Страница 42 из 48
Экспедиция была незабываемой. Я ел оленину с лапшой, плавал голышом в сибирском озере и брал интервью у исследователя мохнатых мамонтов. Я также летал на вертолете над целиной древних ледяных горных гребней, раскинутых в ряде изумрудных полигонов. Нашим конечным пунктом было Карское море — одно из самых экстремальных мест на земле. Я спросил здешнего российского метеоролога, замечал ли он какие-то различия в толщине морского льда. Как насчет изменения климата? Он ответил: «Изменение климата — это фантазия, придуманная скучающими европейцами».
В эту поездку должен был поехать мой коллега из «Guardian» Джон Уидал. Но в последнюю минуту он отказался. Вместо него поехал я. «Guardian» имела разрешение на посещение региона, выданное на имя Джона. В зоне прибытия аэропорта «Салехард» я смирно стоял в очереди. Работники аэропорта из Федерального пограничной службы, подразделения ФСБ, изучали наши разрешения. Эми Ферис-Ротмен, московская журналистка «Reuters», также имела бумажку, выданную на имя главы ее бюро.
Служащий отделил нас от остальных. Он объяснил, что нас отвезут к главному офису службы — современному одноэтажному зданию на окраине города, перед которым находятся изысканные черные двойные ворота. Это был вечер позднего октября; небо было облачное и серое. Лед, предвестник ранней зимы, уже обрамлял грязные выбоины.
Внутри, в теплом боковом офисе, второй служащий объяснял, что наше «преступление» не было серьезным: нам только пришлось подписать протокол или форму, и мы могли снова присоединиться к остальной группе. Однако сначала был допрос. Кто я по национальности? Что я делаю на Ямале? Я объяснял, что прилетел с большой группой иностранцев. Нашей задачей было найти признаки изменения климата — понятие, незнакомое служащему.
Я достал свой паспорт, карточку аккредитации для прессы Министерства иностранных дел и копию адреса своей регистрации в Москве с загнутыми уголками: еще один осколок советской бюрократии, который выжил в современной России. Он осторожно сделал ксерокопии моих документов. Мы направились к салехардскому отелю «Северный полюс».
Через год я снова вижу свой протокол! Я замечаю Чурилову, что другие журналисты в поездке также «нарушили» правила. Мое преступление, если это преступление, было явно незначительным. Я также отмечаю, что Федеральная пограничная служба не побеспокоилась оштрафовать меня. «Я не могу утверждать, что финансовая ситуация службы была удовлетворительной на то время», — противится Чурилов.
Затем Чурилов достает вторую бумажку. Она касается моей мартовской поездки в Ингушетию, когда агенты ФСБ задержали меня вблизи главного города республики — Назрани. Я отмечаю, что ранее в тот же день агенты арестовали трех других журналистов из «Agence France-Presse». Все мы приняли необходимые меры при поездке, но мы не знали, что Назрань за несколько дней до этого объявили запретной для въезда. Накануне своего путешествия я известил местную власть. В Ингушетии президент республики Юнус-бек Евкуров пригласил меня взять у него интервью. Я даже позвонил местной ФСБ. «Как я должен брать интервью у президента Ингушетии, не поехав в Ингушетию?» — спросил я.
Чурилов не может мне ничего ответить и признает, что в отношении других корреспондентов, которые «нарушили» те же правила в то же время, никаких мер принято не было. Как и в случаях с другими критиками режима, похоже, что в моем случае справедливость будет применяться избирательно. Тут мое терпение лопнуло.
«Я получу новую аккредитацию или нет?» — спрашиваю я.
Ответ: «Нет».
«Как иностранный гражданин, вы дважды нарушили административное законодательство. Вы попали в список тех иностранцев, чьи визы не будут продлены. Это решение уже принято».
Чурилову понадобилось 23 минуты, чтобы добраться до сути, заявить, что Министерство иностранных дел выгоняет меня из России. Но даже тогда он способен, собравшись с духом, выдать новость, употребляя лишь безличный пассивный способ.
Я спрашиваю его прямо: какой орган решил, что я должен сейчас покинуть Россию? И знает ли об этом решении Администрация Президента, которой, очевидно, хочется привлечь иностранных инвесторов и модернизировать экономику России?
Он отвечает еще одним поразительным образцом велеречивости: «Это решение приняли органы, уполномоченные применять соответствующие законодательные нормы. Вы можете просмотреть наши уставы, чтобы увидеть, к компетенции каких органов относится принятие законов в отношении въезда и выезда из страны».
«Итак, это — ФСБ?»
«Да», — наконец подтверждает он.
Министерство иностранных дел, оказывается, хочет, чтобы «Guardian» сделала «виртуальную замену» — иными словами, заменила меня другим, наверное, менее критичным корреспондентом, присланным из Лондона. Я думаю о Магеридже: «Агентам СССР свойственно даже осуществлять давление на редакции, когда корреспондент в Москве их не удовлетворяет».
«Мы готовы по-дружески, по-человечески позволить вам остаться в России до конца года», — говорит Чурилов.
«Как вам известно, дело в том, что я имею двух детей, которые учатся в британской школе здесь, в Москве. Сейчас — середина учебного года. Моя виза заканчивается 27 ноября. Вы хотите сказать, что мы можем не выезжать 27-го?».
«Мы говорим о разумном времени», — отвечает Чурилов.
«А как насчет следующего лета?».
«Боюсь, что нет».
Где-то на фоне нашего разговора, на серых улицах за окном, раздается сигнализация.
Разговор неутешителен. Через два десятилетия после того как холодная война якобы закончилась, меня выбрасывают из России за неправильную бумажку. По сути, меня выгоняют под тем же предлогом бдительного соблюдения законодательства в советском стиле, который использовали против других критиков режима. Российское правительство обычно предпринимает нескольких юридических мер, чтобы досадить и закрыть иностранные неправительственные организации, запретить оппозиционным кандидатам регистрироваться и соревноваться на местных и национальных выборах и наказать предприятия. Все совершили надуманные «преступления».
Эта тактика применялась долгое время. В 1970-х годах Хедрик Смит отмечал, что никто не мог соблюдать бесчисленные правила и нормы СССР. Эту систему построили специально для того, чтобы власть постоянно сохраняла контроль, а граждане были озадачены, безвольны и раздражены. Смит писал:
«Как мне часто говорили россияне, для них невозможно жить безупречно в обществе с таким количеством правил, которое предусматривает советская система. Все в чем-то виноваты: в каком-то политическом или экономическом нарушении, мелкой коррупции. Власть использует это чувство вины и уязвимость, говорили мои друзья, чтобы держать обычных людей в состоянии готовности защищаться».
Я говорю Чурилову: «Я хотел бы отметить, что работал вполне законно. Я не верю, что эти нарушения являются хоть в какой-то степени серьезными. Мы оба знаем, что это — не настоящая причина [моего изгнания]. Это лишь повод, чтобы избавиться от меня. Я не понимаю, зачем вы это делаете. И, думаю, что это ошибка».
Чурилов повторяет, что «факты есть факты» и что я виноват в «нарушениях».
«Мне обидно, что решение является таковым. Я сейчас свяжусь с британским посольством и британским правительством, и мы сделаем заявления на политическом уровне. Мне странно, что в то время, когда двусторонние отношения между Великобританией и Россией улучшаются, вы делаете столь негативный шаг».
Как запоздалую мысль я добавляю: «Вы осознаете, что будет большой скандал?»
Чурилова это не тронуло. У меня складывается впечатление, что, кем бы ни был этот человек, который решил выгнать меня из России, он стоит на очень высокой ступени. Мне интересно, насколько она высокая. На каждого модернизатора внутри Кремля, который занимается международной репутацией России, найдется сторонник жесткой линии, который радуется, даже наслаждается конфронтацией с Западом. Пусть даже на столь мелком уровне как выдворение иностранного корреспондента. Я понимаю, что задача Чурилова — передать мне плохую новость. Я нисколько не считаю его злым. Как и другие члены разнообразной бюрократической системы Путина, в которой безусловная верность является ключом к продвижению и залогом хорошей карьеры, он имеет человеческие недостатки: слабость, самодовольство, самообман и более всего — малодушие.