Страница 87 из 95
Так и наш Платон, неуклонно или при небольших расхождениях следуя путем этой школы, во многом сам «пифагорействует»; подобным же образом и я, чтоб быть принятым моими учителями в содружество его имени, овладел обоими искусствами Платоновой Академии: и когда время слову звучать, то говорить неутомимо, и коль следует молчать, то молчать доброхотно. Должно быть, благодаря такой сдержанности я заслужил при всех твоих предшественниках не меньше похвал тем, что молчал вовремя, нежели тем, что подавал голос, когда надобно.
16.480 Прежде, чем начну благодарить вас, первые мужи Африки, за статую, которой вы при мне обещали почтить меня и в мое отсутствие скрепили свою волю декретом, я хочу прежде объяснить вам причину, почему меня столько дней с вами не было. Я уезжал на Персидские воды481 — те купания, которых и для здорового нет полезней, и для страждущего целительней от болезней. Говорю я об этом, потому что вам я всего себя посвятил навсегда и во всякой частице моего времени хочу держать перед вами ответ, чтобы ни столько, ни столечко не укрылось от вашего знания и суда. Почему же я вдруг ускользнул от вашего блистательнейшего внимания?
Напомню вам похожий пример, как непредвиденная опасность внезапно подступает к человеку: историю Филемона-комика.482 О его творчестве вы и так знаете — знайте же в немногих словах и о его кончине. Или же вы хотите вспомнить вкратце и о творчестве?
Этот Филемон был поэт времен Средней комедии; он ставил пьесы одновременно с Менандром и был ему хоть не равный, но соперник. Стыдно сказать, но он не раз даже выходил победителем. У него много шуток, живое развитие действия, хорошо подготовленные узнавания, соответствующие положениям характеры, пригодные к жизни сентенции, остроты в лад комедийному сокку, а трогательные места чуть ли не котурну под стать. Насилие у него редкость, ошибки обходятся безопасно, любовь пристойна. Неизбежны, однако, и сводник-греховодник,483 и пламенный любовник, и раб-хитрец, и подруга неверная, и супруга высокомерная, и мать милосердная, и дядя-ворчун, и друг, услужливый чересчур, и вояка-драчун; тут же и параситы-обжоры, и родительские надзоры, и гетеры, на выдумки скоры. Этими похвальными чертами давно составив себе имя в искусстве комедии, он как-то читал публике отрывок недавно сочиненной пьесы, и как раз на третьем акте, где в комедиях обычно собраны самые трогательные страсти, вдруг разразился ливень — совершенно как у нас с вами при последней встрече, — разогнал слушателей и прервал чтение; однако в ответ на требования с разных сторон автор обещал завтра с того же места дочитать окончание.
На следующий день, полная любопытства, собирается огромная толпа; каждый норовит расположиться поближе к сцене; запоздавшие подают знаки друзьям выкроить им место; сидящие с краю жалуются, что их того и гляди вытеснят; по всему театру невообразимая давка, начинаются препирательства: те, кто не были в прошлый раз, спешат разузнать, о чем говорилось прежде, а присутствовавшие — припомнить услышанное; наконец, все посвящены в прерванное развитие действия и вместе ждут продолжения.
Между тем день идет, а Филемона на условленном месте нет и нет. Некоторые ворчат за такую медлительность, большинство защищают поэта. Но когда просидели так еще дольше, а Филемона все не было, то за ним послали самых беспокойных, — и вот они застают его дома на ложе, мертвым. Видимо, он только что испустил дух и застыл; он лежал, вытянувшись на подушках, как будто задумавшись: еще рука обвита свитком, еще уста склонены к его обрезу, но уже бездыханные, забывшие и о книге и о слушателях. Вошедшие постояли немного, потрясенные неожиданностью и зрелищем столь прекрасной смерти; а затем, воротившись к народу, возвестили, что поэт Филемон, от которого они ждали в театре окончания сочиненной пьесы, уже отыграл дома свою невыдуманную, уже приказал всему земному долго жить, а ему похлопать,484 близким же своим завещал плач и рыдания. Так вчерашний ливень оказался им к слезам, а комедия, венчать которую должен был свадебный факел, пришла к погребальному. Значит, поскольку достойнейший поэт и актер сложил с себя личину жизни, надо было прямо из театра проследовать на его похороны и собрать сейчас его останки,485 а потом его произведения.
Все это я узнал давно, а припомнил сейчас, отправляясь от собственного печального опыта. Вы помните, что и моему чтению в прошлый раз помешал дождь, так что, с вашего позволения, я отложил его на следующий день, точь-в-точь как Филемон. И вот в тот самый день в палестре я так сильно подвернул ногу в пятке, что стопа чуть не выломилась из голени. Сустав сместился, вывих оказался жесток, и отек остался до сих пор; ударив что было силы, я вправил кость, — и тут меня всего холодным потом оросило, сверлящая боль внутренности пронзила и долго не отпускала, так что мне дух уже почти пресекало. Так вот и мне, как Филемону, чуть не пришлось раньше расстаться с жизнью, чем с книгой, раньше отдать долг природе, чем слушателям, раньше кончить мои дни, чем рассказ. Только Персидские воды с их мягкой теплотой восстановили мне походку хотя бы настолько, чтобы я мог поспешить к вам, — и я тотчас устремился сюда, как будто ваше благоволение не только излечило мою хромоту, но и даровало быстроту.
Как же было мне не спешить, чтобы высказать вам всю мою благодарность за почесть, о которой я и не просил? Не потому, что величие Карфагена недостойно того, чтобы от вас домогался почестей даже философ; но дабы ваше благодеяние оставалось неразменным и неизменным, мои притязания не должны отщеплять от него мелкие просьбы, — иными словами, чтобы все благожелательство исходило только от вас. Всему ведь есть цена, и не малая: ее платит тот, кто просит,486 а получает тот, кого просят, — поэтому все необходимое удобнее покупать, чем клянчить.487 То же, я полагаю, относится и к почестям: кто с великим трудом допросился почести, тот обязан лишь себе, что достиг желаемого; кто же без усилий достиг высокого положения, тот обязан вдвойне — и себе, за то, что ничего не требовал, и народу, за то, что получил.
Стало быть, и я вам обязан двойной — нет, бессчетной! — благодарностью, каковую буду провозглашать отныне всегда и повсюду. Теперь же хочу во всеуслышанье, по моему обыкновению, предуведомить вас об этой книге, пока не дописанной, — о моем отклике на такую почесть. Книга — достойная дань благодарности от философа за публично обещанную ему статую: такова и будет книга, к которой призывает меня великая почесть, оказанная мне Страбоном Эмилианом. Надеюсь, что я еще сумею создать такую книгу, а сегодня я лишь в меру сил произнесу ему хвалу вместе с вами. Он настолько велик в своих трудах, что благороднее своим талантом, чем званием патриция и консула. Какими же словами, Эмилиан Страбон, из всех, кто были и будут, муж среди наилучших славнейший, среди славнейших наилучший, а среди тех и других ученейший, — какими словами воздам я и запечатлею в памяти признательность к тебе за твое ко мне внимание, какой достойной мерой отплачу столь почетное благоволение, как отдарю словами славу твоих дел? Клянусь Геркулесом, еще не знаю. Но буду искать ревностно и пытаться, доколе
480
16. [Комик Филемон и похвала Страбону Эмилиану.] Страбон Эмилиан был консулом 156 г. и проконсулом Африки через несколько лет после этого. Речь произнесена перед карфагенским городским советом («курией», которую Апулей льстиво называет «сенатом»): город обещал поставить Апулею статую на общественный счет, Страбон Эмилиан обещал вторую за собственный счет.
481
Персидские воды — курорт, по-видимому, вблизи Карфагена.
482
Филемон (ок. 360-260 до н. э.) — аттический комедиограф (родом из Сиракуз), обычно причисляемый, как и знаменитый Менандр (ок. 343-293 до н. э.), не к Средней, а к Новой комедии.
483
Неизбежны… и сводник-греховодник… — Перечисляются традиционные маски персонажей Новой комедии.
484
…приказал… похлопать… — Возгласом «Хлопайте!» обычно завершалась всякая комедия.
485
…собрать… останки… — В подлиннике игра словом legere, которое значит и «собирать», и «читать».
486
…платит тот, кто просит… — Ср.: Сенека, «О благодеяниях» (II, 1): «Ничего нет дороже, чем то, что получено по просьбе».
487
…удобнее покупать, чем клянчить… — Пословица, цитируемая Цицероном («Против Верреса», II, IV, 6, 12).
488
«Сам я себя сознаю…» — Вергилий, «Энеида» (IV, 386 — клятва Энея Дидоне).