Страница 40 из 41
— Борис Петрович, — продолжал Козлов, — есть тут некий Семен Рубцов, местный житель, правда, он немного пьян, но утверждает, что, возвращаясь в деревню часов в десять-одиннадцать вечера, еще до пожара, видел, как из леса сразу за дачами вышел человек и сел в такси, которое подошло к скирде возле дороги. В руках у этого человека был чемодан. Когда машина проезжала мимо, пассажира не было видно, наверно, лежал на заднем сиденье. Номер такси Рубцов запомнил — 15–50, а буквы не разобрал. Какие будут указания?
— Доедешь до первого поста ГАИ, узнай адреса и телефоны первого, одиннадцатого и двадцать первого таксопарков. Раз номер начинается с единицы, машина одного из них. После этого жми туда. Установите с диспетчерами, кто выезжал в Березовку. Разыщи шофера и сюда.
Итак, сейчас главное — проанализировать факты и сделать выводы. Во-первых, Лаевский сам говорил, что почти не пьет. Поэтому визит к соседу в нетрезвом состоянии выглядит слишком уж нарочитым. Его предыдущие действия — уход от наблюдения в Неопалимовском, бегство через задворки — говорят за то, что Лаевский петляет, надеясь выиграть время. В таком случае пожар был нужен, чтобы направить оперативников по ложному следу.
Морозов посмотрел на часы — начало третьего. Тишину нарушил низкий зуммер внутреннего телефона.
— Борис Петрович, я из проходной, привез таксиста, попросите дежурного пропустить.
Водитель оказался коренастым мужчиной средних лет, на лице которого недоумение смешивалось с испугом.
— Наливайко Григорий Кузьмич, шофер первого класса, — представился он.
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что шофер знает Лаевского несколько лет. Тот заранее звонил ему, когда было нужно куда-нибудь ехать. Такси подается в нужное место к определенному часу, чаевые Лаевский давал щедрые — рублей по десять, иногда двадцать. Морозов достал бланк допроса.
— Григорий Кузьмич, я занимаюсь расследованием убийства некоего Хабалова, и мне необходимо допросить вас в качестве свидетеля. Когда позвонил вам Лаевский, о чем просил?
— Вчера утром он позвонил мне домой и велел подъехать с другой стороны проходного двора к трем часам, затем я завез его в гастроном, а часам к шести доставил в Березовку. По дороге туда он показал мне место около скирды и велел подъехать туда точно в 21 час 35 минут. Я выполнил все, как он просил. Потом отвез на Народную улицу. Он дал мне полсотни, попрощался, и я уехал. В зеркальце видел, как он вошел во второй подъезд от угла.
— Лаевский как-нибудь объяснил вам, почему нужно подъехать именно к скирде да еще поздно вечером?
— Нет, он похвалил за точность и сказал: «Пусть сосед меня поищет, а теперь к Таганской площади».
— О чем говорили по дороге? Как он был одет?
— Молчал, как всегда, дремал. Одет был в темный плащ, берет. Чемодан у него еще был с ремнями.
Морозов записал адрес Наливайко, телефон, номер удостоверения и отпустил, хотя ему очень хотелось высказать свое мнение о поведении этого любителя щедрых чаевых. Козлов проводил таксиста до проходной, а вернувшись, застал Бориса с прижатой к уху трубкой.
— Так, хорошо, — говорил он и что-то записывал. — Если поступят еще заказы, немедленно позвоните мне или дежурному. Морозов положил трубку на рычаг и задумался.
— Итак, можно считать установленным, что Лаевский не сгорел вместе со своей дачей. — Козлов молча кивнул, выжидательно глядя на Морозова. — Скорее всего трюк с пожаром преследует все ту же цель: выиграть время, чтобы успеть окончательно замести следы. Мне кажется, есть одна зацепочка: в диспетчерскую такси поступил заказ на Народную для господина Краузе к девяти утра. Попробуем потянуть за эту ниточку…
Старший инспектор связался с Черкасовым и дал задание подъехать с бригадой на Народную улицу и покараулить там Лаевского. В случае его появления задержать, чемодан и прочие вещи оставить у него в руках и сразу же доставить в прокуратуру к Нарышкину, который будет предупрежден.
— А если Лаевский будет не один? — спросил Черкасов.
— Зафиксируйте с кем. На машину и за ним, с маршрута докладывайте, по ходу будем решать. Я на месте.
Опыт и интуиция подсказывали Морозову, что операция вступила в завершающую фазу. В десятом часу позвонил Черкасов:
— Борис Петрович, я из автомата на Народной. Подошло такси, из второго подъезда вышел толстый бородач. По походке похож на Лаевского, но одет иначе и чемодан другой. Морозов быстро прикинул возможные варианты:
— Поступим так: двоих с машиной оставьте на Народной, такси догоните и не спускайте с бородача глаз.
Вскоре Черкасов сообщил дежурному по рации, что следует за такси в направлении Шереметьевского аэропорта. Бородач в машине. Морозов взял у дежурного оперативную машину и тоже помчался в Шереметьево, попросил передать Черкасову, чтобы тот ни в коем случае не обнаруживал себя раньше времени.
В Шереметьеве пассажир вышел из такси, взял чемодан и неспеша направился в здание аэровокзала. Черкасов с одним из своих подчиненных вошел следом и занял место, удобное для наблюдения. Ничего общего с Лаевским, если не считать походки, у бородача не было. Шло время, к нему никто не подходил. До посадки на венский рейс оставалось полтора часа, и вылетающих пригласили пройти в зал таможенного досмотра. В это время подъехал Морозов и незаметно отозвал Черкасова в укромный уголок возле киоска «Союзпечати». Тот коротко поделился своими сомнениями. Да, положение складывалось щекотливое: а вдруг бородач действительно иностранец и его задержание может вызвать нежелательные последствия?
Между тем их подопечный взял чемодан и подошел к барьеру для таможенного досмотра. Морозов обратил внимание на его ботинки, носы у которых слегка загибались вверх. «Как у Лаевского, — подумал Борис, — видимо, широкая ступня, берет обувь на два размера больше». Вдруг бородач повернулся в их сторону, встретился глазами. В какой-то миг Морозов прочел в них удивление, страх, растерянность. Но они промелькнули и исчезли. Толстяк отвернулся и не торопясь направился к досмотровым столам.
«Лаевский! Сейчас уйдет в самолет!» — Морозов весь напрягся. А вдруг все-таки ошибка? Недоразумение, жалобы, нота протеста… А если он загримированный? Тогда уйдет навсегда… Ах, семь бед — один ответ!
— Владислав Борисович! — громко позвал Морозов, подойдя к бородачу сзади.
У того, как от удара, дернулась голова, но он, не оборачиваясь, продолжал открывать замки чемодана, хотя многие из пассажиров повернулись в их сторону. Морозов обратился вторично и дотронулся рукой до плеча «иностранца». Только после этого тот слегка повернул голову и спокойно спросил:
— Вас ист лос?
У Морозова отлегло от сердца: на него смотрели редкие по цвету, рыже-зеленые глаза Лаевского. Да, это был он, хотя и с усами, шкиперской бородкой. Роговые очки дополняли маскарад, делая его почти неузнаваемым.
— Ничего не случилось, Владислав Борисович, прошу взять свои вещи и пройти в комнату милиции. Помогите ему, — обратился он к сотрудникам.
Черкасов и один из сотрудников подошли к задержанному и встали с двух сторон.
— Чемодан возьмите сами, Владислав Борисович, и хватит притворяться. Теперь это уже глупо, — спокойно сказал Морозов.
Лаевский в глубоком раздумье проследовал в комнату милиции. Там он нетерпеливо мотнул головой и каким-то надтреснутым, не своим голосом обратился к старшему инспектору МУРа:
— Я бы хотел, уважаемый, высказать определенное неудовольствие в ваш адрес и смею заверить, что, если у вас есть совесть и самолюбие, вы предпочтете разговор тет-а-тет.
Дежурный предложил пройти в соседнюю свободную комнату.
— Радуетесь, Борис Петрович? Торжествуете? — с мукой в голосе спросил Лаевский, когда они остались одни. — А ведь в происшедшем виноваты вы. Да, да! Все остальное — следствие вашего давнего бесцеремонного вмешательства в мою жизнь. Вы скомпрометировали меня в глазах любимой женщины. Ирина ушла… начала, так сказать, честную жизнь… — Он закашлялся, долго не мог остановиться, словно последняя фраза застряла у него в горле, как кость. — А я? В моем возрасте искать утешения с другой? Может быть, вам трудно понять, что это невозможно… Я знал Ирину еще ребенком, столько в нее вложил… каждая вещь о ней напоминает. Что мне было делать? Пить? Стреляться с вами?