Возвращенный рай

Хотя мормонов в книгах и называют мирными людьми, все же долго они не позволяют колотить себя безответно. Вскоре после того, как двести дочерей Великого Отступничества провозгласили свой манифест, «святые Судного дня» кинули боевой клич по всей стране. Сперва по всей «территории» Юта были проведены районные собрания женщин, на которых приносились обеты и делались публичные заявления. Затем было решено провести всеобщую конференцию в городе Соленого озера, чтобы подчеркнуть единство и солидарность, разъяснить цель многоженства и его значение для спасения души. Женщины Испанской Вилки тоже не захотели отстать от других. Они созвали собрание, на котором обсудили поездку в город Соленого озера с тем, чтобы и их голос прозвучал в общем хоре. Пропев вначале несколько красивых святых псалмов, они принимаются описывать, как каждая из них довольна своим особым предназначением. Они воздают хвалу мудрости всевышнего, которому ведомо, что счастье женщины заключается в том, чтобы иметь справедливого и добродетельного супруга; нельзя мириться с тем, чтобы такой мужчина доставался только одной женщине. Они считали, что духовное единодушие и посильное участие в делах божьих поселило в домах мормонов мир и согласие, каких никогда не встретишь в ином человеческом общежитии. «Каждый день, дарованный нам богом, — говорили они, — мы благодарим всевышнего и его друга — пророка — за то, что они учредили прекрасную жизнь на земле без зависти и ревности. Разве кому-нибудь доводилось видеть, чтобы святые Судного дня пренебрегали порядочными женщинами, как это делают иезуиты и лютеране, которые всячески стремятся увильнуть от законного брака и, уж если не удается его избежать, в конце концов после обманов и измен умудряются отделаться от своих жен. И пока мы живы, ни за что на свете не отречемся мы от своей прекрасной праведной жизни, как бы ни запугивали нас Соединенные Штаты, их армия и полиция, конгресс, сенаторы, ораторы, газетные писаки, писатели, профессора и невежды-священники, включая самого антихриста папу. Никакая сила не помешает нам следовать святой воле господней, его наказу о многоженстве и остальным правилам, предписанным им. Мы, женщины-святые Судного дня, заявляем: «Многоженство до гробовой доски! Многоженство или смерть!»

Когда закончилось городское собрание в Испанской Вилке, женщины разбились на группы, специальные подводы должны были отвезти их в город Соленого озера. Большие повозки, которые предназначались для сена и фуража, запряженные четверками лошадей, были оборудованы скамейками и одеялами, чтобы перебросить эту цветущую женскую компанию в столицу. Лица женщин светились воодушевлением. Их отличало выражение счастливой невинности — украшение монахинь. Одни смеялись от почти детского избытка чистой совести, граничащего с бессовестностью, другие распевали дрожащими голосами хвалебные гимны, чтобы дать выход своим чувствам. Группа молодых парней аккомпанировала им на духовых инструментах. Мужья стояли вдоль дороги с детьми на руках, чтобы помахать на прощанье шляпой. Все без разбора целовали друг друга на прощанье. Пожилой мужчина подошел к одной из повозок, отбросил волосы со лба и обратился к молодой девушке, сидящей между двумя пожилыми женщинами. Она смотрела вопросительно, широко открытыми глазами и не принимала участия в пении, потому что не знала слов, но по ее довольному выражению лица было видно, что она счастлива.

— Я надеюсь, мой светик, — сказал он усмехаясь, — ты не разочаровалась в той стране и в том царстве, которое я обрел для вас, моих детей. Я только хочу сказать, что, если бы мне довелось прослышать о более праведной божьей крепости, я постарался бы и ее добыть для тебя и твоего брата.

Четвертая жена епископа смотрела на своего отца издалека, из-за той огромной пропасти, которая лежит порой между двумя сердцами. Она ответила с повозки:

— Чего могу я желать лучшего, чем последовать за этими женщинами? Я надеюсь не дожить до того дня, когда обману епископа Тьоудрекура, — ведь он спас меня от мерзкого чудовища, имя которого я боюсь произнести вслух.

— Стоит ли говорить об этом чудовище! Будь счастлива, что ты избавилась от него, — сказала мадам Колорней, сидевшая рядом с четвертой женой.

— На островах Вестманнаэйяр было только одно морское чудовище; у него открывалось столько ужасных пастей, сколько ножей всаживали в него, — сказала Мария Йоунсдоухтир из Эмпухьядлюра, сидевшая по другую сторону от четвертой жены с малолетним Стейнаром на коленях. Потом слепая Мария добавила:

— Люди на островах Вестманнаэйяр, где я выросла, не искали небесного царства: оно было внутри них, где бы они ни находились, — даже вися высоко над пропастью, они чувствовали себя в божьем граде Сионе.

Н-но! Послышался первый свист кнута. Тронулась первая повозка, за ней пришел в движение весь караван с женщинами и музыкой. Мужчины, прижав к груди детей, некоторое время бежали рядом с повозками; одни махали шляпами на прощанье, другие шутили, третьи выкрикивали добрые напутствия. Но вскоре они стали отставать. Женщины помахивали платочками с повозок и пели под духовную музыку. Столбы пыли вздымались на дороге. Мужчины окончательно сдались — они уже не бежали и не размахивали шляпами и, когда повозки выехали за околицу, повернули домой — все, кроме одного. Он стоял посреди дороги со шляпой в руке, в облаках пыли. Повозки с женщинами уже исчезли вдали, не доносилось ни пения, ни музыки. Мужчина протер глаза, запорошенные пылью после этого бесполезного бега, надел шляпу и только тогда заметил, что стоит перед тем домом в самом конце улицы, в котором когда-то была швейная машина.

Дом сильно обветшал с тех пор, как он увидел его впервые, хотя и тогда он был не в самом лучшем состоянии. Щели в стенах были так велики, что в них облюбовали себе место ящерицы; в некоторые трещины набилось столько земли, что там выросли сорняки. Веревка для просушки белья представляла унылое зрелище по сравнению с былыми временами: сейчас на ней болталось только несколько драных детских рубашонок.

Мужчина заметил, что не только он смотрел вслед удаляющимся повозкам; перед дверью стояла молодая темноволосая девушка, всем своим обликом похожая на мать, только не унаследовавшая ее смеха. Девушка была наделена всеми женскими добродетелями, кроме одной, — она не утруждала себя тем, чтобы здороваться со знакомыми людьми. Держа на руках годовалого ребенка, она смотрела вслед удаляющимся повозкам затуманенными от слез глазами. Малыш пытался утешить свою мать. Он теребил ее нос, мокрый от слез, вытирал маленькими пухленькими пальчиками ей глаза. Стоун П. Стенфорд снял перед девушкой шляпу.

— Ну, наделали шуму эти подводы сегодня, — сказал он, подходя к двери. — Добрый день! Благослови вас бог обоих.

Площадка вокруг дома не приводилась в порядок в этом году, а может, и все двадцать лет. Здесь, на небольшом клочке земли буйно разрослись тамариск, шалфей и другие травы пустыни. Кое-где со стен отвалилась облицовка. Окна, выходящие на улицу, были заколочены. Когда-то, давным-давно, каменщик почти обещал женщине привести в порядок ее дом. Вряд ли когда кто другой так пренебрег своим обещанием. Кирпичи, которые однажды, при первом посещении этого дома, он привез в коляске и сложил у входа, почти заросли травой. Он протянул девушке руку, и она, сначала вытерев ладонью лицо, протянула ему свою, мокрую от слез. Он погладил мальчика по головке и усмехнулся:

— Оказывается, не всем сегодня весело в граде господнем Сионе вопреки ожиданиям. Что произошло?

— Мы иезуиты, и нам нельзя ехать вместе со всеми, — сказала девушка, продолжая всхлипывать.

— Ты бы пришла ко мне, я бы как-нибудь усадил тебя рядом со своей дочкой в благодарность за благословенный кофе, — сказал он. — А если я человек ненадежный и обещаю больше, чем могу сделать, надо было обратиться к более старому и надежному другу дома, чем старик из Лида.

— Это ты о Роунки? — спросила невежливая девушка. — Уж не думаешь ли ты, что ему под силу схлопотать место в повозке еще для одного женского зада? Единственное, на что он способен, так это заколотить досками окна после того, как мальчишки вышибли в них стекла. Этой работе он, наверно, научился при лютеранской церкви.