Страница 90 из 175
* * * С небес спустилась ночь. Мятежная Двина Раскинувшись, спокойно засыпает; Сразив толпы теней, плывет над ней луна И грозную окрестность освещает. Твердыни Полоцка в развалинах горят; Раскинут стан под яркими огнями, Про битву смелую литовцы говорят — И пьют вино победными ковшами. Разнесся далеко веселья шумный гул, Вот по рядам ходить ковши устали, Песнь звучную младой литовец затянул — И сон забыт, ей ратники внимали: «Сладко в отчизне, под сению мира, Гражданам день за днем провожать; Но ратнику слаще, под бурею битвы, За знамя отчизны грудью стоять! Братья! Чей голос я слышу за нами? „Вы отстояли матерь-Литву, Пред вами белеет дорога с чужбины, И крепость склонила вражью главу“. Голос знакомый! Он дух укрепляет, Вспыхни наутро новая брань — Мы снова, бодрее сомкнемся рядами, Вперед! За отчизну дрогнет ли длань?..» Клубится дым над пепелищем битвы, В сеть облаков закралася луна; Отвторился по стану глас молитвы, И сладкий сон наводит тишина. Почила рать; сквозь сон светлеют лица, Игра мечты — и лепет на устах: Им снится мир, на родине светлица, И взоры дев, и встречи в городах. Густеет мрак; ряд бледных привидений, Шатры вождей в безмолвии стоят; И лишь в одном нет благодатной тени — Там поздние огни лампад горят; Задумчиво муж битв сидит пред ними, Его очей бежит отрадный сон С спокойствием, с виденьями благими; Не мыслию победной занят он, И не горит к Литве святой любовью; В углу шатра стальной доспех висит, Широкий меч, облитый русской кровью, Как божий гнев, очам его блестит… И в памяти минувшее восстало: Он, юноша, был родины щитом, В венце побед чело его сияло, Он не краснел перед своим мечом, И лишь за Русь в нем сердце трепетало! Башкира степь, Ливонии поля И вышины зубчатые Казани Еще хранят высокие дела Его души и меченосной длани; Как взоры чад преступного отца, Они пред ним украдкою мелькают, Но не яснят угрюмого лица: Невинные, но душу раздирают! Ночь протекла, — и не смыкал очей На родину пришедший со врагами; В его душе утих порыв страстей, — И на восток смотрел он со слезами, И проклинал кровавый пир мечей. <1829>
257. К *** («Жар юности блестит в его очах…»)
Жар юности блестит в его очах, Еще его ланиты не завяли, Порой мелькнет улыбка на устах, — Но на душе тяжелые печали. Он чуть узрел любви волшебный свет, Как вихрь сует задул его лампаду; Хотел вкусить он дружества привет И сладкую взаимности отраду, Но Рок и тут! — и вот прекрасный друг Уж увлечен на жертву смерти жадной! И юноша, тая в груди недуг, Бредет один в сей жизни безотрадной. Так в Таврии угрюмый кипарис На кладбище растет уединенно: В нем никогда птиц гнезда не вились, И лилия красой своей смиренной В его тени беспечно не цвела; И лозы гибкие к нему не припадали, Не ластились, и мрачного чела Гирляндою живой не украшали. <1834>258. РОМАНС («От огня твоих очей…»)
От огня твоих очей, Дева юга, я томлюсь И под музыку речей В край надзвездный уношусь. Я счастлив наедине, Будто с ангелом, с тобой, — И земля, как в сладком сне, Исчезает подо мной. Но когда тебя вокруг Дети суетной толпы И ласкают юный слух Дерзновенные мольбы, Мыслит гордый твой отец: «Дочь моя блестит красой, Схватит княжеский венец, Будет знатной госпожой»,— Я смущен — кляну тогда И красу и блеск очей: То падучая звезда, Вестник гибели моей. <1834>259. ГРОЗА
Был знойный тяжкий день. Как лавой, обдавало Палящей воздуха струей, И солнце с вышины докучливо сияло Над истомленною землей. Пустыней путник шел. Он вмладе жертва горя; Окрест его ни тени, ни ручья, Лишь, как назло, вдали чернеет лес и моря Синеются зыбучие края. Томимый жаждою, он страждет, молит бога Смочить гортань его хоть каплею воды; «Но внемлет ли богач мольбе убогой? На небе вечный пир, а на земле беды!» — Так путник возроптал в безумии своем… Нежданный грядет вразумления час! Как девицы грудь перед близким свиданьем Колеблется трепетным, скрытным дыханьем, Хлябь моря блестящей волной поднялась. Из мрачныя бездны встает великан: Он солнце затмил — и главой с небесами, Пятой упираясь в седой Океан, Из мощныя длани метать стал громами. В глубь леса вонзилися молний лучи, — И дуб преклонился челом горделивым! Казалося, ангелов гневных мечи Смиряли сынов мирозданья кичливых. Звучала земля, как хвалебный кимвал, Как будто обитель любви, а не злобы; Казалось, глаголу небес отвечал Раскаянья стон из земныя утробы. И путник, с смятенной, покорной душой, Склонившись ко праху, лежал как убитый; Лишь грудь подымалася теплой мольбой, Лишь чистой слезою блестели ланиты. Свершив покаянье, он к небу воззрел, Но там уж светлело! глагол вразумленья Молчал, — и по тучам свинцовым алел Трехцветной дугою завет примиренья! Как манной, земля напиталась дождем, По воздуху веяло свежей прохладой, — И путник шел снова далеким путем, Как бы обновленный небесной отрадой. 1834