Единственная и неповторимая

Аврум: Я смотрю, тебя эта блестящая идея проняла до самых кишок, потому что это золотая жила, и ей до сих пор не было равных в истории подрывной деятельности со времен Творения... Проклятый хитрюга, эти хаминадос меня прикончат. Это лебединая песнь, это рок-н-ролл ладино. Где ты их покупаешь? Попробуй, ты обязан убедиться сам.

Отлично, ты хочешь, чтобы я рассказал про Кодкода, правда? Нет проблем. Проверь свой диктофон, я сейчас зачащу как новенький автомат «узи».

Кодкод сказал, чтобы мы подождали апогея чувства вины у немцев. Он вечно повторял, что шпионаж состоит из сплошного ожидания, когда представится случай. Сказать по правде, я не мог больше ждать. Я нашел магическую формулу, Понял, куда я клоню? Длинная Рука будет финансировать студию звукозаписи, та будет выпускать грустную музыку и заставит немцев выть белухой и чувствовать себя полным дерьмом. Понял? Я задумался: как бы окончательно расстроить немцев и заставить их попросить прощения как следует?

Поверь мне, еще до того, как задать вопрос, я уже знал ответ: «Любовь». Мужчина и женщина, Ромео и Джульетта, Бамби и Бамбина — понял, что я имею в виду? Мужчина и женщина—это будущее. Я понял, что на этот раз нам нужны жизнеутверждающие песни про

Новый год, про рождение детей, про семью. Короче, песни обо всем, кроме прошлого. Если ты будешь петь про светлое будущее, немцы таки будут думать про свое катастрофическое, дурацкое дрозофильское прошлое и горько сожалеть о всем том дерьме, которое сами и наворотили.

Берд: Должен сказать, у вас творческий подход к этому вопросу.

Аврум: Погоди, парень, ты еще ничего не знаешь. Кодкод был на седьмом небе. Он говорил, что это — новая глава в истории современной разведки. Он называл это «культурная диверсия». Сам-то я был в полном порядке. У меня вся программа целиком созрела в башке, и опять цифры стали крутиться в моей голове как счетчик на бензоколонке.

Не думая ни секунды, я сел в машину и поехал на Север переговорить с Мишей Бухенвальдом. Мишка был настоящим музыкальным гением, не то что эти вертлявые поп-звезды, которые ни хрена не понимают ни в гармонии, ни в мелодии. Миша был культурным и образованным по самое не могу. Он знал наизусть все тарантеллы и мазурки и даже редкую в репертуаре хору.[14]

Слушай сюда: Миша, как только услышал про блестящую идею расколоть немцев с помощью музыки, пришел в поросячий восторг. Потому что двоюродная сестра его мамы погибла в Треблинке и сестра его бабушки тоже, и муж ее дочери, с ним тоже приключилось что-то ужасное во время Холокоста. Ну вот, из-за этого он очень сердился на немцев и всегда говорил: «помнить, но не прощать». Нет, дайте-ка вспомнить: «помнить, но простить»... Черт побери, я уже совсем не помню... Как же он говорил? Ладно, правду сказать запамятовал, как это в точности звучало, но смысл в том, что прощение запрятано глубоко в памяти, и ты уже ни как не можешь вспомнить, как прощать.

Берд: Бросьте вы эту тему, не суть важно, давайте продвигаться.

Аврум: Бухенвальд сразу понял, что на этом можно неплохо заработать. Ты знаешь, в те времена у них в кибуцах вообще ничего путного не водилось. Поверь мне, все было покрыто ровным слоем навоза. Он немедленно согласился участвовать в проекте, но потребовал, чтобы я попросил официальное разрешение у секретаря кибуца, поскольку такая работа означала частые гастроли за границей и лишала его возможности впредь работать на благо общества в кибуцном курятнике.

Так я пошел искать секретаря, товарища Тощего Ян келе. Он таки был очень худым, поэтому все его звали просто товарищ Тощий. В конце концов, после двухчасовых поисков, когда я уже был готов сдаться и все бросить, я нашел его в кибуцной прачечной. Без долгих предисловий я вывалил ему все начистоту. «Послушай»  — сказал я, — «я забираю Мишу Бухенвальда с собой в Тель-Авив, чтобы здорово насолить немцам».

Ну, потом я рассказал ему всю историю, кроме того, что в ней глубоко замешаны израильские стратегические интересы, потому что эта информация была строго секретной, понял? Я не мог ему сказать, что операция задумана в целях государственной безопасности и на благо Длинной Руки и вообще всего еврейского народа. Давай смотреть правде в глаза, не говоря о реальной подоплеке, об интересах спецслужб и всего еврейского народа у меня не было ни малейшего шанса убедить Тощего, потому что эти люди — тупые расисты, они плевать хотели на человека с плохими манерами. Так он прямо мне ответил: «Брось ты эти глупости и оставь в покое товарища Бухенвальда. Дай ему наконец, возможность посвятить свою жизнь кибуцному курятнику».

«Шта?» — орал я, — Совсем спятил? Мы говорим о музыкальном гении, о Моцарте баяна, Бетховене мазурок, Моцареле клейзмерской музыки. Как ты смеешь пачкать его в своем вонючем кибуцном курятнике?»

И только наоравшись вволю, я заметил, что тощий плачет, как младенец, так я спросил его: «Чего ты плачешь, товарищ Тощий?»

Так он сказал, что ему грустно.

Так я спросил его: «Отчего тебе грустно, товарищ Тощий?»

Так он сказал, что ему грустно, потому что он предвидит скорый крах мечты о коммунистическом хозяйстве, основанном на принципах всеобщего равенства.

Зри в корень, этот тупой товарищ Тощий еще тогда в пятьдесят дремучем году понял, что было что-то гнилое в социалистических идеалах и революционном обществе. Бедный товарищ Тощий никак не мог успокоиться, так я подошел и обнял его и стал петь известную колыбельную восточных евреев, которую мне пела мама, когда мне было грустно.

Через три минуты он уже сопел и храпел как турецкий локомотив, улыбка глупса расплылась на его тощем лице. Я осторожно уложил его на тюки с чистым бельем. Я уже выходил и тут прямо перед дверью, слева, заметил большой серый мешок с синей надписью: «Для грязного белья кибуцниц».

Bay, мозги у меня закипели, а зубы принялись отплясывать румбу. Понял, куда я клоню? Это меня окончательно... как бы это сказать... Понял, куда я клоню? Я был чертовски любопытен. Чуток приоткрыв дверь, убедился, что снаружи никого не было. Проверив, что все чисто, я закрыл дверь и запер на ключ. Товарищ Тощий храпел, как дохлый верблюд. Я просто плавился от любопытства—наконец увидеть, что носят кибуцные девчонки под своей глупсовой синей спецовкой. Признаюсь, я просто с ума схожу от запаха женских секреций! Это лучшие духи на этом дурацком свете, даже лучше чем хаминадос, которые ты мне принес с утра.

Не поверишь, только я стал балдеть по-настоящему, только добрался до миленьких кокетливых трусиков, тут, как гром среди ясного неба, просыпается эта сука товарищ Тощий и начинает орать как псих недорезанный. Он орал так громко, как будто всерьез думал поставить меня впросак или накликать серьезные проблемы на мою голову. Я сразу сказал ему, что положу все трусы обратно в мешок, сейчас же сяду в машину и уеду в Тель-Авив, и он никогда меня больше не увидит, так что можно считать, что ничего не случилось. Но он ничего не хотел слышать. Он стал мне угрожать, что всем расскажет, чем я занимался. Он сказал, что так этого не оставит, а пойдет в полицию, в газеты, в Партию. Только когда я понял, что он не оставил мне иной возможности, я зашел ему за спину и зажал в тисках мощного полунельсона. Я спросил его, собирается он заткнуться или как. Он таки отказался, а я таки сломал ему шею. Сложил его тело в мешок для грязного белья товарок. Положил мешок в багажник и покинул кибуц, по дороге на Юг в.сторону веселого Тель-Авива.

Берд: Стоп-стоп. Вы что, хотите сказать, что так вот от него избавились? Абсолютно хладнокровно? Я не уверен, что правильно вас понял.

14

Общее название для израильской народной музыки и танцев. Хора в музыкальном смысле является помесью восточноевропейских мелодии с полькой и арабскими элементами. Танцевать хору очень просто: большая группа пламенных сионистов формирует широкий круг, а потом под звуки буйной польки начинает энергично скакать два шага вперед три шага назад. Простой арифметический подсчет подсказывает, что танцоры двигаются назад. Таким образом можно заключить, что хора — это норма коллективного поиска прошлого, ибо сионизм движется вспять. Прим. автора.