Золотой век

– Почему вы были против заключенного в Лакшми соглашения?

– Это соглашение составлялось в спешке, без должной проработки юридической стороны дела. Колледж существует для того, чтобы люди избегали саморазрушения с помощью наших технологий. Людей, не желающих придерживаться общепринятых норм поведения, подвергают остракизму. Судебное решение в отношении вас, возможно, выходит за рамки допустимого. Они должны заниматься не предотвращением войны, а предотвращением разложения личности. Вопросами войн должен заниматься военный специалист, вы знаете его под именем Аткинс. У вас же не наблюдалось разложения личности; чтобы остановить вас, потребовалось самое значительное за всю историю Золотой Ойкумены редактирование памяти. Это было необдуманное решение.

Наверное, вы не знаете, Фаэтон, но ваш поступок вызвал волну беспокойства и даже гнева. Ведь открылись не только ваши воспоминания, но и воспоминания других людей. Вместе с воспоминаниями о ваших деяниях были забыты многие деловые договоренности, любовные отношения, разговоры и результаты многих работ, если они были каким-то образом связаны с вашим проектом. Все это свалилось на людей в один миг, и они поняли, что Наставники вырезали очень значительный отрезок их памяти. Слишком большой. Еще в Лакшми подобный исход предполагался и обсуждался, но они рискнули престижем Колледжа, я был против. Риск был неоправданным. Там, где замешан человеческий дух, мнение людей следует уважать больше.

– Вы не ответили на мой вопрос. Я построил корабль, чтобы завоевывать звезды. Был ли я прав?

– Придет время, когда человеческой расе придется мигрировать, расширять свои территории. В этом нет ничего противоестественного. В Лакшми я считал, что вы правы. А сейчас не знаю. Вы более других склонны к насилию в состоянии стресса, вы уже дважды совершали необдуманные поступки, пытаясь вытащить Дафну из гроба. Запись показывает, что вы решились на фальсификацию памяти, чтобы обмануть Наставников. Безусловно, кто-то должен открывать звезды для человеческой расы, но этот человек должен быть честным и терпеливым, а вам этого не хватает. Я не могу согласиться с решением Колледжа в этом деле, но его нельзя назвать непродуманным, если учесть все факты. Поэтому я не стану их публично осуждать. Я не могу поддерживать вас. Не могу вам помочь.

– Никто вам не поможет, – заключил Навуходоносор. – Мы посоветуем людям поддерживать абсолютный и вечный запрет на всякое сотрудничество с вами, включая продажу предметов первой необходимости: еды, воды, воздуха, компьютерного времени. Никто не окажет вам помощи, не поддержит, не предоставит крова, не продаст товаров и услуг, не поддержит даже из жалости. Этот приговор обжалованию не подлежит, он будет вечным и абсолютным. Настоящим я извещаю…

Гончая стоял рядом с Фаэтоном, он рассеянно смотрел в окно, держа руки за спиной, губы его были сжаты, словно он разгадывал сложную загадку. На него никто не обращал внимания. Когда он вдруг свистнул и помахал рукой над головой, все вздрогнули от неожиданности.

– Эгей, мистер спикер! Я хочу кое-что сказать Колледжу!

– Вы нарушаете порядок, – предупредил его Навуходоносор. – Я возражаю против общения с вами в данный момент, в данном месте и в таком тоне. Я могу согласиться только на разговор напрямую через Юго-Западную группу сверхразума.

– Понял, вы не хотите спорить в присутствии детей, правильно? – Гончая повернулся к собранию. – Джентльмены, у меня простое требование. Мои исследования нападения на Фаэтона еще не закончены. У меня есть несколько рутинных вопросов, которые я хочу ему задать. Я не смогу сделать это позже, поскольку его изгнание будет вечным и абсолютным, я уже не смогу ни позвонить ему, ни провести исследование сознания. Не могли бы вы сделать исключение и оставить ему компьютерные услуги и телепрезентацию?

Фаэтон почему-то смотрел на Ганниса, пока Гончая говорил. Ганнис никогда не умел контролировать выражение своего лица без посторонней помощи, а в данной ситуации, учитывая строгий протокол Серебристо-серой, подобная помощь была невозможна. Поэтому от Фаэтона не укрылось выражение напряженного ожидания на его лице.

В личном мыслительном пространстве Фаэтона не было психометрической программы, он не проходил и специального курса чародеев по контролируемой интуиции. Он не мог проверить свои подозрения. Но они у него были. Ганнис ждал решения, ждал с трепетом. И Фаэтон понял, что он один из них.

Враг (кто бы он ни был) будет только рад, если Фаэтон останется в Ментальности. Как только он сделает звонок или создаст телепрезентацию, они узнают, где он находится, в момент вхождения его в среднюю виртуальность. Программа-ловушка (как была у Скарамуша в мече) может перебросить его в глубокую виртуальность. А в глубокой виртуальности вполне может оказаться уже открытая шкатулка с памятью, полная совершенно иных воспоминаний, ничего общего не имеющих с настоящими. Это будет смерть, даже хуже, чем смерть. Душу его уничтожат и заменят другой.

– Уверен, Колледж, как общественная организация, сделает все возможное, чтобы помочь полиции в расследовании, даже если это чисто рутинное мероприятие. Принято без возражений.

Гончая повернулся и пожал Фаэтону руку.

– Не сдавайтесь, – шепнул он ему. – Если бы на вас не напали, меня бы не создали, поэтому у меня к вам особое отношение. Отправляйтесь в Талайманнар на Цейлоне…

Фаэтон оглянулся, раздумывая, может ли он сказать последнее слово, может ли в последний раз встретиться взглядом с отцом. Ему хотелось узнать, что же скажет Гончая, хотелось предупредить его о своих подозрениях насчет Ганниса. Но Навуходоносор уже ударил жезлом об пол, раздался гулкий стук, подтвердивший приговор Наставников.

Фаэтон предполагал, что его выведут из виртуального зала виртуальные стражники или бейлифы, что соответствовало бы протоколу и стандартам Серебристо-серой. Но его больше не считали членом Серебристо-серой. Его вообще больше не считали человеком. Ни приют Благотворительных, ни служба телепрезентаций не считали себя обязанными обслуживать его ни по стандартам Серебристо-серой, ни вообще по каким бы то ни было стандартам.

Как только жезл коснулся пола, все исчезло. Он снова был в кабинке и как-то плохо понимал происходившее. Мысли двигались медленно и тяжело – Радамант больше не помогал ему. Наверное, это состояние шока.

Из контейнера вытекала жидкость, Фаэтон скрючился на дне. Без предупреждения вращение, создававшее гравитацию, замедлилось и прекратилось совсем, он почувствовал неприятное головокружение. Он ударился левой стороной тела о медицинские провода и разъемы. Крышка с шипением распахнулась, ворвавшийся свет ослепил его, но вращение прекратилось еще не полностью, поэтому его просто вышвырнуло из контейнера.

Мысли все еще путались, он попытался вспомнить, что же ему хотелось сказать отцу напоследок…

Фаэтон парил в невесомости, он держался за край контейнера, ноги его были направлены в сторону ковра, но не вниз. Виски давило, кровь пульсировала, распределяясь равномерно по всему телу, организму больше не нужно было подстраиваться под обычное тяготение. Пульт управления естественными процессами, похожий на полый цилиндр с телескопическими антеннами, удерживался на месте магнитами.

– Благотворительная композиция благодарит вас за сотрудничество, но это пространство больше не сдается. Стандартное соглашение об аренде включает пункт о том, что лица, подвергнутые остракизму Наставниками, должны изгоняться без предупреждения и предварительного извещения. Если вы немедленно не предпримете шаги к тому, чтобы покинуть нашу территорию, система будет считать вас нарушителем наших владений и привлечет полицию, чтобы выдворить вас силой.

Фаэтон никак не отреагировал на заявление. Он знал, чем рисковал, знал, что такое изгнание. Однако реальность превзошла все его ожидания и оказалась невыносимой. Ему понадобилось некоторое время, чтобы отдышаться и собраться с силами.