Страница 6 из 9
Не врали. На фоне линялого от жгучего степного солнца Ракитного, где даже люди выцветали до невыразительного песочно-глиняного цвета и так же, как глина трещинами, покрывались раньше срока морщинами, Маруся казалась чужеродным ярким пятном без полутонов и компромиссов. Черные очи не светлели днем, не темнели от гнева, жгли черным огнем из-под черных ресниц, черные косы щекотали под коленками, а красные уста без помад цвели на белом личике. Но больше всего раздражал ракитнянцев необъяснимый Марусин нрав.
– Упряма как осел, – говорили.
– Люди видели, как она в церковь в городе бегала, – сплетничали.
– Так вот почему она замуж не идет! Может, в монахини захотела! – гадали.
И к Марусе, потому что любопытно, что у девки на уме.
– Маруська! Ты чего замуж не идешь? Другие девки аж плачут, так замуж рвутся, а тебе оно вроде бы и неинтересно?
Маруся усмехнется, плечом поведет:
– Куда спешить? Моя судьба при мне, как пришитая.
В председательской конторе бумажки до пяти поперебирает, матери по хозяйству так-сяк поможет, в зеркало на себя глянет и в клуб – как не кино индийское, так танцы под баян или «Весну». А чтоб там под клубом горилки хлебнуть или папироску попробовать – шиш! Намысто коралловое на высокой груди поправит, усмехнется, будто знает что-то такое, чего другим знать не дано. Хлопцы в Ракитном – с катушек! Для каждого Маруся – самая лучшая. И песни… Песни же все – о ней. «Черные брови, карие очи…» Девчата обижаются – пусть бы уже хоть за кого-то вышла, тогда и им можно было бы глазами пострелять.
– А теперь Лешку Ордынского стала к себе подпускать, – рассказывала Орыся новость покойному Айдару, когда пришла крест на его могилке поправить, потому что совсем покосился. – Он к ней и так и сяк, а Маруся знай смеется. А зря. Лешка – парень видный. Ученый. Хорошая была бы пара.
Про свадьбу упрямой румынки Маруси и Ганиного сына Алексея Ордынского Ракитное гудело уже вторую неделю.
– Ну, наконец-то, – говорили, – определилась румынка! И ты только посмотри, какое ж оно упрямое. На первого встречного-поперечного не кинулось. Это ж нужно было, чтоб Ганин Лешка в институте отучился, в армии отслужил и только на два дня к матери в Ракитное заскочил, потому что на какую-то комсомольскую стройку записался, а она его враз окрутила – чихнуть не успел! Ой-йой! И уже не нужна хлопцу никакая тундра, или куда он там намылился… Уже ему Ракитное – белый свет, потому что тут Маруся-цаца по груди красные кораллы катает.
Лешка Ордынский только появился в селе, только по улице прошел, а у ракитнянских девок вмиг в висках зазвенело. Вот это парень! Высокий, крепкий, плотный, синий глаз нахальный, горделивый, русый чуб кудрявится. Ой, мамочка, держи, потому что устоять невозможно! А умный! Как начнет тебе про далекие миры, природные чудеса и всякие технические достижения, вот бы слушала и слушала. А если б еще к нему прижаться… Ой, мамочка, держи свою дочку!
Маруся как раз из конторы шла, когда Лешку Ордынского по Ракитному к друзьям понесло. Усмехнулась.
– Не Ганин ли Леша в родное Ракитное вернулся?
Вот это и все. Пошла дальше, а он за ней.
– Подожди… Да подожди!
Остановилась.
– Маруська? – грубо. – Румынка? – еще грубее. Надо же как-то скрыть неожиданную растерянность. – Так, значит, выходит, ты теперь самая…
– Самая красивая! – серьезно так. И пошла.
И пропал парень!
Свадьбу через месяц назначили. Лешка ждать не хотел, хоть Маруся и говорила, что осенью лучше. Так нет! Припекло хлопцу, всех закрутил, председатель колхоза Старостенко из-за него на сердце стал жаловаться, потому что ни днем, ни ночью от Лешки покоя нет: то на работу его определи, то дай «бобик» в город за казенкой смотаться, то пусть председатель сельсовета в субботу поработает – молодые, видите ли, в субботу расписаться хотят…
– Ну так и иди к председателю сельсовета! – кричал Старостенко, а Лешка ему:
– Матвей Иванович! Как вы председателю сельсовета скажете, так и будет. Он у вас еще с войны в адъютантах, говорят…
И послал бы Матвей Старостенко Лешку не только к своему другу председателю сельсовета, но и намного дальше, да только очень заманчивая ситуация вырисовывалась: его секретарша Маруська прицепила к колхозу парня с высшим экономическим образованием, а Старостенко, хоть и был по образованию фельдшером, уже более двадцати лет председательствовал в Ракитнянском колхозе и кумекал правильно – пора искать себе на замену человека образованного, молодого и желательно из местных.
– Будет тебе сельсовет в субботу, – буркнул. И слово таки сдержал.
В ту субботу Орыся накинула на плечи красивый цветастый платок, вышла на порог и кликнула девчат, что суетились во дворе.
– А что, дружки-подружки! Кто поможет невесте?
Девчата как заверещат! Да одна быстрей другой – к дому. Орыся руками развела.
– Да не все, ей-богу! Вон и цветы в букеты не собраны, и рушники никто не расстелил.
И Татьянке горбоносой:
– Пойдешь?
Не успела Татьянка головой кивнуть, как видит Орыся – в раскрытое окно Маруся выглядывает. И так, словно стыд где-то потеряла. Длинные черные косы расплетены, сорочка на тонких лямках совсем сползла, аж груди видно. Да и серьезная, будто на важном задании – белую фату, что на подоконнике лежала, в руки взяла, и все по подоконнику рукой шарит. Потеряла что?
– Доченька! – испугалась Орыся. – А ну прочь от окна! Плохая примета, чтоб невесту до свадьбы видели!
Маруся от материнских слов отмахнулась, но из окна исчезла.
Горбоносая Татьянка вошла в небольшую комнатку с изысканным кожаным диваном и зеркальным шкафом и к стене прижалась: не смогла скрыть зависти.
– И дал же тебе Бог такую красоту…
Маруся как раз белое платье надевала.
– С лица воды не пить…
– Тебе легко говорить, – возразила Татьянка. – А на меня никто из хлопцев даже не глянет. Еще год-другой – и в старые девки запишут.
– Так сама… – Маруся платье застегивает и подружке советы дает.
– Что? – Татьянка разыскала гребень, лак для волос – сейчас Марусе модную прическу организует.
– Ищи… Где-то же и твоя судьба бродит.
Татьянка Марусю на табурет перед зеркальным шкафом усадила, стала за ее спиной, гребнем по косам ведет.
– Искала, аж ноги посбивала. Нет мне пары! – вздохнула. – Разве что то несчастье…
– Какое?
– Степка-немец…
– Что?! – Маруся как толканет ее локтем в бок. Татьянка так и рухнула на пол с гребнем в руках. Глаза выкатила:
– Ты чего?
Маруся брови сдвинула, табурет отшвырнула, в шкафу роется – словно бы срочно нужно ей с полки носовой платочек достать.
Татьянка с пола поднялась, ничего не понимает.
– Ты чего, Маруська?
Маруся к Татьянке обернулась – спокойная, словно и не волновалась. Усмехается.
– Да ничего. Шучу… Бери…
– Что?
– Да не «что»… Немца бери… Вот сейчас пойду к нему и прикажу, чтобы взял тебя в жены.
– Ты что, дура, мелешь? – рассердилась Татьянка. – Самого лучшего парня окрутила, так думаешь, всеми командовать будешь? – и к двери. – Сама одевайся и причесывайся!
Маруся Татьянку за руку – хвать!
– Постой, не сердись… Волнуюсь… Все свадьба эта… – и тянет Татьянку в комнату. – Где гребень? Еще косы нужно заплести, а ты мне тут фокусы показываешь…
Горбоносая сердито зыркнула.
– Ну, смотри мне, Маруська! Буду замуж выходить, тоже тебе капризы устрою.
Маруся рассмеялась.
– Да ладно… Ладно…
На табурет перед зеркальным шкафом уселась, черными косами махнула, и Татьяна взялась укладывать их короной.
Из открытого окна словно шелест какой-то раздался. Маруся напряглась.
– Татьянка! А ну-ка глянь, кто там под окном бродит?
– Никого!
– Да быть этого не может! – И хочет встать.
Татьянка ее усаживает:
– Да сиди уже, черти бы тебя побрали! Из тебя невеста как из доярки балерина. Чего ты крутишься? Скоро хлопцы с Лешкой придут, а ты до сих пор не готова!