Страница 33 из 42
Вот, я тебе покажу еще один тупой стишок:
Я, Я, Я
Любит, не любит, кого это на хрен тревожит? Это не его дело, любит она себя или нет. Она что, просила его помочь? Он что, психолог? Я скажу тебе, кто он. Он великолепный трубач боли, мастер томления, Рыцарь Страдания. Говорил я ему, брось ты эти стишки дурацкие и возвращайся к своим протяжным нотам. Говорил: оставь слова Леннону и Альтерману и делай то, в чем ты лучше других.
Каждый раз, когда я приносил его стишки культурным людям, они говорили одно и тоже: «Он так хорошо играет на трубе. Зачем ему еще писать?» И то же самое говорил ему я. Совсем он меня измучил своими гнусными виршами. И вдруг, как гром среди ясного неба, он приносит замечательные стихи. Вот они, читай вслух. Так я скажу, почему они мне нравятся: из-за одного-единственного момента счастья.
Берд:
СЕРФИНГ
Аврум: Не спрашивай почему, но мне очень понравилось. Я показал его Элифелету Зуркину, известному композитору-песеннику и попросил написать музыку на эти слова специально для Ханеле Хершко. Тем временем я подправил лирику, чтобы прибавить коммерческий потенциал.
Вот улучшенный вариант:
СЕРФИНГ
Вот это я называю «новой ивритской поэзией», она сделана для людей, которым надо веселиться, надо быть вместе, надо веселиться, даже когда на сердце тоска!
39
Дани
Я редко выхожу на улицу. Часами сижу и смотрю в окно и слушаю Чета Бэйкера с Гэрри Малиганом, Клиффорда Брауна в исполнении струнных, Джона Колтрэйна с Джонни Хартманом, Колемэна Хокинса и Бэна Вебстера. Эти американцы наполняют меня своей любовью и страстью, за душу берут. Слушая всех этих титанов американского джаза, я осознаю, что никогда не был одним из них. Просто мне везло; какое-то время.
Довольно неожиданно, но недавно я стал наблюдать рост интереса к моей поэзии. Много лет назад, когда я начал терять интерес к музыке, я научился прятаться за словами. Как вы знаете, музыка абсолютно прозрачна. Вы не можете спрятаться за нотами и мелодиями. Слова — совсем другое дело: это независимые, целостные сущности. Поэтическое выражение — форма вербальной баррикады, колючая проволока вокруг бастиона. Вы можете найти убежище в тени потаенного смысла, прикрыться контекстной лингвистической находкой, и эта находка прославит ваш гений в веках. В юности я создавал истории из музыкальных ингредиентов и делал это наивно, первобытно, слепо. Стоило мне остановиться, как я потерял направление. С годами вселенная слов становилась все более прозрачной. Я научился ею управлять с ловкостью настоящего волшебника. Я развлекался многоликими метафорами, выяснял, откуда они пришли и куда ведут» Метался между нюансами смысла, незаслуженно забытым ритмом и стихотворным импульсом. Мне было легко прятаться за словами и поклоняться им.
Берд: Прошу прощения, возможно, это наша последняя встреча; вы знаете, что я ненавижу философию. Пощадите, я вас умоляю.
Дани: Когда она ушла от меня в то утро в Сан-Ре- мо, я остался один, лишь со своими словами. Я никогда больше не видел Эльзу; ни ее, ни ее призрачного двойника. И по сей день не знаю, откуда она появилась и куда потом ушла. Она оставила меня лежать на тонкой подстилке среди холодных стен одиночной камеры. Она обрекла меня на пожизненное заключение в тюрьме несостоявшейся любви. С тех пор я не сплю по ночам. В темноте я ворочаюсь с боку на бок. Должен сказать, что изоляция от окружающего мира немного помогла, я научился давать имена своей скорби. Как только я чувствую малейшее приближение боли, я выплескиваю ее словами на девственно чистый лист бумаги, и ко мне возвращается спокойствие. Только тогда я позволяю себе закрыть глаза и хоть немного расслабиться.
Время от времени я посылаю свои стихи на разные радиопрограммы, которые занимаются поиском потерянных возлюбленных. Предпочитаю те радиостанции, которые транслируют на заграницу, в особенности в Германию. Я прошу прочесть мои стихи, а на их фоне поставить две мои старые мелодии. Долгое время это была моя единственная надежда. Я получал письма от разных дам, ошибочно считавших, что они и есть моя потерянная любовь. Я встречался с ними, но разочарование было слишком велико. В конце концов, я недостаточно силен, чтобы справиться со столь обильным урожаем разбитых иллюзий. Скажу по правде, даже если она еще жива, мне шестьдесят пять, а ей должно быть уже семьдесят пять или даже восемьдесят лет, мне нечего ей предложить, да и она вряд ли захочет разделить со мной последние дни своей умирающей красоты.