Страница 120 из 126
— Идите вы к черту, Квелч! — сердито пробурчал Хазард.
Квелч притих на некоторое время, потом заговорил снова:
— Думаю, что нам нет смысла экономить электроэнергию. Кто знает, куда мы попадем на том свете. Если в ад, то еще насидимся в потемках.
Никто не возражал. Квелч включил свет и внимательно стал рассматривать стену, из которой сочилась радиоактивная вода.
— Посмотрите-ка, профессор, — повернулся он к Медоузу, — кажется, она стала просачиваться энергичнее. Вон уж сколько натекло! Похоже, что после бомбежки трещина стала пошире…
— Да, вполне возможно, — равнодушно согласился профессор.
— Рано или поздно, а до нас, значит, она доберется — и тогда лучевая болезнь?
— Будем надеяться, что к тому времени нас спасут, — нехотя отозвался профессор, чтобы хоть сколько-нибудь успокоить радиотехника, к которому испытывал все большую симпатию.
Но Квелч, будто не расслышав его, продолжал:
— Говорят, это ужасно. Сначала душу выворачивающая рвота. Затем начинают вылезать волосы и облупливаться кожа, будто шкурка с ливерной колбасы. Бр-р!… А потом? Исчезают куда-то белые кровяные шарики, да?
— Квелч! — буквально взревел Хазард, хватаясь за пистолет. — Если вы тотчас не замолчите, я прострелю вашу идиотскую башку!
— Скажу вам только спасибо за это, — усмехнулся Квелч. — По крайней мере сразу.
Больше, однако, Квелч не разговаривал. Молча лег он на свой стол, укрылся прорезиненным плащом и затих. Но теперь стали тихонько шептаться в своем углу Хазард и Олд.
— А по-моему, они взрывали нашу скалу, чтобы разметать покрывающий ее радиоактивный слой, — торопливо бормотал Эдди. — Как вы думаете, сэр?
— Пока, однако, разметали они, видимо, только одну нашу антенну, — хмуро отозвался Хазард.
— Конечно, они могли повредить и ее. Она ведь на самом верху…
— Почему же тогда всего один взрыв? А если хватило одного, почему никто не стучится в двери нашей гробницы?
— Может быть, решили, что взрывать опасно и ищут других способов. Разве они могут оставить вас в таком положении? Вы же крупная фигура. Вас не сегодня-завтра назначат помощником военного министра вместо Рэншэла… Я слышал, что это дело решенное. От Рэншэла давно ведь красным душком попахивает…
Только уверенность, что генерала Хазарда, кандидата на пост помощника военного министра, не оставят в беде, и поддерживала в Эдди Олде надежду на спасение. Он и мысли не допускал, чтобы высокое начальство могло пожертвовать такой персоной, как Хазард.
Генерал же Хазард, лучше лейтенанта Олда знавший высшее начальство, очень сомневался, чтобы из одних только этих побуждений беспокоилось оно о его спасении. В Конгрессе действительно есть люди, которые предпринимают кое-что, чтобы он занял пост помощника министра. А в военном министерстве? Там и без него немало претендентов на эту должность. К тому же у Хазарда есть и враги. Да и с адмиралом Диксоном у него далеко не блестящие отношения…
А профессор Медоуз в это время с негодованием думал о «скоропостижном» испытании македониевой бомбы. Он почти не сомневался, что она наделала немало бед, последствия которых трудно даже предугадать. Теперь, конечно, предпринимается все, чтобы скрыть катастрофу или хотя бы приуменьшить ее размеры. Весьма возможно, однако, что остров Святого Патрика долгое время будет теперь активно действующим источником отравления атмосферы радиоактивными веществами на весьма значительном пространстве.
Ну, а гибель нескольких ученых, генерала и офицеров? Э, да это ведь в конце концов совершеннейший пустяк в сравнении с политическим ущербом, который понесет теперь весь блок западных держав. Подумать только, какой козырь получают сторонники запрещения ядерного оружия! Где же тут в связи с таким скандалом думать о каких-то генералах, которых в условиях мирного времени и без того явное перепроизводство!
Квелч, который, казалось, мог гаснуть даже в такой драматической обстановке, снова повернулся к профессору и чуть слышно произнес:
— Не знаю, что бы ни отдал я сейчас, только бы хоть одним глазом посмотреть на кусочек голубого неба. Но ведь это смешно, правда? Не желание это, а то, что за него уже отдать нечего…
Потом он вздохнул и добавил другим, холодным тоном:
— А вот для атомных вояк это хорошая наука. Да и для вас, ученых, тоже… Это ведь вы вскружили им головы сверхоружием. Вот они и экспериментируют с такой лихорадочной поспешностью…
Медоуз молчал, и Квелчу показалось, что он обидел старика. А он не хотел этого делать. Профессор нравился ему, казался порядочным, честным человеком.
— Я ведь это не о вас лично, — снова заговорил Квелч заметно потеплевшим голосом. — Я о наших ученых вообще… Неужели они не знали, что «Большой Джо» — не такая уж «чистая» бомба?
— Я лично этого не знал, Сэм, поверьте уж мне на слово…
Совесть профессора Медоуза действительно была чиста, так как ему и самому только теперь стало окончательно ясно, зачем он был приглашен на испытание «Большого Джо». Им необходима была оценка радиоактивности новой бомбы таким специалистом, каким был он, профессор Медоуз.
— Ну, а вообще-то, скажите мне по совести, профессор, можно ли создать «чистую» бомбу? — заглядывая в глаза Медоузу, спросил Квелч. — Теперь ведь вам нечего бояться разглашения военной тайны: унесем ее вместе на тот свет.
— Что я могу ответить вам на это, Сэм? — задумчиво произнес Медоуз. — При желании можно было бы, пожалуй, создать и «чистую», окружив заряд водородной бомбы оболочкой из вещества, содержащего бор, поглощающий нейтроны. Но такая бомба чертовски бы дорого стоила, а сейчас у нас главная ставка на, дешевизну изготовления ядерного оружия. В этом смысле «грязные» трехслойные бом, бы самые дешевые. В них, как я, кажется, говорил уже вам, используется уран-238, а он стоит в тысячу раз дешевле, чем любая иная ядерная взрывчатка.
— Вся эта шумиха о «чистых» бомбах имеет, значит, чисто пропагандистские цели? — воскликнул Квелч. — Слово «чистая» очень ведь обнадеживающее. А под прикрытием этой пропагандистской дымовой завесы лихорадочно ищут не только самую дешевую, но и самую разрушительную «грязную» бомбу?
— Похоже на то, Сэм…
— Да-а… — тяжело вздохнул Квелч. — Веселенькой становится жизнь на нашей планете! Не хочется отдавать концы раньше времени, но ведь и жить в таком мире не очень-то приятно…
И они снова замолчали, думая каждый о своем. У Квелча была семья — жена и две дочери. Как-то они будут жить теперь без него?… Профессор был одинок. Жена его давно умерла, а детей у них не было. Но и ему нелегко было расставаться с жизнью. Теперь отчетливее, чем когда-либо прежде, видел он, куда может завести «атомная истерия» его страну, если только здравый смысл нации не возьмет верх над безумием. И в этот здравый смысл своего народа он не терял веры даже теперь, будучи обреченным на смерть. Веру эту поддерживали в нем такие люди, как Квелч. Он хорошо знал, что их большинство и что именно они, а не Хазарды, представляют истинные интересы своего народа.
ХАЗАРДУ НЕ СТРАШНА УЖЕ ЛУЧЕВАЯ БОЛЕЗНЬ…
Утомленные, измученные невеселыми думами, голодные люди забылись наконец тревожным сном. Не спал один только Квелч. Он все еще никак не мог смириться со своей беспомощностью. Была бы исправна рация, он попытался бы с ее помощью рассказать людям об этом преступном эксперименте с «Большим Джо».
Кое-что он, правда, сообщил уже радисту русского научно-исследовательского судна, но он был тогда осторожен и рассказал только о своем бедственном положении. Теперь бы он выложил все — и то, что сам знал, и то, о чем узнал от профессора Медоуза.
А что, если все-таки попробовать включить рацию? Может быть, и уцелел какой-нибудь обломочек антенны?
Осторожно, стараясь не скрипеть досками стола, чтобы не разбудить профессора, Квелч спустился на бетонированный пол подземного убежища. Постоял немного, прислушиваясь к неспокойному дыханию генерала и лейтенанта Олда. Эдди шевелил во сне губами и невнятно бормотал что-то, Хазард дышал через нос, широко раздувая ноздри и негромко посвистывая. Только Медоуз лежал беззвучно, будто и не спал вовсе, а все еще думал о чем-то.