Марина

– Спасибо. И простите еще раз за…

– Не стоит извинений.

Я пожал плечами.

– Ну что ж…

Я направился вниз по улочке, и с каждым шагом магия старого дома удалялась, затихала, и вот уже почти не действовала на меня. Вдруг за спиной раздался возглас.

– Оскар!

Я обернулся. Она стояла у кованых ворот, у ног ее вальяжно сидел Кафка.

– Почему ты зашел в дом в тот вечер?

Я молча смотрел себе под ноги, словно ответ был написан на мостовой.

– Не знаю, – наконец выдавил я. – Тут есть какая-то тайна…

Девушка непонятно улыбнулась.

– А ты любишь тайны?

Я кивнул. Если бы она спросила, люблю ли я мышьяк, я бы тоже кивнул.

– А скажи, ты завтра утром сильно занят?

Все так же молча я отрицательно затряс головой. Был я занят или не был – я бы нашел способ улизнуть. Как вор я, может, не проблистал, зато как лжец достиг высот артистического мастерства.

– Тогда я тебя завтра в девять здесь жду, – промолвила девушка и пошла в глубину осеннего сада.

– Подожди!

Она оглянулась.

– Ты не сказала, как тебя зовут!

– Марина. До завтра!

Я поднял руку в знак прощания. Но она уже исчезла из виду. Напрасно я ждал, чтобы Марина оглянулась еще раз. Солнце уже полностью поднялось, и я решил, что время близко к полудню. Поняв, что Марина не вернется, я пошел назад в интернат. Старые стены, окна, ворота района Сарья заговорщически мне улыбались. Эхо моих шагов бралось неизвестно откуда: я мог бы поклясться, что парю не меньше чем в двадцати сантиметрах над землей.

4

Еще ни разу в моей жизни я не проявлял такого рвения к пунктуальности. Город потягивался и продирал глаза, а я уже бодрым шагом пересекал Пласа Сарья. Стая голубей вспорхнула у меня из-под ног, когда ударили колокола, зовущие к девятичасовой мессе. Солнце сияло, как на рекламной картинке, играя искрами в каплях, все еще падавших с деревьев после ночного дождя. Кафка вышел меня встречать аж к самому повороту на их улочку. Стайка воробьев щебетала на разумной от него дистанции – где-то над оградой.

– Привет. Кафка. Как успехи, кого еще успел убить за отчетный период?

Кот отвечал мне кратким мяуканьем и, разыгрывая из себя флегматичного английского дворецкого, повел сквозь сад к фонтану. Уже издали я увидел силуэт Марины, сидящей на бортике в одежде цвета слоновой кости, которая полностью открывала плечи. В руках у нее была книжечка в кожаном переплете, куда она что-то вписывала авторучкой – не шариковой, а старой чернильной. Она была так сосредоточена на этом, что не заметила моего присутствия. Словно сквозь невидимое стекло я некоторое время растерянно наблюдал за ней, и не надеясь обратить на себя внимание. За эти минуты я уверился в том, что сам Леонардо рисовал ее ключицы – другого объяснения их совершенству не было. Кафка ревниво мяукнул. Ручка тут же перестала писать, глаза Марины встретились с моими, книжечка захлопнулась.

– А, ты уже здесь.

Марина повела меня незнакомым маршрутом – я едва узнавал Сарья – и на все вопросы лишь загадочно улыбалась.

– Куда мы идем?

– Терпение, терпение. Сам увидишь.

Я послушно шел за ней, хотя и подозревал ее в намерении подшутить надо мною каким-то образом. Мы спустились на Пасео-де-ла-Бонанова, потом свернули к Сан Хервасио. Миновали бар «Виктор», эту черную дыру, столь многих поглотившую. За стойкой, в истоме закатывая глаза под темными очками, тянули пиво несколько пижонов, другие у входа терпеливо грели сиденья своих мотоциклов. При нашем появлении несколько человек сдвинули свои дорогущие «Рэй-Бэны» на лоб, чтобы без помех сканировать фигуру Марины. «Счастливо оставаться», – злорадно подумал я.

Мы дошли до пересечения с улицей Доктора Ру, и Марина повернула направо. Через пару домов она свернула еще раз, на маленькую, незаасфальтированную улочку, терявшуюся в пустырях после дома номер 112. За все это время девушка не произнесла ни слова и лишь улыбалась.

– Нам сюда? – спросил я, заинтригованный.

Тропинка, по которой мы теперь шли, вилась словно без цели. Марина молчала. Наконец мы вышли на довольно большую дорогу, упиравшуюся в пышные ворота, за которыми начиналась кипарисовая аллея. Там, куда она вела, виднелся тихий город из поросших мхом надгробий, мавзолеев, крестов и лиловых теней. Старое кладбище Сарья.

Кладбище Сарья – один из самых укромных уголков Барселоны. Его с трудом находят на картах. Если спросить, как туда проехать, не всякий таксист ответит, и даже люди, живущие неподалеку от него, не всегда о нем знают. Если вы рискнете искать его самостоятельно, скорее всего заблудитесь. Те же немногие, которые знают его секрет, уверяют, что кладбище это очень старое и там застаивается время; остров потерянного времени появляется и исчезает по своей собственной воле, и не нам его искать.

Вот куда привела меня Марина в то осеннее воскресенье, чтобы открыть тайну, мучившую меня не меньше, чем глаза той, которая ею владела. Повинуясь жестам Марины, я прошел за ней кладбище насквозь; там, в северной его части, мы устроились на небольшом холме, откуда безлюдная территория была видна как на ладони. Все в той же тишине мы созерцали могилы и увядшие цветы. Марина по-прежнему молчала, и я начал через несколько минут нервничать. Единственная тайна, которая мне теперь не давала покоя, была тайна того, какого черта я сюда приперся как дурак.

– Тихо, как на кладбище, – иронично заявил я, сознательно обостряя ситуацию.

– Терпение, – мягко сказала Марина. – Без терпения нет учения.

– А без жизни – наслаждения, – парировал я раздраженно. – Чего это мы тут выжидаем? Ничего здесь нет.

Марина медленно подняла на меня глаза, и я в который раз не смог понять значения ее взгляда.

– Как ты ошибаешься! Здесь очень много всего… Здесь лежат останки сотен людских судеб – и всего того, что в них было прожито… чувств, устремлений, разлук, иллюзий и разочарований, недолжных и обманных страстей, от которых эти жизни разрушились. И все это здесь, навсегда скрытое землей.

Я не сводил с нее глаз, пораженный любопытством и отчасти робостью – я не совсем понимал, о чем она говорит. Но что бы это ни было, оно ее волновало.

– Нет, в жизни ничего нельзя понять, пока не поймешь смерть, – добавила Марина.

Я же вновь зашел в тупик, стараясь понять ее.

– Правду сказать, никогда об этом не думал, – признался я ей. – В смысле о смерти. Серьезно – нет, никогда, хотя…

Марина медленно, бесстрастно кивнула, как это делают врачи, наблюдая симптомы, подтверждающие ужасный диагноз.

– То есть ты из этих несчастных… неподготовленных, – уточнила она непонятно.

– Неподготовленных?

Теперь я совсем перестал что-либо понимать.

Марина смотрела вдаль; ее лицо стало печальней, и она словно на глазах повзрослела. Я затих, пораженный и поглощенный ее видом.

– Ты, должно быть, и легенды не знаешь, – предположила она.

– Какой легенды?

– Я так и думала, – проговорила она медленно. – Видишь ли, согласно известной легенде, смерть имеет множество агентов своего влияния. Они ходят повсюду, наблюдают людей, отыскивая среди них пустоголовых субъектов, никогда не вспоминающих о смерти.

Тут она заглянула мне прямо в глаза.

– Стоит одному из несчастных столкнуться с таким эмиссаром смерти, как он незаметно для себя оказывается в ловушке, из которой нет выхода, он незаметно вступает во врата ада. Эмиссаров смерти можно узнать по покрову на лицах, скрывающему, что у них нет глаз – только черные провалы внутрь черепа с кишащими там червями. Когда же необходимость в маскировке отпадает, они открывают лица, чтобы неподготовленный заранее узнал об ужасе, который его ждет…

Мерные звуки ее негромкого голоса почему-то заставили меня сжаться; судорога скрутила желудок.

И только тогда Марина улыбнулась своей вероломной улыбкой. Точно как ее кот.

– Ну ты даешь, – смог я сказать наконец. – Прямо мурашки по телу.