Страница 30 из 41
Друце вдруг замолчал, словно испугавшись, что сказал лишнее. Затем торопливо закончил:
— А больше я ничего не знаю.
— Спасибо, Роберт Иванович. У нас к вам просьба: никому ни слова о содержании нашей беседы.
— Ну, как тебе эта версия? — спросил Геннадий, едва они сели в машину, чтобы ехать на Петровку. — Вроде бы все сходится: ключ Савелию могла дать сама Хабалова и сообщить, что уходит из дома, а муж подшофе, действуй. Потом дождалась любовника где-нибудь на улице, узнала, что и как.
— В предположении, что Савелий мог убить мужа, есть логика. Но вряд ли он сделал это на почве ревности. Другое дело, если Хабалову удалось узнать, как намекает Друце, что-то о золотом песке…
В столовой Морозов думал о Лаевском, чья фамилия оказалась в записной книжке убитого гравера. Он вспомнил, что тогда этот престарелый художник-реставратор держался надменно, интуитивно чувствуя: серьезных улик против него нет. А когда тучи стали сгущаться, вывернулся прямо-таки виртуозно: написал заявление в Министерство культуры с просьбой принять в дар государству из своей коллекции часть картин на сумму 200–300 тысяч рублей и собственный особняк, чтобы переоборудовали в музей, а его утвердили смотрителем. Убыток невелик — по международным ценам коллекция стоила около десяти миллионов рублей, — но должный эффект был достигнут.
Затем в памяти всплыла Ирина, «шемаханская царица», как называл он ее про себя. Борис знал, что сыграл не последнюю роль в судьбе этой красавицы, заставив по-новому взглянуть на себя. Как-то она сейчас, нашла ли силы изменить свою жизнь?
— Гена, помнишь Ирину Берг, которая жила у Лаевского? — Морозов отодвинул тарелку с так и не доеденным борщом.
— А-а… черноглазая красавица? Не то жена, не то дочка. Она вроде уйти от него собиралась? Что это ты вспомнил?
— Вспомнил потому, что нужно всерьез заняться изучением Лаевского и его окружения. Пока не отработаем эту линию, окончательных выводов делать нельзя. Вот ты и займись меценатом.
Новые сведения, полученные Морозовым в ходе допроса Друце, в корне меняли дело. Поэтому Нарышкин решил не мешкая вызвать Зою Аркадьевну на допрос.
В третьем часу дня Хабалова несмело вошла в кабинет следователя. Черный костюм и такая же косынка на шее, прямой маленький нос распух от слез, уголки губ скорбно опущены — словом, весь вид этой женщины свидетельствовал, что она глубоко переживает гибель мужа.
— Здравствуйте, Зоя Аркадьевна, прошу садиться. — Она устало опустилась на стул, и Нарышкин с удивлением почувствовал тонкий аромат дорогих французских духов. — Как ваше самочувствие? — поинтересовался он, глядя в лицо Хабаловой.
— Лучше не спрашивайте. — Хабалова поднесла к глазам платок.
— Я вам сочувствую и думаю, с вашей помощью мы найдем преступника. Успокойтесь. — Нарышкин начал заполнять шапку протокола.
Зоя Аркадьевна сделала несколько судорожных глотков, словно ей не хватало воздуха. Потом убрала платок в сумку, показывая, что готова к разговору. Николай Николаевич отложил авторучку.
— Вы очень любили своего супруга?
— А как же иначе? Прожить двенадцать лет вместе…
— Извините за нескромный вопрос, тогда зачем вам любовник?
Хабалова вспыхнула, резанула следователя злым взглядом:
— С чего вы это взяли?
— У меня, есть основания спросить вас об этом, — несколько жестче обычного ответил Нарышкин. — Все вопросы я протоколирую и прошу относиться к ним с должной серьезностью. Итак, меня интересует все, что касается вашего знакомого Савелия.
— Клянусь вам, он не убивал! И оставьте его в покое!
Это было сказано с такой эмоциональной силой и уверенностью, что Нарышкин на мгновение заколебался.
— Клятва не является доказательством. Следствию нужны факты. Можете вы подробно рассказать, где он был в тот день?
— Нет, потому что я его не видела.
— Тогда не беритесь отвечать за него. Он женат?
— Нет.
— В таком случае ни вам, ни ему нечего стесняться.
— Не хочу я его впутывать в это дело. Понимаете вы или это слишком сложно для вас? — с тоской спросила Хабалова.
— Задача следователя — реабилитировать всех подозреваемых и найти настоящего убийцу. Поймите, если Савелий не причастен к убийству, мы убедимся в этом и оставим вашего знакомого в покое. Итак, кто он, как мне с ним встретиться?
Зоя Аркадьевна некоторое время молчала, упорно отводя взгляд, потом едва слышно прошептала:
— Нет его здесь, уехал, куда — не знаю.
— Как его фамилия, имя, отчество?
На глазах Хабаловой вновь показались слезы.
— Не виноват он ни в чем, не виноват… поймите, не виноват… — твердила она. — Вот поэтому я вам ничего не скажу… Можно мне уйти? — прижала она ко рту скомканный платок.
Нарышкин отметил повестку, проводил расстроенную женщину до двери.
— Борис Петрович, докладывает Черкасов, — услышал Морозов в телефонной трубке голос своего сотрудника. — Зоя Аркадьевна выскочила из прокуратуры как сумасшедшая и все оглядывалась. У метро позвонила из автомата. Услышал, как убеждала кого-то: «…Да, уезжай немедленно… Нет, ни в коем случае!.. Все, все… Когда устроишься, сообщи через Раю…» После этого повесила трубку и на метро поехала домой. Сейчас у себя в квартире. Какие будут указания?
— Если появится Савелий, задержите и доставьте в милицию.
После сообщения Черкасова было над чем подумать. Получалось, что Хабалова, вероятно, звонила своему знакомому, предупреждая об опасности. И есть еще некая Рая, поддерживающая связь между ними. Но как по имеющимся слишком скудным данным найти этого Савелия, который после звонка Хабаловой наверняка уже берет билет на поезд или самолет и очень скоро скроется из Москвы? А может быть, уже покинул столицу?
Размышления старшего инспектора прервал телефонный звонок:
— Здравствуйте, Борис Петрович, надеюсь не оторвал вас от срочных дел? Ах думаете? Тогда предлагаю объединить силы. Приезжайте ко мне, помаракуем вместе…
— Вот, полюбуйтесь. — Нарышкин победно потряс листками заключения медэксперта. — Оказывается, все очень просто. В момент, когда Хабалову нанесли смертельный удар, он находился в состоянии крайнего нервно-мышечного возбуждения, какое бывает во время физической схватки. Поэтому он еще имел достаточно сил, чтобы ускользнуть от своего противника в ванную комнату, закрыть дверь на задвижку, сесть на пол и даже не разбить бутылку. После этого наступила смерть. — Положив заключение перед Морозовым, Нарышкин продолжал уже более спокойным тоном: — Значит, версия со случайным вором, нашедшим ключ от квартиры, отпадает.
Морозов хотел возразить, но Нарышкин жестом остановил его:
— Мне кажется, события развивались следующим образом. Жена ушла в четырнадцать часов в магазин. Ее муж воспользовался случаем: достал припрятанную бутылку водки и сделал несколько глотков. В это время в дверь позвонили. Хабалов, не выпуская бутылки, прошел в прихожую и открыл дверь. Гость, может быть, тот же Савелий или кто-то другой, не сразу нанес ему смертельный удар. Иначе Федор потерял бы сознание и свалился в коридоре. Скорее всего они начали выяснять отношения, не пришли к соглашению, завязалась схватка. Противник, физически очень сильный человек, как, например, Савелий, схватил Федора. Тот вырвался. Тогда преступник и нанес смертельный удар. Спасаясь, Хабалов шмыгнул в ванную, закрылся там. После этого убийца покинул квартиру. Если у вас, Борис Петрович, есть иная версия происшедшего, с удовольствием послушаю.
— Готовой версии у меня нет. Но не кажется ли вам, что сводить дело лишь к одному Савелию на данном этапе, когда не отработаны все связи Хабалова, преждевременно?
— Хорошо, — прищурился Нарышкин, — оставим на время в покое этого Савелия. Что еще можно предположить?
— Месть! — Морозов усмехнулся. — Кстати, вторая версия Козлова так и называется.
— Допустим… Чья и за что?