… И вон ползёт железная машина на гусеничном ходу, а на ней, навроде гири на часах, висит шаровая чугунная баба.
Раскачался маятник, страшная баба размахнулась, ударила, снесла мимоходом осинку, — ив щепки разлетелись ворота Коли Лабоды… Ещё раз размахнулась баба — стоял Колин дом, и вот нет его… Только скричал кто‑то внутри… «Неужто постень жил?!» — воскликнул Шишок и схватился за голову. Как ровно игрушечная, повалилась изба, переломанные рёбра–брёвны во все стороны торчат. А их изба напротив ведь стояла… Стоит ещё… Только окошки не горят… «Бабушка!» — закричал Ваня. «Василиса Гордеевна!» — охнул и Шишок. Одна только их изба и осталась по левую сторону улицы, стоит целая, а кругом — руины… И побежали… Но никак прямо по улице не пройти — ноги переломаешь, помчались задами, со стороны пустыря перелезли через забор… И опять: гр–р–р–ух! Соседнюю с Колиной избу рушит железная баба… Бегом по заснеженному огороду, да в калитку, да скорее в дом!
Темно в избе… И тихо… Где же бабушка?.. Ваня щёлкнул выключателем — нет света, достал из котомки фонарик и, услыхав стон, бегом в спальню. Шишок за ним, а ослепший в темноте Перкун на что‑то налетел и ругнулся по–мужицки, точно так же, как домовик.
Свет фонарика осветил бабушку Василису Гордеевну, лежащую на постели с закрытыми глазами.
— Бабаня! — кинулся к ней Ваня. Жива, нет ли… Г–р–р–рух! — раздалось с улицы, и Василиса Гордеевна, открыв глаза, схватилась за грудь:
— Ох, прямо по сердцу бьёт!.. Ох, к нам подбирается!..
А два одинаковых лица и птичья морда склонились над ней, узнала бабушка Василиса Гордеевна посланцев, закричала, протянула руку:
— Мел! Шишок, где мел? Давай скорее…
Шишок только голову повесил:
— Нет мела, Василиса Гордеевна. Не достали мы…
— Э–эх! — опустилась бабушка на постель. — Значит, конец нам пришёл… Сколь могла отводила им глаза от избы, больше не могу… Прямо по сердцу ведь бьёт железна ведьма…
Поглядела тут Василиса Гордеевна на Ваню:
— Тебе, внучок, уходить надо… И Шишка забирай с сотоварищем…
— А ты?! — воскликнул Ваня.
— Я тут останусь…
— Ну, нет! — замотал головой Шишок. — Мы с петухом тоже остаёмся… Куда нам без дому… А ты, хозяин, правда, — спасайся…
— Ещё чего! — крикнул Ваня. — Я с вами!
— Ты, гроза, грозись, а мы друг за друга держись — просипел тут Перкун и ни к селу ни к городу прибавил: — Дом вести — не задом трясти!
91
Рафик - микроавтобус советского производства. [Ред.]