Страница 56 из 103
Из Остржигома путь наш лежал вдоль Дуная на юг, по широкой наезженной; дороге, мимо заснеженных виноградников и глиняных лачуг. Изредка навстречу попадались всадники, с которыми мы не обменивались приветствиями: в глазах людей был страх.
Ночь была холодная, но снег не падал, и на небе искрились высокие звезды. Усталые, подъехали мы к корчме на дунайском берегу. От замерзшей поверхности Дуная было светло. Мы стали колотить в ворота. Открыл корчмарь. Из помещения повалил пар, и мы минуту стояли как в тумане. Потом увидели вокруг стола — несколько человек в роскошных одеждах, с венгерскими черными плащами через плечо. При виде нас все замолчали. Послышался только женский вскрик. За столом сидел, держа на коленях голую цыганку, юноша в золотых кудрях…
Мои провожатые, так же как и я сам, сразу узнали короля Ладислава. Они упали на колени. Я же произнес следующее приветствие:
— Государь! Пан правитель страны Иржик приказал передать вашей милости поклон и вот это послание!
Золотоволосый юноша поглядел на меня холодно, продолжая гладить цыганку по голому плечу. Он ждал, что я еще скажу. Узнал он меня или за четыре года физиономия моя начисто изгладилась у него из памяти? Я тоже молчал. И спрятал послание. Король Ладислав осторожно поставил цыганку на ноги и еще раз вопросительно взглянул на меня. Потом хлестнул плетью по столу и выругался по-венгерски. Спутники его мгновенно исчезли. Только цыганка задержалась. Король, с восхищением глядя на ее колеблющиеся бедра, легонько стегнул ее плетью. Цыганка, взвизгнув, упорхнула.
Король встал передо мной. Он был не особенно высокий, но стройность как бы придавала ему росту. Голос его звучал тихо, немного хрипло и только потом стал громче.
— Меня не интересует посланье господина Герзы. Со вчерашнего дня я — самодержец в Венгрии, завтра стану самодержцем в Австрии, а послезавтра — в Чехии, Оставь посланье при себе, шут, и держись подальше от моего меча…
— Я — рыцарь Ян Палечек из Стража! — отчетливо произнес я.
— Ты — рыцарь, а я — король, и если нынче уйду из Венгрии, так завтра буду опять в Будине и в Праге.
Король прошелся по зале. Я понял, что он навеселе. Потом он подошел ко мне, улыбнулся своей очаровательной детской улыбкой и весело промолвил:
— А послание, прежде чем поедешь домой, ты можешь оставить мне. Нам с тобой не по пути. Мне в Австрию, тебе в Прагу. Передай поклон моему отцу Иржи. Скажи ему, что каждое его золотое слово — в моем сердце. Поэтому мне хотелось бы прочесть его новое послание. Оно попало ко мне при удивительных обстоятельствах и явно по воле божьей…
Я вручил ему послание, которое он у меня выпрашивал, только что надменно отказавшись его принять. Я знал: и то к другое было ложью и притворством.
Получив послание, он повернулся ко мне спиной. И стал выкрикивать какие-то немецкие имена — не то Ганс, не то Франц, уж не помню. Вернулись его спутники, и с ними прискакала воробушком цыганка. Король мой положил посланье на стол, между жестяных кружек и бокалов, прямо в лужу пролитого вина. Потом обхватил цыганку за талию и принялся целовать ее в губы.
Я, не поклонившись, вышел вон, в ночную тьму, где меня ждали оба мои провожатые с конями в поводу. Мне не хотелось ночевать под одной кровлей с чешским и венгерским королем.
На этом, дражайший доброжелатель мой, я кончаю. Больше негде писать. Уместится разве только моя подпись да два слова о тысяче воспоминаний, привязывающих меня к вам.
Ваш Джанино Пульчетто — Палечек».
II
Рыцарь Ян Палечек господину канонику Никколо Мальвецци в Падуе письмо второе о предметах шутовских и вообще чешских.
«Дорогой и хранимый глубоко в сердце учитель и господин!
Письма из Чехии в Италию писал господин кардинал Эней Сильвий, пишет их тут у границы некто, одержимый святым гневом против турок и против чехов, по имени Капистран, пишет о Чехии пламенный и ученый легат Карваял[124], среди каталонцев при дворе папы Каликста[125] находятся сплошь знатоки чешских дел и пишут, пишут… Почему бы и мне, рыцарю Яну, шуту короля Иржи, не написать вам? Надеюсь, что я осведомлен в этих делах по крайней мере не меньше их всех, вместе взятых, и что чтение писем моих доставляет вам хотя бы такое удовольствие, как созерцание крутящихся вод той речки, названия которой я не помню, но которая, конечно, по сию пору течет под виноградниками близ Падуи, где вы так любите отдыхать и где мы с вами опорожнили столько искрометных кубков. Солнце светило на крышу беседки, солнце светило в медовом желтом напитке, солнце светило в ваших мудрых двустишиях из древних языческих поэтов…
Я рассказывал вам о своей посольской поездке в Будин, закончившейся в цыганской корчме. Я быстро вернулся к своему государю в Прагу. Сообщил ему обо всем, что видел, и о кудрявом мальчике, который бежал из восставшей Венгрии, мимоходом крутя любовь с цыганками и хлестая плетью по столу.
Мой государь только молча головой качал. Потом тяжело опустился на стул и приказал налить ему сдобренного пряностями вина.
— Быстро королевские привычки усвоил! — промолвил он, словно про себя. — Удивительных сыновей породил великий Карл[126]. Одного в трактире из-под стола вытащили, чтоб ему сказать, что отец умер и что он отныне — чешский король, другой на всех сеймах лгал и все троны бесчестил… А этот вот — внук лжеца. Странная кровь люксембургская! Смесь искры божьей с нечистой дьявольской… И — то бог верх возьмет, а то — дьявол. Прикажем дьяволенку этому в Прагу вернуться Очистим его от нечистоты, ей-богу! У нас тут хорошие банщики… Расскажи мне что-нибудь об Италии, Ян, чтоб мне лучше понять слабости и грехи людские…
И я стал рассказывать ему о монахах и красавицах, о виноградниках, где иной раз под вечер услышишь смех козлоногих, о лагунах, о городах, управляемых купцами, богатыми, как султан турецкий, и любителями таких прекрасных картин, что брат Бискупец приказал бы сжечь их на костре. Но об этом самом Бискупце я напишу тебе, отец Никколо, подробней в другой раз.
Потом рассказал я своему государю несколько своих падуанских приключений и о прекрасной Лючетте, и государь опять от души смеялся. Я, конечно, не рассчитываю узнать что-нибудь об этой грешнице от тебя: ведь ты обременен другими заботами.
Государь решил, и Ладислав послушался. Он побоялся Иржика, светловолосый наш! В начале прошлого года опять явился со своей расфуфыренной свитой у пражских ворот и опять был торжественно принят, опять звонили во все пражские колокола и всегда верный святовитский капитул старался отличиться пением псалмов и каждением. Но наш кудрявый паренечек кинул на магистра Роткицану такой надменный, такой королевский и озорной взгляд, что достойный служитель матери божией Тынской до сих пор этого переварить не может. Наверно, до самой смерти не забудет.
Потом заговорили о свадьбе. Дескать, надо королю жениться.
Особенного интереса к своей будущей супруге он не проявил; его больше занимал вопрос об отправке пышного посольства за невестой в Париж. Иржи с готовностью посадил в тюрьму австрийского Гельцера[127], не сумевшего собрать через сборщиков нужную для этого сумму в Австрии, и сколотил ее в Чехии сам. Тем крепче король будет связан с Прагой!
Ладислав опять поселился в Краловом дворе, но с большим удовольствием проводил время в Бочковом доме, куда его, безусого юнца, манила зрелая красота пани Йоганки, жены Иржика. Он все время вертелся вокруг нее: то подаст ей бокал за столом, то нагнется и подымет упавшее с плеч покрывало, то пошлет улыбку глазами, которые старше его лица, то отвернется со вздохом, когда она ласково заговорит с мужем. Иржику донесли, что Ладислав покушается на добродетель пани Йоганки, но он только слегка улыбнулся и пренебрежительно махнул рукой. Пани из Рожимталя — львиного племени, а львица с злым котенком может, самое большое, поиграть!
124
Карваял Хуан (1399–1469) — католический кардинал, папский легат в Германии и Венгрии, разрешил двум венгерским католическим епископам короновать Иржи Подебрада при условии, что будущий чешский король не будет чинить препятствий католической церкви (это обязательство Иржи Подебрад принял на себя тайно, и католики позднее пытались истолковать эту его присягу как обещание покончить с гусизмом); стремился полностью подчинить Чехию влиянию католичества.
125
Каликст III (Альфонс Борджиа) — папа римский в 1455–1458 гг.
126
Имеются в виду сыновья Карла IV Вацлав IV (1361–1419), король чешский и германский, и император Сигизмунд I.
127
Гельцлер Конрад, приближенный Ладислава Погробека, поддерживал самодержавные устремления молодого короля, вступил в сношения с противниками Иржи Подебрада из среды чешских феодалов-католиков; Иржи Подебрад, приехав в Австрию, обвинил его в финансовых злоупотреблениях, с помощью Эйцингера добился падения Гельцлера и его заключения в тюрьму.