Черная камея

«Вы говорите о Петронии?»

«Ты ничего не знаешь, – сказала та, что расчесывала мне волосы. – Она просто играет с тобой, а потом все равно убьет, как всех остальных».

Я чувствовал, как по жилам разливается лекарство, или мне это только казалось? Я мучился от жары, от дурных предчувствий, пребывая ни в забытьи, ни в сознании.

«Даже не пытайся подняться», – сказала женщина с расческой, но я попытался и оттолкнул ее от себя.

Она упала, пробормотав что-то по-итальянски. Кажется, она выругалась.

«Надеюсь, она будет тебя пытать!» – сказала итальянка.

Я лежал на спине и представлял, как подползу к балюстраде. Мне сразу следовало бы спрыгнуть вниз, пусть даже здесь и было высоко. Я глупо поступил, что не попытался этого сделать. Веки мои закрылись. До меня все еще доносились их голоса, вульгарный жестокий смех. Я возненавидел обеих.

«Послушайте, – сказал я. – Помогите мне добраться до перил, я сам перемахну через них. Позже скажете, что я спрыгнул. Скорее всего, я умру, и вы тогда порадуетесь, что освободились от меня, совсем, как... совсем как...» – Я не мог заставить язык повернуться. Я даже не был уверен, удалось ли мне произнести то, что, как мне казалось, произнес.

Я медленно терял сознание и уже не видел ничего вокруг.

Кровать начала куда-то перемещаться, и вначале я подумал, что это мне кажется из-за головокружения, но потом я услышал скрип колесиков. Наступила блаженная прохлада, с меня начали срывать одежду, а потом погрузили мое тело в теплую воду.

Какое блаженство, подумал я. Меня купали, смывая пот и жар, но я больше не слышал голосов молодых женщин.

«Послушай меня», – произнес чей-то голос прямо у меня над ухом.

Я попытался открыть глаза. В первую секунду увидел потолок, украшенный живописью – огромное синее небо с летающими по нему богами и богинями: Вакх на колеснице в окружении сатиров, несущих венки и побеги зеленого плюща, а за ними шествуют менады, вечные спутницы этого бога, в разорванных одеждах, со спутанными волосами.

Потом я разглядел юношу, который меня купал. Это был один из тех необычайно красивых молодых итальянцев, у которых густая вьющаяся черная шевелюра, мускулистые руки и широкая грудь.

«Я с тобой говорю, – сказал он с сильным акцентом. – Ты меня понимаешь?»

«Вода очень приятная», – попытался сказать я, но не уверен, что мне это удалось.

«Ты меня понимаешь?» – повторил он свой вопрос.

Я попытался кивнуть, но голова упиралась в край ванны, поэтому сказал: «да».

«Она подвергнет тебя испытаниям, – сказал он, продолжая свое дело. Он зачерпывал воду ладонями и выливал на меня. – Если не пройдешь проверку, она тебя убьет. Так происходит всегда с теми, кто не оправдывает ее ожиданий. Ты ничего не добьешься, если начнешь ей сопротивляться. Запомни мои слова».

«Помоги мне убраться отсюда», – сказал я.

«Не могу».

«Я тебя награжу, – стараясь говорить как можно четче, произнес я. – У меня много денег. Ты веришь?»

Он выпучил глаза и покачал головой.

«А это не важно, даже если и верю, – ответил он. – Она бы все равно меня отыскала, где бы мы с тобой ни скрылись, и никакая твоя награда уже бы не помогла. Мне от нее никогда не скрыться. Моей жизни пришел конец в тот вечер, когда она увидела, как я обслуживаю столики в одном венецианском кафе. – Он горестно хохотнул. – Как я теперь жалею, что подал ей тогда бокал вина, тот дурацкий бокал вина».

«Должен же быть какой-то выход, – сказал я. – Она ведь не Всевышний, эта особа». – Я снова начал терять сознание. Я боролся, чтобы не отключиться. Вспомнил звезды вокруг себя, ночную прохладу. Кем была эта женщина? Каким таким монстром?

«Да, не Всевышний, – он горестно улыбнулся. – Просто всесильная и очень жестокая».

«Что ей от меня надо?» – спросил я.

«Постарайся выдержать ее испытания, – ответил он. – Постарайся, чтобы она осталась довольна. Иначе ты умрешь. Она всегда так поступает с теми, кто ее подводит. Она отдает их нам, а мы избавляем мир от трупов, и за это нам позволяется жить дальше. Таково наше существование. Можешь себе представить, какое место нам уготовано в аду? А ты, если веришь в Бога, воспользуйся этим временем, чтобы помолиться».

Я не мог больше говорить.

Юноша поднял мои руки, одну за другой, и выбрил подмышки. Странный ритуал, я никак не мог понять, зачем кому-то понадобилось делать это со мной, а затем он прошелся бритвой по моему лицу с большой тщательностью.

«Не знаю, что это значит, – тихо сказал он, – но она приказала нам, чтобы с тобой мы обращались очень осторожно. – Он печально покачал головой. – Может быть, это пустяки, а может быть, и важно. Станет ясно только со временем».

Кажется, я опустил ладонь на его руку и слегка похлопал, стараясь утешить юношу – уж очень сильно он опечалился.

Все это время вода в ванне была теплой и нестоялой, а потом юноша прошептал мне на ухо, что он сейчас отвезет меня в такое место, где я приду в себя от лекарств, которые в меня вкололи, но все равно я не должен шуметь.

Я заснул.

Очнувшись, я понял, что один. Стояла звенящая тишина. Я лежал на диване, окруженный золочеными прутьями.

«Как этот мой приятель любит золото, – прошептал я, – впрочем, я сам его всегда любил».

Через секунду до меня дошло, что я нахожусь в красивой круглой клетке, дверь которой была надежно заперта на замок, а на мне не было ни ботинок, ни даже сандалий, чтобы пнуть ее как следует, кулак же здесь был бесполезен.

Что касается одежды, то я был одет только в черные брюки. Никакой рубашки.

Клетка стояла посреди огромного мраморного зала, именно такие залы встречаются в выстроенных на склонах гор палаццо, огромные квадратные окна в пол открывались на длинную террасу, как и должно быть, и там, за окнами, закат окрасил небо в великолепные золотистые и красноватые тона, солнце уже садилось в море, отбрасывая на его поверхность фиолетовое мерцание.

Я сидел на диване, следя, как окна наполняются светом первых звезд, а комната погружается в темноту, отчего все краски вокруг смягчились.

В той клетке, в которой я сидел пленником, было столько декадентской испорченности, что я возненавидел ее всей душой, хотя в то же время она меня как-то успокаивала, ибо я понимал, что в чудовищной игре с Петронией у меня может быть шанс выстоять. Именно на это намекал тот юноша, что купал меня. По крайней мере, я сделал такой вывод из его слов.

Медленно зажглись лампы, расставленные вдоль стен, и осветили фрески, в какой-то степени копировавшие фрески Помпей – прямоугольные картины, обрамленные красным, изображавшие различных богинь в танце, спиной к зрителям.

И когда все эти лампы наполнили зал золотистым светом, в него вошла не гордая заносчивая Петрония, как я ожидал, а два не менее странных создания.

Один был чернокожий мужчина, настолько чернокожий, что казалось, будто сделан он из отполированного оникса, и хотя он находился в самом дальнем конце мраморного зала, на большом расстоянии от меня, я сумел разглядеть золотые сережки у него в ушах.

У него были очень тонкие черты лица и желтые глаза. Курчавые коротко постриженные волосы слегка походили на мои.

Второй человек был для меня загадкой. Он казался старым: тяжелые челюсти, лысеющие виски, седая голова, но в остальном – без изъяна, словно был создан не из плоти и крови, а из воска. Внешние уголки глаз слегка были скошены книзу, словно глаза собирались соскользнуть с лица, а выступающий вперед подбородок придавал ему решительный вид.

Этот старик кого-то мне напоминал, только я никак не мог вспомнить, кого именно.

Ни тот ни другой не выглядели как живые люди, и во мне укрепилась уверенность, что они ими и не были.

Я припомнил звезды, которые видел вчера ночью, поднявшись в небо, и с ужасом осознал: сейчас я лишусь всего, что мне дорого, и я почти не в силах этому помешать. Испытания, битва, поединок, что бы там ни было – это всего лишь проформа.

Я онемел от страха и попытался привести мысли в порядок. Мне оставалось надеяться только на то, что придется страдать.