Страница 5 из 35
В Эквадоре хорошая дерматологическая школа. Заведующий кафедрой дерматологии Центрального университета Кито Ольгер Гарсон познакомил Олега Владимировича с интереснейшей личностью — доктором Луисом Леоном, ранее возглавлявшим кафедру тропикологии в университете. Луис Леон — крупнейший специалист в области тропической патологии, настоящий подвижник. Он буквально по крупицам собрал национальную библиографию по медицине, куда вошли и современные научные данные, и сведения о народной медицине, еще мало изученной...
— Я был прикомандирован к госпиталю «Гонсало Гонсалес»,— продолжал рассказ Олег Владимирович.— Это государственный дерматологический госпиталь совместно с лепрозорием. Каждую субботу и воскресенье мы с директором госпиталя ездили в очаги лейшманиоза. Изучали эпидемиологическую обстановку, ходили по дворам — выявляли больных. Дело осложнялось тем, что точной статистики по лейшманиозу в стране нет — сельские медики стараются скрыть истинные цифры. А бороться с кожным лейшманиозом весьма сложно. Переносят возбудителя, как известно, москиты. Но даже если перешлепать всех москитов какой-нибудь фантастической хлопушкой, проблема не будет решена. Дело в том, что лейшмании содержатся в природных «резервуарах» — грызунах, которым данные простейшие микроорганизмы не причиняют ни малейшего вреда. В Эквадоре этими резервуарами служат кролики, хлопковые крысы, агути — горбатые зайцы, и вот подавить грызунов практически невозможно — в горах, в джунглях никакие средства не эффективны...
В этом месте я позволил себе перебить доктора Алиту и спросил о риске.
— Риск? Конечно, риск был,— прозвучал ответ.— Но любой профессиональный риск должен быть разумным. Например, известно, что пик активности москитов приходится на вторую половину дня, поэтому к шестнадцати часам я старался уезжать из очагов. Ведь никакой четкой профилактики нет. Вся надежда, как я говорил, на репелленты и плотную одежду. Так что командировки мои были частыми, но короткими: рано утром уехал, к вечеру вернулся в Кито. Между прочим, сама природа в Эквадоре работает как метроном и задает режим работы.
Я прилетел в Кито в начале апреля. А в этот период в эквадорской столице дождь идет каждый день, причем строго по часам: начинается в интервале от часа до полвторого и идет не больше пятнадцати-двадцати минут. В поездках та же картина. Часы можно было не брать. Как прошел дождь — значит, надо собираться домой. Тем более что после дождя москиты злеют.
Если говорить о риске, то уж и не знаю, что несет большую опасность — москиты или «бусетас». Это пассажирские автобусы, которые носятся по горным дорогам в Андах. Носятся в буквальном смысле! Бесшабашные водители, не признающие правил движения, могут и на серпантине развить скорость до сотни километров в час. Бусетас разрисованы яркими красками, украшены лампочками. Мчится навстречу такое экзотическое сверкающее чудо — и думаешь: проскочит мимо или сбросит в пропасть?
Но вот возвращаешься в Кито, принимаешь душ, обедаешь — нервы успокаиваются. Можно снова прийти в «Гонсало Гонсалес» и побеседовать с госпитальным падре Мичелино. Разговоры были не только на профессиональные темы. Гуляя по галереям госпиталя — а здание старое, колониальной постройки,— мы много беседовали о войне и мире, об острых проблемах современного политического бытия. Падре оказался убежденным пацифистом, так что нам не нужно было уговаривать друг друга бороться за мир. Чаще всего мы разговаривали о том, что победить основные инфекционные болезни на планете — особенно детские — не так уж и сложно. Были бы средства. А где их взять на все развивающиеся страны, если общемировые военные расходы съедают около триллиона долларов в год?! И ведь все уже давно рассчитано. Известно, например, что программа Всемирной организации здравоохранения по ликвидации малярии не реализуется из-за нехватки средств. А расходы на полное освобождение человечества от этой болезни в три раза меньше стоимости одной современной подводной лодки. Можно было бы покончить и с корью — на это требуется всего 300 миллионов долларов: в пересчете на военные расходы — около трех часов мировых затрат...
После разговора с Олегом Владимировичем я заинтересовался статистикой ВОЗ и к его данным смог добавить следующее. Более 16 миллионов детей умирает ежегодно — в основном в развивающихся странах — от недоедания, диареи, малярии, воспаления легких, кори, коклюша, столбняка. Увы — лишь 40 процентов детей Земли получают прививки против основных инфекционных болезней. Между тем давно подсчитано, во что обошлась бы вакцинация всех детей планеты от кори, дифтерии, коклюша, столбняка: от 600 миллионов (столько человечество тратит на военные нужды за 5 часов) до четырех миллиардов долларов (или 35 часов мировых военных расходов) .
Важнейшее сырье на нашей планете — обыкновенная вода. А чистая пресная вода — главнейший оздоровительный ресурс. Два миллиарда жителей Земли пьют загрязненную воду, что служит причиной 80 процентов всех заболеваний в развивающихся странах. Недостаток воды сказывается не только на качестве и количестве приготовляемой пищи, но и на санитарных условиях. Если женщина — будь то в Азии, Африке или Южной Америке (например, в пустынных районах того же Эквадора) — должна идти по воду за пятнадцать-двадцать километров, то, вернувшись из многочасового похода, она будет тратить драгоценную влагу только на самое необходимое и уж вовсе не на мытье. Таким образом, рушится важнейший барьер против инфекций — гигиенический.
Всемирная организация здравоохранения давно предложила программу по обеспечению развивающихся стран безопасной питьевой водой. Программа эта пока не реализуется. Стоимость ее, кстати, равна всего 18 суточным мировым военным затратам...
— Конечно, мои поездки по Эквадору не ограничивались только обследованием лейшманиоза, — сказал Олег Владимирович, когда мы подводили итог нашим беседам.— Я побывал в Вилькабамбе и видел самых прекрасных в мире старух — долгожительниц этого района. Глядя на столетних женщин, никак не осознаешь груза лежащих на них лет. Ученые до сих пор не установили причину долголетия в Вилькабамбе. Возможно, все дело в местной воде, насыщенной изотопами. Здесь и радон, и серебро, и вообще присутствует вся таблица Менделеева. Не зря, видимо, японцы вывозят воду из Вилькабамбы.
Я несколько раз пересекал экватор в разных местах и видел три, а то и больше памятников, установленных на «середине мира»: как правило, это гигантский глобус на постаменте. Стоя около одного из таких «глобусов», я вспомнил строки из прочитанной перед поездкой книги американских путешественников Элен и Франка Шрейдер «Ля Тортуга». Вот это место.
Олег Владимирович снял с полки книгу, раскрыл на заложенной странице и прочитал:
«Эквадор, названный так из-за воображаемой линии, опоясывающей земной шар, представляет собой явный парадокс. Климат там весьма далек от нашего представления об экваторе — по крайней мере так нам казалось, когда, укутавшись в плащи и широко расставив ноги, мы стояли в этом центре земного шара, а солнце озаряло снежную вершину Кайямбе. У самой дороги возвышался бетонный глобус и обелиск с надписью: «Линия экватора, ноль градусов, ноль минут, ноль секунд».
— Я тоже, было дело, мерз на экваторе,— вспомнил доктор Алита.— А как-то раз закралась мысль: вдруг именно мне доведется отыскать сокровище Руминьяуи. Был такой великий патриот Эквадора, его зверски убили колонизаторы в 1535 году. Руминьяуи — на языке кечуа это означает «Каменный взгляд» — спрятал от испанцев несметные сокровища, которые не найдены и по сей день. А один раз меня пробрал настоящий страх. Было это возле часовни, поставленной в честь единственного чернокожего святого католической церкви — Сан-Мартина. Часовня стоит возле глубочайшего каньона. Есть поверье: если бросишь монету так, чтобы она, не касаясь стенок, упала в воду,— значит, вернешься в Эквадор. Я подошел к краю каньона и... пошатнулся. Бездна словно втягивала в себя. Голова закружилась, как будто вестибулярный аппарат отключился разом. Я преодолел себя, присел на корточки, нащупал в кармане монету, вытащил — и швырнул в пропасть. Наверное, чернокожий святой сжалился надо мной и поправил движение руки. Монета упала точно в воду...