Страница 8 из 41
Я взял в руки одну из фигурок, сделанную по мотивам известных фресок пещерных храмов Аджанты. Фигурка оказалась довольно тяжелой. На черной блестящей поверхности резко выделялась белая гравировка, изображающая одежду и украшения. Увидев, что я заинтересовался, молодой человек подошел ко мне.
– Это «бидри», – сказал он. – Родина этого искусства – город Бидар…
Спустя год мне довелось побывать в Бидаре, городке на северо-востоке штата Карнатак, где когда-то четыре месяца провел Афанасий Никитин. В своем «Хождении» он оставил следующую запись: «…К Бидару, большому их городу, шли месяц… В Бидаре происходит торг на коней и на товар… можно купить также черных людей… Город Бидар стережет по ночам тысяча человек, поставленных градоначальником, и ездят все на конях, в доспехах и с факелами… В Бидаре же по улицам ползают змеи длиною в две сажени… Тут познакомился со многими индийцами… Они не стали от меня таиться ни в чем: ни в еде, ни в торговле, ни в молитве, ни в иных вещах…»
Сегодняшний Бидар ничем не отличается от большинства небольших индийских городов: узкие улицы, низкорослые – редко выше двух этажей – домишки из самодельного кирпича. В этих домах люди только спят, и то лишь в сезон дождей да в прохладные месяцы. Все остальное время горожане проводят на улице, занимаясь домашним хозяйством, торгуя или просто болтая с соседом за стаканом чая. Поэтому идти приходится посредине улицы, чтобы кого-нибудь не толкнуть, не наступить на чью-нибудь руку или не перевернуть одиноко стоящую на таганке почти на проезжей части улицы неизвестно кому принадлежащую кастрюлю, из которой вместе с паром поднимается невообразимо резкий запах, вызывающий страстное желание чихнуть.
С носящимися в воздухе запахами соединяется уличный шум, источник которого установить невозможно. Все, что находится на улице, кричит, шипит, визжит, скрежещет, напевает, мычит, булькает, льется, свистит, щелкает, хлопает, хохочет. Обратись к самому себе вслух, и то не услышишь. Прямо к городу подступает Новый Форт. Крепость была построена в XIV веке, но до сих пор хранит она следы былого расцвета, былой славы Бидара, который много веков назад был одним из крупнейших городов Декана, столицей государства Бахмани. Несколько поясов высоких зубчатых стен охватывают обширную вершину крутого холма, от подножия которого вдаль простираются ярко-зеленые квадратики полей, деревушки, темно-зеленые рощицы манговых деревьев, теряющиеся в дымке знойного дня.
В центре крепости на специальном возвышении сиротливо лежит ствол огромной пушки. Сейчас внутрь ствола бесстрашно забираются голоногие мальчишки. А некогда эта пушка наводила ужас на осаждавших крепость. Рядом со стволом небольшое углубление, напоминающее бассейн. Здесь и правда была раньше налита вода, но предназначалась она не для купания. Канонир зажигал фитиль, а затем сломя голову бежал к этому бассейну и нырял – чтобы не оглохнуть. Бидарцы шутят: во время осады, когда в крепости берегли каждую каплю воды, канонир – единственный среди осажденных – никогда не испытывал жажды и был всегда чист.
…Я шел по затихающей, но отнюдь не пустынной улице. Люди допивали вечерний чай; другие сидели, скрестив ноги, у двери своего дома и тихо беседовали; третьи укладывались спать, разворачивая на тротуаре нехитрые постели: циновки, видавшие виды одеяла или просто дырявые полотенца. Почти все магазины были закрыты или закрывались. Владельцы их деловито опускали ужасно скрежещущие металлические ребристые жалюзи, вешали увесистые, фантастических форм замки.
Ночью никто не торгует – кому придет в голову что-либо покупать в такое время? Но в маленьких мастерских зажигались газовые лампы и не умолкал стук молоточков, похожий на нежный перезвон серебряных колокольчиков.
– Салям, сааб! – услышал я звонкий мальчишеский голос.
Свет от лампы ярко освещал кусок улицы, выхватывая кое-где из темноты обмотанные полотенцем головы, руки или ноги, спящих. Я подошел ближе и остановился у входа в мастерскую. Небольшая комната в двухэтажном здании с высоким фундаментом. Только три стены; четвертая появляется тогда, когда мастерскую закрывают. Рядом в этом же здании магазин.
– Салям, сааб! – повторил мальчик еще радостнее, довольный, по-видимому, тем, что, появился повод отвлечься, сделать перерыв в работе.
Старик мастер в круглой шапочке, из-под которой выбивались седые волосы, сидел чуть в глубине мастерской. Посмотрел на меня поверх очков и, кивнув в ответ на приветствие, продолжал равномерно стучать. Мальчику было лет десять-двенадцать: густые черные волосы, не знакомые с расческой, огромные черные глаза с чистыми белками, длинные ресницы.
Старик еще раз взглянул на меня, затем перевел взгляд на мальчика и что-то ему сказал. Ребенок быстро вскочил, схватил стоявшую в дальнем углу мастерской маленькую табуретку, подул на нее и, обтерев тряпкой, предложил мне сесть.
Кроме старика и мальчика, в мастерской был еще один мастер, средних лет, в черной выгоревшей куртке «ширвани». Он сидел за столиком, и я не сразу его заметил. Рядом с ним лежали сваленные в кучу черные фигурки «бидри». Они не имели обычного металлического блеска и казались обуглившимися деревянными чурками. Мастер неторопливо брал одну из них, укладывал ее в специальное углубление в стоявшей перед ним трехногой табуретке и острым, напоминающим шило инструментом аккуратно вырезывал, поминутно сдувая черную вьющуюся стружку, нанесенный на фигурку рисунок. Затем он долго тер ее шкуркой, отчего она начинала блестеть, и осторожно укладывал в рядок таких же фигурок у ног старика. Старик, одной рукой ловко вставляя в выгравированный узор тонкую серебряную нить, другой точными короткими ударами молоточка закреплял ее в пазах. Мальчик распутывал и подавал старику нить, укладывая готовые изделия на полку.
Некоторое время мы все молчали. Старик передал мальчику оконченную фигурку и, отряхнув руки над небольшой жестяной банкой, в которой лежали серебряные нити и фольга, вытер их фартуком.
– Чай пийё, – сказал он громко и бросил мальчику несколько монет.
Схватив деньги, мальчик побежал на другую сторону улицы и вскоре вернулся с небольшим металлическим подносом, на котором стояли четыре стакана чая с молоком.
Я взял в руки фигурку и вопросительно посмотрел на старика. Шумно отхлебывая ароматный чай, он старательно подыскивал английские слова; когда не находил нужного слова, поглядывал на своего товарища, и тот охотно подсказывал.
– Давно это было. Никто не знает точно, когда и как родилось это искусство. О первом мастере мы знаем только, что жил он бедно и, чтобы как-то кормить семью, уходил в джунгли и там из дерева вырезывал фигурки святых. Но этим занимались почти все в округе, и много заработать не /давалось. Однажды, высекая заготовку для фигуры, он отрубил себе руку и стал кататься по земле, горько плакать и причитать, что теперь его семья умрет с голоду. Вдруг он услышал чей-то голос. Перед ним стоял садху – святой. «Не убивайся так. Я тебе помогу. Я открою тебе секрет одного материала, из которого ты сможешь делать необычные вещи. Но помни, что ремесло твое должно быть бескорыстным искусство свое ты не должен превращать в средство обогащения. Ты будешь жить в достатке, но не помышляй о роскоши. Род ваш будет владеть сим секретом, передавая его от отца к сыну, до тех пор, пока вы будете соблюдать это условие, пока ваша работа будет приносить людям лишь радость».
Старик многозначительно вздохнул, словно подчеркивая значение сказанного и в наши дни, допил остатки остывшего чая, поставил стакан на пол, снял очки в круглой простой металлической оправе и начал их легонько протирать носовым платком.
– С тех пор на базаре, возле того места, где торговал мастер, всегда было много народу. Покупатели с восторгом рассматривали фигурки людей, животных, украшения. Все они были сделаны из черного металла, которого до того здесь никто не видел. Фигурок было немного, но они были настолько красивы и изящны, что многие приходили лишь посмотреть на них и оставляли деньги – кто сколько мог, просто так. Иногда однорукий мастер продавал кое-что из своих произведений, но за очень умеренную плату.