Страница 21 из 36
Итак, что же нам известно об Алексее Жохове и его жизни?
...Александр Александрович Григоров, известный знаток истории русского флота и страстный краевед, вот уже около семи десятилетий настойчиво занимается выявлением всевозможных сведений по мореплаванию и сбором документов, относящихся к морякам-костромичам. Когда я встретился с ним и заговорил об Алексее Жохове, он оживился:
— Как же, как же не знать? Еще в 1927 году я жил в так называемом Жоховском переулке, в одном из домов, некогда принадлежавших отцу моряка. И поныне в нашем городе на улице Войкова стоит тот самый дом...
Но Алексей Жохов, оказывается, в Костроме, в доме отца, только воспитывался. Родился же он в Петербурге, где жила в ту пору семья Жоховых. В документе, который показал мне А. А. Григоров, читаю: «В метрической 1885 года книге Входо-Иерусалимской церкви, что у Лигова канала, под № 108 показано: коллежского советника Николая Федоровича Жохова и законной жены его Анны Михайловны — обоих православных, сын Алексей родился 26 февраля (ст. стиля.— А. Б.) 1885 года, а крещен 17 марта».
— А вообще-то род Жоховых,— продолжал далее Александр Александрович,— старинный, древний. Насчитывает он не одно поколение людей служилых, достойных...
Когда-то один из них — Иван Родионович Жохов прославился, командуя полком костромичей в Куликовской битве, другой — Николай Эрастович — в Отечественной войне 1812 года. К этой древнейшей русской фамилии принадлежал и известный исследователь Дальнего Востока — адмирал Г. И. Невельской.
Алексей Жохов после окончания трех классов костромской гимназии по семейной традиции был определен на воспитание в Морской кадетский корпус, из которого вышло немало моряков, прославивших свое имя путешествиями и географическими открытиями, достойным служением родине и флоту. Мичман Жохов был выпущен из стен этого старинного привилегированного военно-морского учебного заведения 21 февраля 1905 года. Отзвук Кровавого воскресенья — предвестника первой русской революции — уже громовым эхом катился по всей России... Мы не знаем о политических взглядах Алексея Жохова, но нам хорошо известно, что его друзьями по Морскому корпусу, выпущенными вместе с ним, были Лев Галлер, ставший впоследствии выдающимся советским флотоводцем; Владимир Кукель-Краевский, внук Г. И. Невельского и будущий командир легендарной «Керчи», выполнивший исторический ленинский приказ о потоплении Черноморского флота в Цемесской бухте в июне 1918 года; Константин Неупокоев — видный советский гидрограф и участник ГЭСЛО; Леонид Гаврилов, геройски погибший на «Палладе» в 1914 году; Кирилл. Станюкович — сын известного писателя-мариниста...
Как уже говорилось, одним из близких Алексею Жохову людей, кто находился рядом с ним в последние минуты, был Николай фон Транзе. В своих воспоминаниях Н. Транзе упоминает о том, что у Жохова была невеста. С ней Алексей был помолвлен. «Ушел он в экспедицию женихом,— говорит о своем товарище Транзе.— Жил мечтой о невесте, свадьбе, будущей жизни».
А. А. Григоров установил имя невесты и некоторые подробности ее биографии. Оказывается, Нина Гавриловна Жохова — так звали невесту Алексея, доводилась ему двоюродной сестрой. Со стороны родителей Жохова препятствий против брака не возникало. Но Гавриил Михайлович Жохов, начальник управления Варшавской железной дороги в Петербурге, отец невесты, и слышать об этом не хотел. Все должно было решиться с завершением экспедиции. Чтобы не обострять отношения с отцом, молодые люди решили повременить: авось все само собой уладится...
Но жизнь рассудила по-своему. Известие о начавшейся войне, перевод на «Вайгач», так болезненно воспринятый Жоховым, затем неожиданная и вынужденная зимовка. И, наконец, болезнь... Причиной ее, как утверждает в своих воспоминаниях врач «Вайгача» Э. Е. Арнгольд, было то, что Алексей Жохов, катаясь на лыжах в длинную полярную ночь, «простудил себе почки». Не много ли всего этого для одного человека, пусть и физически здорового? Арктика никогда еще не прощала даже малейшего ослабления духа полярника. А именно это и случилось с Алексеем Жоховым во время зимовки...
Одно время бытовала версия, что Жохов скончался от употребления в пищу якобы недоброкачественных консервов. Но теми же продуктами питалась вся экспедиция, и ни одного случая отравления за всю зимовку, как и вообще за все годы, не было отмечено. Более того, Николай Николаевич Урванцев, известный исследователь Севера, в одном из своих писем автору этих строк сообщал, что в 1935 году на Таймыре ему посчастливилось обнаружить продовольственное депо, заложенное здесь ГЭСЛО еще в 1915 году. «Военные консервы — щи с мясом,— утверждал Н. Н. Урванцев,— были и тогда совершенно свежими. Мы их ели с большим удовольствием».
И наконец еще один штрих, имеющий отношение к А. Жохову. Не так давно А. В. Шумилову, участнику полярной экспедиции «Комсомольской правды», длительное время успешно занимающемуся разгадками арктических тайн, удалось обнаружить в Центральном государственном архиве народного хозяйства в Москве ряд писем Н. Г. Жоховой. Они адресованы доктору Л. М. Старокадомскому, посвятившему Жохову в своей книге «Пять плаваний...» целую главу. Эти письма проливают свет на отношения Алексея с невестой, объясняют отчасти причину его подавленного состояния.
Нина Гавриловна Жохова всю жизнь прожила в Ленинграде, осталась навсегда верна своей первой любви. Пережила блокаду, во время которой была донором, а после войны еще многие годы бессменно проработала в Куйбышевской больнице медстатистиком. Но встретиться с этой удивительной женщиной мне, к сожалению, не довелось. Ее племянница Н. П. Еременко, многие годы жившая вместе с Жоховой, рассказывала, что, предвидя скорый конец, Нина Гавриловна попросила все письма Алексея Жохова сжечь. Насчитывалось их, по словам Н. П. Еременко, несколько сот. Были в этих письмах и стихи о плавании, о зимовке, о полярной природе...
Вот, пожалуй, и вся история лейтенанта Алексея Жохова, отважного полярника, исследователя-гидрографа, смелого и честного русского военного-моряка, чье имя — как памятник мужеству первопроходцев — живет в Арктике и сегодня.
Александр Бережной
Соединенные
С тех пор как петля смерти затянулась на Ангутне и Кипмике, память о них жила среди эскимосов, населяющих Великие Равнины. Но смерть забирала новые жизни, пока не осталось никого, кто бы помнил эту историю. И все же последний успел поведать ее чужестранцу, вот почему Ангутна и Кипмик смогут снова возникнуть из небытия.
История эта началась одним летним днем, когда Ангутна был еще мальчишкой. Взяв отцовский каяк, он добрался по глади озера Великого Голода до узкого пролива Мускусных Быков. Там он вытащил каяк на берег к подножию нависающих над водой скал и стал осторожно взбираться наверх под низким, затянутым тучами небом. Он охотился на «тукту»— оленей-карибу, служивших источником существования для тех, кто жил в сердце тундры.
Ангутне повезло. Выглянув из-за выступа скалы, он увидел трех оленей, отдыхающих на широкой каменной ступеньке. Они не спали, а один бык все поднимал голову, пытаясь отогнать черную тучу мух, поэтому Ангутне пришлось ползти целый час, чтобы преодолеть метров двадцать. И Ангутна двигался так осторожно, что ни один бык не заподозрил его присутствия. Оставалось проползти не больше ярдов двух, и тогда наверняка он уложит карибу стрелой из короткого эскимосского лука.
Но тут сквозь редеющие облака прорвался солнечный луч и жарко опалил спину мальчика и густой мех оленей. Тепло оживило животных, и те начали подниматься на ноги. Теперь они насторожились, забеспокоились и были готовы в любой момент сняться с места. В мучительной нерешительности лежал на скале Ангутна. Он впервые решил в одиночку выследить тукту и верил, что, если первая охота окажется неудачной, это будет дурным предзнаменованием на всю его взрослую жизнь.