Земли, обагренные кровью

Но в первом своем романе писательнице не удается порой художественно осмыслить привлекаемый ею огромный материал, ряд серьезных проблем она раскрывает весьма поверхностно. Тем не менее уже первая книга показала читателю, что в лице Дидо Сотириу перед ним серьезный, внимательный, вдумчивый писатель, которому важен не столько «сюжет», сколько понимание сути событий; автор проявляет интерес к таким общественным явлениям, художественный анализ которых помогает разобраться и понять причины происходящего, узнать, говоря словами Дидо Сотириу, виновника случившегося.

Второй роман писательницы, «Земли, обагренные кровью», более локален. Если первый растянут во времени — он начинается в годы первой, а заканчивается в годы второй мировой войны, — то роман «Земли, обагренные кровью» целиком посвящен событиям первой мировой войны и главным образом малоазиатской катастрофе, национальной трагедии Греции. И если героиня первой книги, девочка, а затем молодая девушка, смотрит на происходящее наивными детскими глазами и, даже повзрослев, судит о многом лишь понаслышке, то герой романа «Земли, обагренные кровью», крестьянин, сын крестьянина, солдат рабочего батальона, а потом солдат греческой армии, дезертир, турецкий военнопленный, бежавший от побоев и издевательств, всей своей жизнью, судьбой, ощущает суть происшедшей трагедии.

Горе и страдания, перенесенные ее народом, заставили Дидо Сотириу взяться за перо, ею владело страстное желание разобраться во всем и понять случившееся до конца, сделать это свое понимание активным, деятельным оружием в борьбе за мир, за то, чтобы подобная трагедия никогда больше не могла повториться.

С первых же страниц романа «Земли, обагренные кровью» мы оказываемся в центре Анатолии — в греческой деревушке Кыркындже. Мир и покой царили на этой древней земле. И люди в этом благословенном крае жили хорошо и спокойно. Крестьяне хозяйствовали в своих садах, где росли орехи, миндаль, яблоки, груши и черешня, на своих полях, становившихся осенью золотым морем пшеницы; продавали оливковое масло, инжир; в озерах было вдоволь рыбы, скот пасся на прекрасных заливных лугах. Дома сверкали чистотой, «лица взрослых и детей светились радостью», осенью справлялись свадьбы, один за другим сменялись праздники.

И то обстоятельство, что деревушка Кыркындже находилась в окружении деревень турецких, никого не смущало. Турки уважали греков, восхищались их сметливостью и трудолюбием, а греки отвечали им тем же, встречали добрым словом, не забывали угостить; христиане радовались, попав на праздник к мусульманам, а мусульмане радовались праздникам христианским.

Казалось бы, ничто здесь не предвещало чего-то дурного, «Простые турки были готовы все сделать для нас, греков. Мы жили дружно и помогали друг другу. Оба наши народа родила и вскормила одна и та же земля, и мы не питали друг к другу никакой ненависти…»

А однажды друг детства Манолиса Аксиотиса, турчонок Шевкет, когда греки вылечили его тяжело заболевшего отца, принес Манолису монету и смущенно прошептал: «Зажги от меня свечку. Может быть, наши боги подружатся, как и мы…»

Миром и спокойствием проникнута первая часть романа, и тем более контрастируют с ней части последующие.

Начинается война, и люди, еще не успевшие хоть что-то понять из того, что происходит в мире, оказываются уже вовлеченными в эту гигантскую мясорубку.

Деревня меняет свой облик. Уже не слышно песен, опустели поля, всюду воцарились страх и тревога. Мужчин забирают в рабочие батальоны, из которых многие солдаты уже никогда не вернутся или вернутся калеками — надломленными физически и морально. Нечеловеческий труд, антисанитарные условия, болезни, страшные издевательства, побои, убийства — вот что ожидало тех, кто попадал в рабочие батальоны. Да и турки — добрые, хлебосольные соседи, друзья-приятели, с которыми можно было шутить, помогать им в работе, и в случае нужды в свою очередь просить у них помощи, — и они внезапно превращаются в алчных, свирепых завоевателей, насильников, безжалостных изуверов.

Мобилизованные в рабочие батальоны бегут при первой возможности в горы, скрываются там долгие месяцы. Карательные отряды ловят дезертиров, зверски расправляются с ними и их семьями, насилуют их детей, сжигают дома и целые деревни…

Автор показывает, как страшно меняет война и саму атмосферу жизни и отношения людей, бывших еще вчера друзьями, как она способствует пробуждению в людях самых низменных инстинктов, как ломает она не только побежденных, но и победителей…

Но вот война заканчивается поражением Турции — союзника Германии. Солдаты возвращаются из рабочих батальонов, дезертиры спускаются с гор. Казалось бы, должна начаться нормальная довоенная жизнь.

Она словно бы и началась. «Тех, что ушли в землю, не вернешь. Но землю мы должны воскресить», — говорит вернувшийся домой брат Манолиса. Братья работают дни и ночи, без сна и отдыха, едят только хлеб с маслинами, зато земля возрождается под их руками, дает богатый урожай…

Но от войны не так просто уйти, ее тлетворное дыхание отравило души и сердца людей. Начинают полыхать турецкие деревни, турки в панике бегут от родных очагов: «Страх перекочевал из наших домов в турецкие».

А затем неожиданная весть, перевернувшая всю только-только начавшую налаживаться жизнь: мобилизация! Греция решила продолжать победоносную войну. Империалистические хищники швырнули маленькую страну в свою грязную игру, как игральную карту. Кого из них интересовала тогда судьба Греции?

В главах, посвященных пребыванию Манолиса в греческой армии, сражениям с турецкими партизанами, автор становится все более и более внимательным к своему герою. Писательницу интересует здесь прежде всего душевная эволюция простого крестьянина из деревни Кыркындже. Поначалу Манолису кажется, что он уже смят и раздавлен всем случившимся, что если ему повезет, у него, быть может, хватит сил только на то, чтобы выжить, хоть как-то сохранить себя в кошмаре военной катастрофы. Но трезвая голова и зоркие глаза Манолиса помогают ему разобраться в происходящем. Он знакомится с Никитасом Дросакисом — солдатом-критянином, студентом, которого считают в армии «неблагонадежным». Чтобы избавиться от Дросакиса, его посылают на самые опасные задания, но он остается все таким же спокойным, жизнерадостным и общительным. Людей подкупает его доброта, готовность в любую минуту откликнуться, помочь словом и делом — он весь светится своей добротой к людям. И солдаты с охотой прислушиваются к тому, о чем говорит Дросакис, его рассказы и рассуждения поражают их смелостью, неожиданным поворотом, будоражат сознание, заставляют думать над жизнью, над тем, во что они все оказались вовлечены.

«Когда ты и тебе подобные наконец проснутся, настанет весна для человечества…» — говорит Манолису Дросакис, настойчиво, упорно разъясняя ему суть происходящего. Он говорит Манолису и о том, что тот сам должен бороться за свое счастье, должен научиться думать.

Манолис спорит с Дросакисом, его рассуждения, в которых Манолис лишь чувствует, но еще не видит, не понимает правды, кажутся ему пустой болтовней. Зачем ему, крестьянину, умение думать? Верните ему землю, хотя бы ту, что была у него до войны, оставьте его в покое, и он сам добьется своего счастья!..

Страшные события, надвигающиеся на Грецию, водоворот, в центре которого оказался Манолис, досказали ему то, чего не сумел объяснить Дросакис. И уж тут Манолис осознает важность и необходимость знания, понимания того, что происходит, у него складывается свое, свободное от наивных иллюзий представление о жизни и о тех, кто довел его родину до катастрофы.

А между тем кинутая империалистами «греческая карта» сделала свое дело и перестала быть нужной в игре. Французы заключили договор с Кемалем. «Англичане продали нас за мосульскую нефть». Концов невозможно было найти. Фронт оказался прорван, и началось стремительное, паническое отступление армии, бегство тысяч и тысяч людей, брошенных на произвол судьбы.

Теперь уж Манолис понимает правоту Дросакиса, как ни тяжело это ему. Манолис видит, что они попали в капкан, что тысячи и тысячи его земляков обречены на гибель здесь, на их родине, в сердце Анатолии, что правители Греции, стакнувшиеся с империалистами, предали своих соотечественников. «Может быть, ты думаешь, что их очень огорчает судьба Греции? — спрашивает Дросакис. — Иностранный капитал интересует только собственная выгода. От него ни пощады, ни справедливости не жди».