Страница 5 из 61
— Ничего страшного, ты как раз вовремя! Я нашел нужные документы. Итак… Пополнение для батальона РСХА специального назначения «Люблин» в количестве ста двадцати человек отправлялось Главным штабом СС на основании личного рапорта СС-обергруппенфюрера Гейдриха рейхсфюреру СС. Почти все люди для твоего батальона были взяты из различных учебно-запасных частей.
— Почти… это сколько конкретно? — поинтересовался я.
— Конкретно: все, кроме одного. Один человек, некий СС-обершарфюрер Вильгельм Хедер, был направлен из IV управления РСХА.
— Хм… интересно, чем он там занимался? Где он числился в гестапо, в какой группе?
— Нигде. Это очень странно, Генрих, но в кадрах гестапо Вильгельм Хедер никогда не состоял. Нет ни его личного дела, ни даже учетной карточки в картотеке.
Глава 2
Владимир Коровин (портрет)
29 мая 1942 года, Москва
Телефонный звонок. За последний год Коровин впервые проснулся от звука телефонного звонка. Он даже не сразу понял, что это за звук, и с минуту лежал, глядя в потолок и пытаясь сообразить, где он и почему.
Звонок звонил долго и требовательно. Мозг наконец вышел из оцепенения и выдал информацию: гостиница «Москва», номер на пятом этаже; позавчера он, капитан госбезопасности Владимир Коровин, вернулся из рейда по немецким тылам; вчера написал отчет и ходил по начальству; сегодняшний день должен был стать днем отдыха. Коровин посмотрел на часы: пятнадцать минут пятого. Судя по раннему звонку, сегодняшний день явно не станет днем отдыха.
Он прошлепал босиком по полу и взял трубку.
— Слушаю, капитан госбезопасности Коровин.
— Володя, тебя внизу ждет машина. Срочно ко мне, — раздался из трубки знакомый голос.
Коровин сразу узнал его: начальник 4-го (разведывательно-диверсионного) Управления НКВД старший майор госбезопасности Павел Судоплатов. Вот и закончился отдых! Коровин положил трубку, быстро оделся, допил оставшийся в стакане со вчерашнего вечера чай и вышел из номера. Внизу, на улице, он увидел черную «эмку» и возле нее человека в длинном кожаном пальто. Увидев Коровина, он махнул рукой:
— Сюда, товарищ капитан!
Коровин подошел к машине.
— Лейтенант госбезопасности Петрищев. Прошу вас, товарищ капитан госбезопасности.
И лейтенант распахнул дверцу. Коровин уселся сзади, лейтенант сел рядом с шофером. Путь до площади Дзержинского недолог, и через пять минут Коровин уже входил в знакомый подъезд. Дежурный выдал ему пропуск, и Коровин отправился по знакомому маршруту: когда-то он ходил им каждый день.
Судоплатов ждал его в своем кабинете на седьмом этаже.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Идем, нас ждет товарищ Берия.
Выходя из кабинета, Коровин взглянул на цифры, закрепленные на двери кабинета. «755». Он вдруг вспомнил, как в начале ноября 1938 года явился в этот же кабинет и тоже после ночного звонка. Судоплатов внимательно взглянул на Коровина и спросил:
— Ты себя нормально чувствуешь? Не заболел?
— Это кабинет Шпигельгласса, — невпопад ответил Коровин.
Судоплатов помрачнел.
— Да, это был его кабинет, — согласился он. — А что это вдруг ты вспомнил?
Когда-то Коровин часто заходил в этот кабинет. Поскольку начальник Иностранного отдела НКВД (именовавшегося после реорганизации в конце сентября 1938 года «5-й отдел 1-го управления Главного управления государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел ГУГБ НКВД») старший майор госбезопасности Пассов ничего не понимал в разведывательной работе, Коровин работал непосредственно под руководством опытного разведчика Шпигельгласса. Последний раз Коровин был здесь, когда ноябрьской ночью 1938 года ему позвонил заместитель начальника Иностранного отдела НКВД Шпигельгласс и попросил его срочно прибыть на службу. В кабинете Шпигельгласса, на этом самом месте, Коровина ждали двое вооруженных охранников.
Он сразу подумал, что это связано с Дорнером. Почему? Наверное, потому, что после того разговора с Дорнером в июне 1938 года Коровин ждал ареста каждую ночь.
В купе мягкого вагона Коровин был один: майор госбезопасности Фролов, вместе с которым они должны были вернуться из Ленинграда в Москву, в последний момент был срочно вызван в Большой дом.
Дверь в купе вдруг плавно открылась и так же беззвучно закрылась. Коровин инстинктивно положил руку на подушку, под которую, сняв портупею с кобурой, по привычке засунул «наган» и поднял глаза на вошедшего.
— Август! — удивленно воскликнул он. — Какими судьбами?
Он сразу узнал Августа Дорнера, хотя тот был одет в длинное летнее пальто с поднятым воротником и надвинутую на глаза шляпу. Дорнер, немецкий коммунист, работал в Коминтерне и в Иностранном отделе НКВД. Он начал работу в ЧК еще в 20-х годах: попав в плен в Первую мировую, с восторгом воспринял идею Мировой революции и отдался ей со всем пылом 19-летнего юноши. Сражался в Сибири с белочехами в Интернациональном батальоне, был ранен. После излечения направлен на работу в ЧК. В начале двадцатых работал в Германии и чудом сбежал от расстрела бойцами бригады Эрхардта в Берлине. Коровин впервые встретился с ним во время командировки в Испанию в 1937 году. Дорнер был начальником оперативного отдела в штабе 11-й Интербригады, которая комплектовалась австрийскими и германскими добровольцами. В той же бригаде воевала его жена Магда — миловидная блондинка лет на пять моложе Августа. Коровин покинул Испанию осенью 1937 года, а Август и Магда остались там воевать за свободу испанского народа.
Коровин спросил:
— А как поживает Магда?
— Никак, — мрачно ответил Август. — Магда погибла в декабре прошлого года под Теруэлем. Там сложили головы многие мои товарищи. И обидно, что сложили их напрасно. Мы могли! И обязаны были отстоять Теруэль! Но когда этот предатель Кампенсино, — будь он проклят, мерзавец! — бросил 46-ю дивизию, которой командовал и за которую нес ответственность, то все дрогнули. И кто после этого сможет упрекнуть защитников Теруэля?! Когда командир бежит из осажденной крепости, то кто посмеет осудить бойцов?!
Август замолчал, достал из кармана пачку папирос и закурил.
— Да, там все не так просто, — отозвался Коровин и достал из портфеля бутылку грузинского коньяка, которую перед отъездом ему передал старый друг, ленинградский чекист Ваня Белый.
— Вот что, нам надо отметить встречу, — предложил Коровин, ставя бутылку на столик. — Сейчас позову проводника, чтобы он выдал нам стаканы…
— Нет! Ни в коем случае! — встрепенулся Август. — Я не должен ехать на этом поезде. Понимаешь? Поэтому будет лучше, если никто не будет нас видеть вместе. Допивай чай и тогда выпьем из твоего стакана по очереди.
Коровин допил чай, осмысливая сказанное Августом. Потом осторожно осведомился:
— Август, а что не так?
— Все не так, — мрачно ответил Август. — Меня отозвали из Испании месяц назад. Я сразу понял, что отзыв не сулит ничего хорошего. Понимаешь, Володя… буду откровенным: мы проиграли войну в Испании. Проиграли фашистам. Мы не оправдали доверия партии. И за это кто-то должен ответить. Вполне справедливо, что за это должны ответить те, кто фактически был на острие борьбы. В том числе и я, возглавлявший разведку и контрразведку 11-й Интербригады. Проигравший платит за все!
Он отхлебнул, не поморщившись, полстакана коньяка и продолжил, глядя в пространство:
— Мы имели в Испании хорошие возможности. Но проиграли по всем статьям. Безусловно, нам здорово подгадили троцкисты и анархисты. Особенно троцкисты. Их восстание здорово ударило по позициям республиканцев. Но и мы перегнули палку! Неужели все те пятьсот интербригадовцев из Четвертого Интернационала и ПОУМ, которых Андре Марти расстрелял на базе в Альбасете, были врагами?! Это какая-то чудовищная мания преследования, Володя! Да, возможно Андре Нин и был врагом, но ведь сотни расстрелянных в тылу могли принести пользу революции, сражаясь на фронте. При всех тяжелых обвинениях никто не посмел обвинить их в том, что они хотят открыть фронт фашистам! Так зачем надо было их снимать с позиций и расстреливать?! Чтобы Франко сказал нам спасибо?!