Страница 10 из 16
Мне это все не нравилось. Либо этот человек не понимал, что ему грозит, либо он искал возможности умереть. К чему весь этот пафос?
– Чего ты добивался? Зачем, скажи на милость, ты вообще потащился за нами?
– Я ждал случая поквитаться с кем-нибудь из вас за то, что вы сделали в той деревне. Я – Альфред, странник. У меня ничего нет, кроме одежды и меча. Я слышал, что жители Трех Сосен – добрые люди. Я шел к ним, чтобы предложить свою помощь, если она им нужна. И вот, я услышал, как вы напали на них. И решил отплатить вам тем же.
– Один? Нас тут, если ты еще не заметил, больше тридцати.
– У меня был шанс убить двух или трёх из вас. Но судьба распорядилась иначе.
Я напряг память и кое-что вспомнил. Я слышал много историй о таких странниках. Это были неимущие офицеры и солдаты, некогда служившие в армии барона и отдавшие свои жизни в руки судьбе. Они бродили по деревням, защищая слабых, помогая беззащитным. Бескорыстные и смелые. Когда-то я ими восхищался. Теперь я смотрел на гордого (что-то уж чересчур гордого) странника, который самочинно и в одиночку решился напасть на толпу кочевников. И, потерпев неудачу, готовился к любым мукам с картинно поднятой головой. Нельзя было не восхититься его храбростью, если бы она не граничила с бессмысленной глупостью.
– Чего же вы ждете? – спросил пленник Альфред. – Почему не убьете, как убивали жителей той деревни?
В его словах сквозила еще большая ненависть, чем в словах старосты Трех Сосен. А что бы сказал этот Альфред, если бы все-таки побывал в деревне? Если бы видел, что не было бойни, не было жестокости. Я вспомнил трех убитых. Это было ужасно, но ведь мне удалось избежать больших жертв! Я понимал, что такое рассуждение ничего и никого не оправдывает. Но не хватайся я за эту мысль, было бы еще тоскливее.
– Маклай, – подозвал я своего учителя на языке кочевников. Когда он приблизился, спросил шепотом: – Что обычно делают с такими лазутчиками?
– Обычно – убивают, – ответил Маклай. Потом он посмотрел на меня и добавил: – Можно, конечно, взять его в плен, как раба, командир. Если он так тебе нужен.
– Снимите с него доспехи и заберите меч, – сказал я оркам. – Мы возьмем его с собой. – Потом я обратился к Альфреду: – Тебя никто не убьет. Когда мы прибудем на место, я с тобой поговорю.
– Зачем тебе это надо? – спросил Альфред, непонимающе глядя на меня.
– Не знаю. Но мне не нужна твоя смерть.
До вечера я проторчал в центральном шатре, участвуя в дележе добычи. Кочевники относились к этой процедуре, как к ритуалу, скрупулезно распределяя провизию. Мне, как вожаку, доставалась достаточно большая доля, которой вполне хватало на несколько месяцев. Конечно, учитывая неприхотливый образ жизни. Также свое получили Квиз и Тамур. Львиная доля отходила старейшинам, кое-что отправляли на хранение, как запас на случай крайней нужды. Бойцы получали довольно незначительные остатки.
После дележа основная часть лагеря собиралась на небольшое празднество. Уже были установлены столы, женщины суетились, приготавливая выпивку.
Но мне было не до этого. В моей палатке под охраной сидел странник Альфред. Я пока не мог придумать хоть приблизительный план его освобождения. Просто отпустить его было нельзя: если он сбежит, ответ придется держать мне.
Когда я вошел в палатку, Альфред поднял на меня глаза. Он смотрел все с тем же презрением и недоверием. Я приказал охране принести вещи пленника, а потом отправляться отдыхать. Когда все было исполнено, я решил пойти напролом. Я достал нож, разрезал веревки на руках Альфреда и протянул ему его меч. Странник в недоумении посмотрел на меня. Такого он явно не ожидал.
– Ты свободен, – сказал я.
– Какой-нибудь подвох, – подозрительно пробормотал Альфред. Он поднял меч, чтобы, в случае чего, обороняться. – Какая-то хитрость, точно? Или ты решил умереть от моего меча, варвар?
– Никакого подвоха, – ответил я. – Ты, кажется, хотел поквитаться за жителей деревни. Если хочешь – пожалуйста. Правда, убежать тебе вряд ли удастся. Но хоть одного кочевника ты убить сможешь, как и собирался.
– Я не понимаю тебя. Чего ты добиваешься? Ты не дал своим сородичам убить меня, а теперь еще и отдаешь мне мое оружие. В чем тут смысл? – он был окончательно растерян.
– Смысл в чем? Эх, Альфред, если бы я знал, в чем смысл, – я с горечью махнул рукой – получилось несколько картинно. Тут мой взгляд упал на бутыль в углу моей палатки. В ней была брага, которую мне как-то подарил Маклай. «Крепкая, конечно, но помогает встряхнуться, командир», – так он сказал. Вот встряхнуться мне как раз было необходимо. Я открыл бутыль и нацедил себе в стакан немного браги. Пригубил. И тут же закашлялся, варево было крепче, чем любой напиток из богатых запасов господина Уильяма.
– Понимаешь, Альфред, – сказал я, когда смог выдавить из себя слова, – я просто хочу, чтобы ты мне доверял.
– С какой стати? И зачем тебе мое доверие?
– Я, пожалуй, присяду. Что-то это пойло мне в ноги ударило. Так вот, – я устроился на ковре, – ты видишь во мне кровожадного и безжалостного убийцу. А если это не вполне соответствует действительности? Если хочешь, могу рассказать свою историю.
Альфред задумался. Он все еще ничего не понимал, но, кажется, немного расслабился. Оружие-то было у него, так что он мог считать себя немного защищенным.
– Ладно. Говори, я слушаю, – по-прежнему настороженно произнес он.
И я рассказал. Рассказал все, начиная с того момента, как пошел гулять в лес. Во время моего повествования на лице странника отразилось много противоречивых эмоций. Он слушал, не разу не перебив. Через полчаса я снова наполнил стакан и сделал значительный глоток. Снова пройдясь по воспоминаниям, я погрузился в тоскливую задумчивость.
– Так, значит, – медленно произнес Альфред, – ты не кочевник… Как же ты тут живешь?
– Не знаю. Но живу, вот уже два месяца. Я до сих пор боюсь их, но у меня нет другого выхода. Когда мы отправились в Три Сосны, мне приходила в голову мысль о побеге. Но что бы стало с жителями деревни? Этот подонок Тамур устроил бы там такую резню, что не осталось бы никого. Я не смог уберечь всех жителей. Но, хотя бы…
Я не договорил. Мне было невыносимо снова успокаивать себя самому. Именно тогда я понял, как мне одиноко.
– И я не знаю, что будет завтра, что мне вообще делать.
– Ты очень рисковал, сдерживая их, – сказал Альфред. Он вопросительно посмотрел на бутыль. – Можно? А то пересохло в горле.
– Да-да, конечно, – я налил ему. Мы молча выпили.
– Знаешь, Альфред, я не должен, наверное, сваливать на тебя свои проблемы. Да и держать тебя здесь. Но я не знаю, как тебе выбраться отсюда.
– А под каким видом я могу здесь остаться? – неожиданно спросил странник, допив свою брагу.
– Ну… Они, верно, решили, что я держу тебя, как слугу… Ты уж извини, это не моя идея.
– Может, если ты возьмешь меня с собой в следующий поход, мне удастся убежать?
– Не уверен. С тебя точно не спустят глаз.
– Ладно, – Альфред сам налил нам еще по стакану. Потом долго смотрел на мутную жидкость, перед тем как выпить. Наконец, странник встал и решительно поднял свой стакан. – Я верю тебе, Иоганн. Я не могу сказать, что одобряю все твои действия. Но, так или иначе, я обязан тебе жизнью. Так же, как и те жители Трех Сосен, которые сейчас здравствуют.
– Хоть и поминают меня не самыми лучшими словами.
– Главное, что должно быть в воине, – чистые помыслы. Итак, я предлагаю тебе свою дружбу, – Альфред протянул руку со стаканом в мою сторону.
– Я принимаю ее с радостью, – сказал я. Мы ударили стаканом о стакан и выпили до дна. Тут же схватились друг за друга, чтобы не упасть. Осторожно сев, Альфред продолжил:
– Мы придумаем что-нибудь. Я считаю, что тебе, как и мне, не место среди них. Надо уходить вместе. Как, пока не знаю. Что-нибудь, да придумаем.
Глава 5
Солнце уже вынырнуло из-за горизонта, освещая пробуждающийся лагерь. Я стоял у выхода из своей палатки, глядел на набиравшее силу светило, и на душе у меня было легко и спокойно. Уже полтора месяца прошло с моей встречи с Альфредом. Многое изменилось, многое встало на свои места. Конечно, в моей памяти еще сохранилось воспоминание о нападении на деревню. Временами, когда я оставался один, я ловил себя на том, что вновь и вновь в моей голове прокручиваются события того дня. Вновь я с мучениями вспоминал и погибших жителей, и презрение в глазах старосты.