Страница 92 из 95
«Так что же, — возразят мне, — что делать после этого твоего небесного, конечно, но бесчеловечного приговора, если отвержены совершенно люди от богов бессмертных и заточены в этом земном Тартаре, так что отказано им во всяком сношении с небесными богами, и никто из числа небожителей, как пастух, или конюх, или волопас, не стережет их стадо, которое и мычит, и ржет, и блеет? Никто свирепых не обуздает, болезных не исцелит, бедных не одарит? Нет, говоришь ты, бога, который вошел бы в дела человеческие? Так молитвы кому я пошлю, обеты кому посвящу, жертвы кому зарежу? Несчастных спасителя, добрых хранителя, злых гонителя какого всю жизнь призывать буду? И, наконец, что чаще всего бывает, какого возьму свидетеля клятвам? Или, как у Вергилия Асканий,
Но отец твой, Иул, мог клясться так у троянцев, родственных по крови, или у греков, знакомых по битве, а если бы у рутулов, которых ты узнал недавно, никто не поверил этой голове, какой бог стал бы тебе поручителем? Быть может, как свирепому Мезентию, копье и десница? Да, для тех, с кем он бился, годилось лишь это:
Прочь, прочь, боги столь кровавые, десница, убийством утомленная, и копье, кровью обагренное! Не годится тебе ими клясться, и не клянутся ими, ибо честь эта подобает высшему из богов. Ведь клятва называется «клятвой Юпитера», как утверждает Энний. Что же по-твоему? Клясться мне Юпитером Камнем по древнему обычаю римскому? А ведь если верно суждение Платона, что бог никогда с человеком не общается, скорее услышит меня камень, чем Юпитер!»
5. Нет, не настолько, — мог бы заступиться Платон моими устами за свое суждение, — не настолько, — скажет он, — боги, по мысли моей, отделены от нас и отчуждены, что даже мольбы наши до них не доходят. Не от попечения о делах людских — от вмешательства только отстранил я их. Есть между высшим эфиром и низшей землей некие срединные божественные силы, размещенные в воздушном пространстве, которые сообщают богам все наши заслуги и упования. Греки их величают именем «демонов», этих между жителей (земли) и неба перевозчиков (туда — прошений, оттуда — подаяний). Взад и вперед носят они о помощи моления и их удовлетворения, словно их служба — и тем, и другим быть перевозчиками и доставлять приветствия. Через них свершаются, как утверждает в «Пире» Платон, и знамения, и разнообразные чудеса магов, и все виды пророчеств. Всякий из их числа заботится о доверенном ему, как если бы каждому дали свою должность: или сновидения образовать, или внутренности подготовить, или птиц полет направить и голоса вразумить, или пророков вдохновить, или молнии метнуть, или облака озарить и все прочее, по чему мы узнаем будущее. Следует признать, что все это делается волею, властью и благоволением небожителей, однако трудом, служением и повиновением демонов.
6. Итак, их обязанность, труд и забота — чтобы Ганнибалу сновидения лишением глаза угрожали, Фламинию внутренности опасность поражения предсказали, Атту Навию авгурии чудо с камнем присуждали, чтобы некоторых знамения о грядущем царствовании предуведомляли (Тарквинию Приску орел осенил шапку, Сервию Туллию огонь озарил голову) и, наконец, все предсказания гадателей, жертвоприношения этрусков, освященные места громоведцев, песни Сивилл. Над всем этим начальствуют, как я сказал, средние между людьми и богами силы. Ведь недостойно величия богов-небожителей, чтобы кто-нибудь из них сон для Ганнибала измышлял, или жертву для Фламиния рассекал, или птицу для Атта Навия посылал, или стихи о судьбах для Сивиллы слагал, или захотел шапку Тарквиния похитить и вернуть, а голову Сервия воспламенить и не сжечь. Не утруждают себя высшие боги до этого снисхождением, это удел богов средних, которые повсюду обитают в сопредельных земле и не менее близких небу воздушных областях, так что в каждой части природы есть собственные одушевленные существа: в эфире — вращающиеся, на земле — шествующие.
7. Хорошо известно, что элементов четыре и природа поэтому как бы распределена по четырем обширным областям. Есть особые одушевленные существа — земные, (водные), огненные; утверждает же Аристотель, что в пылающих печах есть какие-то маленькие существа, способные на крылышках летать и весь свой век проводить в пламени, вместе с ним возникая и с ним вместе погибая; кроме того, о чем уже было сказано, сколько светил мы видим высоко в эфире, то есть в наитончайшем пылании огня. Потерпит ли природа, что лишь четвертый элемент — воздух, охватывающий такое пространство, — совершенно пуст и лишен своих обитателей? Почему не рождаться в нем существам воздушным, как в огне — пламенным, в земле — почвенным? А если кто отведет воздуху птиц, ты справедливо можешь назвать это суждение ложным: ведь ни одна из них не подымется над вершиной Олимпа. Хотя считают, что он возносится над всеми (горами), но если высоту его измерить перпендикуляром, то, как полагают геометры, гора эта будет не выше (десяти) стадиев, а необъятный воздух устремляется к внутреннему витку Луны, выше которого начинается эфир. Так что такое эта громада воздуха, который простирается от самого низкого поворота Луны до самой высокой вершины Олимпа? Что же? Лишен ли он существ одушевленных? Мертва ли эта часть природы и обезображена? Действительно, птиц, если хорошо подумать, ты признаешь скорее существами земными, чем воздушными. Ведь все они живут на земле, там же кормятся, там же спят; полет их рассекает лишь близкий к земле воздух, наконец, когда устают грести крыльями, земля им как гавань.
8. Если ясное рассуждение требует принять, что и в воздухе должны быть собственные одушевленные существа, остается исследовать, каковы они и какого рода. Итак, они не из земли, конечно, иначе вес низверг бы их вниз, но и не из огня, чтобы тепло не унесло их вверх. Среднюю природу мы должны представить сообразно среднему ее положению, чтобы духу места соответствовал дух его жителей. Давайте в уме образуем и породим в душе такого рода устройство тел: они не столь грубы, как те, что из земли, и не так легки, как эфирные, но как-то отличны от них или из них смешаны, так что доли того и другого или взаимно уравновешиваются, или сглаживаются, как бы вовсе исчезая; но удобней представить себе, что состоят они из того и другого. Итак, тела демонов имеют и несколько тяжести, чтобы не вознестись к высшему, и легкость кое-какую, чтобы не пасть к низшему.
9. Чтобы не показалось вам, что я выдумываю, по обычаю поэтов, что-то невероятное, приведу сперва пример такой взвешенной середины. Мы видим, что схожей утонченностью тела обладает состав облаков. Будь они настолько легки, чтобы совершенно лишиться веса, никогда бы в горах, как часто мы замечаем, не венчали бы они, сгрудившись, вершину возвышающегося утеса, подобно изогнутому ожерелью. Далее, будь они по природе столь плотны и тяжелы, что не облегчала бы их никакая легкость бодрая, право, не иначе, чем куски свинца или камень, падая, ударялись бы они о землю. Однако они подвижны и легко гонимы во все стороны, руководимые в море воздушном ветрами-кормчими; понемногу меняясь, они появляются то ближе, то дальше, и вот, влагой оплодотворенные, низвергаются вниз, словно разрешаясь от бремени; более влажные идут ниже строем хмурым, шагом ленивым, а более сухие бегут выше, и, подобные руну, несутся они строем седым, полетом стремительным.
Разве ты не слышал, как Лукреций красноречиво рассуждал о громе?
10. Но если «летают в горних высотах» тучи, которые от земли восходят и обратно на землю нистекают, что можешь ты подумать о телах демонов, которые созданы куда более тонкими?! Ведь они не слеплены, как тучи, из мутных облаков и тяжелого тумана, но сплавлены из воздуха, элемента самого чистого, прозрачного, светлого. Они невидимы людям без нужды, но только если сами себя захотят чудесно показать, ибо нет в них землистой плотности, которая могла бы занять место света, став препятствием для нашего взора, которому необходимо на эту плотность натолкнуться и замедлиться. Нити тела у них прозрачны, сияющи и тонки до того, что лучи наших очей прозрачность пропускает, сияние отражает и тщетными их делает тонкость. Отсюда и Гомерова Минерва, которая, усмиряя Ахилла, вторгается в собрание греков. Если вы немного подождете, греческие стихи мы провозгласим по-латыни. Впрочем, вот они и сейчас. Итак, Минерва, как я уже сказал, приходит по велению Юноны успокоить Ахилла,