Страница 18 из 103
— Ведь ты по-прежнему та девочка с сладкими очами, которая бегала со мной по лугу, когда Боржек ловил раков… — сказал Ян.
— И да и нет… — ответила Бланчи с загадочной улыбкой.
И Яну стала нравиться эта загадочность, и он полюбил Бланчи еще больше, чем при первой встрече.
Он понял, что любит не ребенка, а девушку. И любовь его наполнилась новым очарованием. Она стала подобна прогулке по розовому саду, теплому дыханью лунной ночи, звездным пожаром, полыхающим в августовские вечера, озаренному солнцем лугу, когда расцветают ослепительно белые сердечники над теплым болотом в большеглазые коромысла ищут дорогу к воде в камышах.
Яновы каникулы были ни веселые, ни печальные. Долгие дни, залитые солнцем, внезапные грозы и короткие дожди, вечера с зарницами и поздними светляками, с любованьем милыми ровными далями в оторочке горных хребтов на щербатом сером горизонте… На этих каникулах он не увлекался ни верховой ездой, ни чтением латинских философов. Ходил один по полям или ждал, когда появится сестра, пойдет с ним по липовой аллее, тянущейся от часовни в долину, и хоть на мгновенье даст ему свою правую руку, указывая левой на цветущие маки. На этих каникулах для него было радостью коснуться рукавом своим Бланчина платья или почувствовать ее волосы у себя на лице. Он уже не целовал Бланке ни ресниц, ни губ. Но любил ее еще больше. Она стала другая, и потому другой стала и его любовь.
Всякий раз, когда он заговаривал о будущем, Бланчи молчала. А однажды сказала ему:
— Ты поедешь с Боржеком в Прахатице и опять проведешь там год. Мы будем переписываться. Потом ты вернешься и, наверно, опять уедешь, но уже дальше, в чужие края. Наш отец задумал отправить вас с Боржеком в Италию. Тебе на самом деле хорошо увидеть свет…
— А тебе? — спросил Ян, впившись взглядом в Бланчины губы.
— Мне? Как бог даст. У девушки другая доля…
И сладкие очи ее затуманились.
— Я буду хозяином Стража, а ты — хозяйкой!
Он произнес это будто присягу. Так мальчики клянутся друг другу.
Бланчи громко и почти насмешливо засмеялась.
Ян рассердился. Целых четверть часа молчал. Но Бланчи взяла его за руку и, перебирая его пальцы, вдруг погладила ему запястье и поцеловала мизинец:
— Ты еще совсем маленький, как этот вот пальчик, мой Палечек!
Ян был счастлив этим проявлением Бланчиной благосклонности и порадовался тому, как приятно звучит в ее устах его имя. «Мой», — сказала она… Он хотел поцеловать ее, но она убежала от него на скошенный луг и принялась вытаскивать сухие стебли из копны сена.
— По-моему, сено лучше всего пахнет вечером. Знаешь. Ян, когда я спала в твоей постели, — тут она улыбнулась, — и держала вечером окно открытым, до меня доходил запах кошеных лугов, даже с опушки за тем темным бором. А это за много миль отсюда. Уже на самой границе.
Разговор о сене успокоил Яна; сердце его опять прониклось тишиной и благоговением. Бланчи вернулась к нему, и они зашагали домой рядом — брат с сестрой. Но если Ян надеялся, что будет теперь ближе к сестре, как брат, то он ошибся. Он был от нее отдален. Когда они сидели рядом или шли вместе, они всегда чувствовали эту братскую связь. Но в то же время их отдаляла друг от друга любовь. Весело было Боржеку и Бланче. Весело могло быть Бланчи и Яну. Если бы они друг друга не любили.
Но так хотел дьявол, тасующий карты судеб людских с таким расчетом, чтоб игра была тяжелей, трудней и чтоб выигрыш был для них заранее исключен.
Был 1444 год. После чумы, которая посетила за пять лет перед тем чешскую землю, пощадил лишь горный район, впервые был убран сносный урожай. Мысленно оглядываясь назад, люди видели позади одни могилы. Умер жестокий сын Карлов Зикмунт, но, к несчастью, также и король Альбрехт[55], на которого возлагалось столько надежд в королевстве, в маркграфстве, в Австрии и Венгрии. Умер во время той же эпидемии 1439 года, после святого Вита, и знаменитый Филиберт[56], епископ и легат святейшего Базельского собора, управитель архиепископства пражского, так и не вернувшись в свою любимую норманскую резиденцию, чей кафедральный храм не могло заменить ему даже прекрасное здание, возведенное Карлом над строптивой и еретической Прагой, в которой он, пастырь добрый, причащал под обоими видами и чьих священнослужителей до конца рукополагал. Умерли славный магистр Кршиштян из Прахатиц и многие преподаватели Пражского университета; покинуло юдоль земную множество священнослужителей таборитских, пражских и римских, а равно многие выдающиеся мужи из числа мирян, наполнявшие духом ссоры и примирения залы сейма и ратуш… Таким образом, наступившее после Альбрехтовой смерти межвременье было вызвано также и тем, что погибло целое поколение, до тех пор делавшее историю, а новое еще не успело достичь зрелости, которая одна только дает право мужам держать власть.
Междуцарствие это было для многих выгодным, так как позволяло наживать богатство кривыми путями. Но и те, кто жаждал твердой власти, предпочитали между царствие неизвестному чужеземному королю, который растопчет привилегии и начнет давить народ без различия состояний.
Пан Боржецкий, проведший несколько недель в Праге, вернулся в Страж озабоченный и совсем поседевший. Он сообщил, что на чешскую землю невозможно глядеть без слез и особенно страшно видеть разрушенные крепости, зияющие раны в городских стенах и сожженные церкви, чьи пустые окна полны печали и мрака. Пан Олдржих поклялся, что больше никуда из своего замка не поедет, останется в нем до самой смерти. Но не открыл того, что по дороге останавливался у страконицких и клатовских соседей и, сам не зная хорошенько, что делает, заключил с ними договоры о помощи в случае внезапной и неожиданной опасности.
Об этом он ничего не сказал своим сыновьям — ни родному, ни пасынку — перед их отъездом в Прахатице.
На этот раз Боржеку отъезд показался более легким, чем в прошлом году. Но Ян никак не мог проститься с Бланчи. Все возвращался, хотел ей что-то сказать и не мог, пока в конце концов Бланчи не кинулась, плача, ему на шею и не стала его целовать, как еще никогда не целовала.
И Ян уехал, вместе с Боржеком и Матоушем Кубой, и на душе у него пел серафим любви.
X
Но уже в первой половине октября Ян прислал пану Олдржиху Боржецкому письмо с описанием великого события, которое произошло в Прахатицах:
«В эту субботу, в полночь, караульные заметили, что со стороны Гусинца приближаются большие военные отряды с телегами и знаменами. Они тянулись по долине, по которой, говорят, ходил в здешнюю школу магистр Ян Гус и где остался, как утверждают благочестивые чашники, отпечаток его тела в камне, на котором он отдыхал. Караульные видели, что отряды везут с собой несколько крупных огнестрельных орудий. Нам в школе сказали, что это пан Олдржих из Рожмберка, самый могущественный из вожаков римской партии, домогается Прахатиц, которые со времен короля Зикмунта были в залоге, а члены прахатицкого магистрата отнеслись к парламентерам пана Рожмберка с злой насмешкой, заявив им — пускай, мол, пан Рожмберк сам придет и возьмет Прахатице!
В воскресенье утром, когда в костеле святого Якуба шла ранняя месса и регент Егне с нашими певчими готовился к большой мессе, со стороны Черной горы грянул выстрел из тяжелого орудия, и тотчас вслед за этим занялась крыша у купца Антона. Прахатицкие отвечали стрелбой, но вскоре пылало уже полдома на площади, и камни из рожмберкских самострелов, — мы уже знали, что нас осадил пан Олдржих, так как над его лагерем развевались флаги с пятилистой розой, — дождем посыпались на площадь. Никто уж не думал о церковной службе, и школяров в старых железных кольчугах погнали на городские стены, в помощь прахатицкой страже, к которой присоединились и горожане, вооруженные старым оружием времен Жижки. Наш хозяин, купец Куклик, держа в руках палицу, помчался с диким криком на северную сторону укреплений, где, между прочим, рожмберкцы не вели никакого наступления. Оно шло с востока и юга, между тем как на вершине Черной горы стреляло одно орудие за другим.
55
Альбрехт II (1397–1439) — эрцгерцог Австрийский в 1404–1439, король Чехии в 1437–1439 гг., император Священной Римской империи в 1438–1439 гг.
56
Филиберт (ум. 1439) — епископ г. Кутанс (Нормандия), в 1435–1439 гг. легат Базельского собора и епископ в Чехии, сторонник соблюдения компактатов.