Страница 17 из 21
Декабрьским вечером шестьдесят шестого года у Шебаршина произошел неприятный разговор с одним господином, чей лик Леонид Владимирович пытался запомнить, но так, честно говоря, и не запомнил.
Это был человек из породы людей, которые умеют быть невидимыми в любой, даже самой плотной толпе.
Назвался он сотрудником пакистанской контрразведки и, не дожидаясь никаких ответных слов, довольно напористо завел разговор о делах в советской резидентуре, назвал несколько имен, которые Шебаршину были, естественно, известны, – в общем, проявил завидную для иностранного контрразведчика осведомленность.
Шебаршин подумал, что пакистанец начнет вербовать его, и приготовился дать отпор, но пакистанец этого делать не стал, сказал только, что о деятельности советской резидентуры, и в частности Шебаршина, ему известно из американских источников…
А американцы всегда сидели на советской разведке плотно. Но еще более плотно сидели на пакистанцах – и не только на разведке, но и на государственных учреждениях, на промышленных предприятиях, конторах и так далее – контролировали буквально все. Это, конечно же, не могло не беспокоить пакистанские власти.
Велико было удивление Шебаршина, когда пакистанский контрразведчик заявил, что ему поручено выяснить, и выяснить именно через Шебаршина, – как отнесется советская разведка к тому, чтобы регулярно обмениваться информацией с пакистанской стороной по американцам.
Шебаршин отверг свою принадлежность к разведке, но сказал, что знает в посольстве человека, которому это предложение будет интересно, и все передаст ему. Пакистанца этот ответ удовлетворил. Договорились встретиться через несколько дней, на том разговор и завершился.
Ночью в Москву ушла большая, на несколько страниц, шифровка. В ней резидентура, находящаяся в нашем посольстве, подробно разобрала ситуацию, выстроила несколько версий, в том числе предусматривающих возможность провокаций (ведь за предложением контрразведчика могли стоять и американцы, за провокациями могла последовать и ловушка), просчитала и итоговые результаты, если такая совместная работа все же будет проведена – в общем, было исследовано все «игровое поле». Решение же должна была принимать Москва.
В ответ Москва прислала довольно расплывчатую, мутную телеграмму с массой туманных советов и оговорок, хотя одно было ясно хорошо – и это было главное: встречи с контрразведчиком надо обязательно продолжить.
«Одновременно мне предписывали, – отметил позже Шебаршин, – прекратить оперативную деятельность и бдительно контролировать обстановку вокруг себя. Последнее решение было полностью оправданным. Если есть конкретные признаки того, что контрразведка вплотную заинтересовалась разведчиком, он не имеет права рисковать безопасностью источников, обострять ситуацию». А пакистанская контрразведка, похоже, заинтересовалась Шебаршиным серьезно, Леонид Владимирович даже представил себе, каких размеров колпак накинут на него.
«Что же касается сути дела и позиции Центра, то в ней не было ничего неожиданного – инструкции составляли так, чтобы в случае неудачи вина ни в коем случае на пала на их авторов. Люди, работающие в “поле”, должны твердо знать, что Центр полностью их поддерживает и готов нести ответственность при любом повороте событий. Доверие – это единственная основа, на которой может действовать разведывательная служба.
Подчиненный должен безусловно доверять своему начальству, а для этого начальник должен быть компетентен, доброжелателен и не бояться ответственности за свои решения». Все просто и понятно.
Как, в общем-то, были понятны действия пакистанцев: Айюб-хана не устраивала позиция американцев, готовых вмешиваться в Пакистане во что угодно, даже в ссоры мужей с женами, и контролировать все тотально, вплоть до посещения гражданами общественных туалетов на вокзалах, молельных комнат, разведения кроликов в лесных участках под Карачи и сбора конопли в предгорьях Гималаев. Это тяготило народ Пакистана и самого Айюб-хана. Потому в поисках негласной помощи Советского Союза пакистанская контрразведка и вышла на Шебаршина.
Встреч с пакистанским контрразведчиком у Шебаршина было несколько, уже договорились о том, как будет происходить обмен информацией, но дальше как обрезало. На прощание пакистанец сказал Шебаршину, что встречи придется прекратить, причины такого решения он объяснять не стал.
«Соприкосновение с контрразведкой заставило заново взглянуть на самого себя, – отметил впоследствии Шебаршин. – Видимо, в чем-то я стал проявлять беспечность, слишком полагаться на свою удачу, пренебрегать жесткими требованиям конспирации. Размышления по этому поводу привели к другой опасности – я стал робеть. При выходе на встречи с источниками, а они проводились, как правило, поздно вечером или на рассвете, я стал замечать много подозрительного».
Я представляю, как тяжело было Шебаршину в этой ситуации – ведь после встреч и разговоров с пакистанским контрразведчиком, который поначалу буквально атаковал его, а потом исчез, было возможно все, в том числе и самое худшее – публичное разоблачение со статьями в газетах и высылкой из страны, и, если быть честным, Шебаршин знал это, но прошло некоторое время, а его никуда не вызывали и из страны не высылали…
Он вновь занялся оперативной работой, которая была ему по душе. И поборол временную слабость, возникшую в нем, справился и с робостью, и с мнительностью, потом написал, что «если ты начинаешь страдать мнительностью, пугаться каждого куста и поддаешься своей слабости, ты пропал, тебе надо менять профессию».
Менять профессию не пришлось.
А когда командировка Шебаршина закончилась и он улетел в Москву, то в своих блокнотах записал: «Я люблю Пакистан и могу со спокойной совестью сказать, что никогда не сделал ничего, что нанесло бы ущерб этой стране. В добрых же отношениях между нашими народами есть частица и моих усилий». Очень честная, открытая позиция.
Виктор Федорович Стукалин, который в ранге советника руководил внутриполитической группой нашего посольства, стал в конце концов Чрезвычайным и Полномочным послом. Последняя должность, которую он занимал, была должность нашего посла в Греции, потом он был заместителем министра иностранных дел. Сейчас находится на пенсии.
Шебаршин много раз бывал в его тихой уютной квартире на Старом Арбате, в Староконюшенном переулке. Когда они встречались, то обязательно вспоминали Пакистан, людей, оставшихся там, и вот ведь какая вещь – ни одного случая, который взывал бы отрицательную реакцию у человека, не вспомнили, да, собственно, этой целью они и не задавались, как не вспомнили ни одного случая, который ассоциировался бы у них, скажем, с Карабасом-Барабасом или с Синей Бородой: не было такого.
Даже короткая война, которую они пережили в Пакистане в Карачи (войн Индии с Пакистаном было три), напоминала им войну нашу, Великую Отечественную: тогда по Москве точно так же ходили автомобили без света, точно так же на улицах ловили шпионов, точно так же вводили затемнения и объявляли воздушную тревогу. Кстати, по улицам Карачи носились бегом стайки школьников и черной краской замазывали стекла фар на автомобилях. Все это было знакомо, и все это ушло в прошлое.
Индия
«Индия способна ошеломить всякого новичка», – признался как-то Шебаршин. – Она многокрасочна, полна запахов – чего только нет в воздухе вместе с “золотой пылью веков”, тут пахнет спелыми манго и дорогими каменьями, тертым карри и перцем, цветущими садами и прохладой прудов, плещущихся за высокими заборами состоятельных людей, в прудах тех неспешно плавают, красуясь и сверкая, крупные золотые и красные рыбы, слышен дух орехов и Ганга, благовоний и древних рукописей, ветра, приносящего пение на санскрите с далеких горных вершин, и созревшего хлопка. Индия – это Индия».
Хоть и недолго работал в Индии Шебаршин, но полюбил ее, пожалуй, навсегда. Недаром за плечами у народа, живущего здесь, пять тысяч лет цивилизации.