Страница 43 из 47
— Да, — отзывается сержант, — второго такого вам, конечно, уже не найти.
Машина медленно въезжает во двор и останавливается перед административным корпусом.
Сержант выходит, открывает дверцу и выводит Броняка. В свете молнии, пронзившей небо, на скрещенных запястьях бывшего охранника блестят наручники.
Сержант ведет Броняка впереди себя. Они поднимаются на второй этаж. В конце коридора у окна ждет капитан Вуйчик в наброшенном на плечи плаще. Он стоит возле железной двери, из которой ацетиленовым пламенем вырезан кусок металла. Сейчас отверстие забито толстыми досками.
— Я знал, что ты придешь, — улыбается он сержанту.
— И я знал, что ты будешь ждать.
Сержант встревоженно смотрит на забинтованное плечо капитана, на его правую руку, висящую на перевязи.
— А дверь все так же распорота, никак не могут заменить, — говорит он.
— Они к ней уже привыкли, — отвечает капитан, — Или в годовом бюджете этот расход не предусмотрен.
— Ну конечно, — соглашается сержант, — Если будут грабить, они услышат крик и позовут милицию. Зачем же вставлять новую дверь?
Войдя в комнату кассира, я зажег свет. Потом вложил нужный ключ в замок пустого сейфа, вынул из него три полки и прислонил их к боковой стенке ящика.
— Откуда у тебя ключи? — спросил сержант, — Ты же хотел говорить о них с Колажем.
— Попросил, чтобы он оставил их в проходной. Франек, останься с Броняком в коридоре. Мы ему покажем все с самого начала. Ты когда-нибудь играл в театре?
— Хотел записаться однажды в наш драматический кружок, но там сказали, что у меня голос пропитой.
— А я тебя принимаю и с пропитым голосом. Сейчас мы разыграем представление специально для этого типа. Ты сыграешь Броняка, а я — Эмиля Зомбека. Возьми это, — я подал сержанту сложенный вдвое заклеенный чистый конверт. Потом обернулся к Броняку, который тупо смотрел перед собой и делал вид, что все это его не касается, — Этот конверт я нашел в твоей квартире на Дешчовой. Заклеенный, сложенный пополам конверт, в котором ничего не было. Кроме следов, свидетельствующих, что ты носил его в кармане.
Броняк пожал плечами.
— Мало ли у людей конвертов?
— Таких, как этот, ни у кого нет, — сказал я. И сержанту: — Франек, сыграй свою роль хорошо, чтобы я мог тебе поверить.
Я запер дверь. Уселся за стол и крикнул:
— Начинай!
Сержант постучал. Я спросил — кто там, и он ответил:
— Броняк.
Я отказался его впустить, проворчав: «О чем ты там думаешь, я ведь считаю деньги».
Он снова принялся стучать и требовать, чтобы его впустили.
— Мне нужно подготовиться к зарплате, — сказал я, — Уйди.
Сержант понизил голос.
— Есть срочное сообщение из Колюшек.
— Из Колюшек? — переспросил я тревожно.
— Шыдло разрешает тебе выйти из игры.
Я накрыл стол листами газет, как это сделал когда-то Эмиль Зомбек, пряча от посторонних глаз миллион семьсот тысяч злотых.
— Тише! С ума сошел!
— Здесь никого нет, — проникновенно убеждал сержант. — Открой. Шыдло передал для тебя важное письмо.
— Отдашь его мне потом, в проходной.
— Если не откроешь, брошу его перед твоей дверью!
Я встал. Оттянул язычки замков, откинул задвижку.
Приоткрыл дверь и спросил:
— Где письмо? Давай.
Сержант махнул перед моими глазами сложенным конвертом. Другой рукой он сильно толкнул дверь и вошел в комнату.
— Занавес, — сказал я. — И антракт. Ты сыграл отлично, Франек. Руководитель драмкружка, который тебя не принял, много потерял.
— Тебе, правда, понравилось?
— Ты был великолепен. Говорил так, что я просто не мог не открыть. Именно так и нужно.
Марчук смотрел на мое забинтованное плечо.
Душно, чертовски душно было в этой унылой комнате, но открывать окно мне не хотелось. Приближалась гроза, молнии сновали в небе и отражались в запыленных стеклах, словно вспышки магния.
…С быстрого крещендо стук Марчука перешел в медленный ритм тамтама. Удары слабели.
Не задохся ли он там? Как будто нет. Эта крепкая скотина умирала бы в сейфе в два раза дольше, чем кассир Зомбек, вопреки мнению наших экспертов, утверждавших, что запаса воздуха хватит на час, на два.
Я достал магнитофон, посмотрел, правильно ли установлены кассеты с пленкой. Проверил соединение аппарата с часами, в которые был вмонтирован микрофончик.
Еще три слабых удара, затем только два. Марчук начал бороться за жизнь. Знал, что каждое сильное движение требует и большого количества воздуха, приближает конец. Он подумал, наверное, что я решил отомстить ему за все неудачи и унижения, с которыми столкнулся, ведя его дело.
И снова удар, но такой слабый, что в шуме дождя, бьющего по стеклу, сержант не мог услышать этого звука.
Я открыл сейф.
Задыхаясь и глотая воздух, словно воду, из него на четвереньках выполз позеленевший, покрытый потом Марчук.
Наконец-то он был у меня в руках!
Мне не нужно было ничего делать или говорить; я ждал только, пока он поднимется и немного придет в себя. Никогда бы я не смог решиться на такой убийственный прием — запереть человека в сейф, даже самого страшного преступника, — если бы не знал, что Марчук поступил точно так же с другим человеком, Эмилем Зомбеком. Я действовал, как он, потому что только таким способом мог заставить его признаться.
Марчук поднял голову, присел на корточки. Он все еще жадно пил воздух и, похоже, ничего не видел и даже не соображал. Потом начал тихо бормотать, выдавливать из себя отдельные слова, несвязные фразы.
Неожиданно я почувствовал себя лучше. Откатилась назад волна жара, стихла боль под правой ключицей. Я подумал, что это результат действия психодрина, однако это мог быть и подъем, вызванный результатами моего замысла.
Я широко расставил ноги, чтобы чувствовать себя увереннее. Марчук заметил перед собой мои ботинки. Он поднял голову выше, посмотрел мне в лицо. Точно так же, как и я, он пропотел насквозь, с волос, слипшихся в космы, пот стекал ему на лоб и щеки.
Зрачки его были расширены, выражение глаз — безумное, но дышал он уже легче. Наконец он поднялся.
— Я! — крикнул он, судорожно вцепляясь в отвороты моего пиджака. — Я убил Эмиля! Эту вошь нужно было убить!
Влажным носом он почти касался моего лица. Я почувствовал его кислое дыхание и содрогнулся от омерзения.
— Я, — повторил Марчук, — я удушил в сейфе этого паршивого труса… здесь… в сейфе… Я, — прошептал он тише, — такой же трус, как и он, ваш Эмиль.
И вдруг снова заорал:
— Слышишь? Это я! Я!
Он схватил меня за лацканы, и я на секунду потерял равновесие. Но тут же уперся ладонью в его подбородок и с силой оттолкнул. Марчук покачнулся, ухватился за сейф. Но тут же отпрянул. Марчук боялся этого железного ящика.
— Вы ведь не хотели меня задушить… Правда? Вы не хотели… вы бы меня все равно выпустили… не могли… не хотели… — повторял он с истерической интонацией в голосе.
И через минуту немного спокойнее:
— Это Шыдло приказал убить Эмиля. Тот, у которого я забрал в Старогарде «симку» и паспорт. Думал, что убил его, а он, оказывается, жив. Извивался под ножом, как червяк, визжал… Он вам все скажет, должен сказать. А если что-нибудь забудет, я ему напомню. Если бы я не прикончил Эмиля, Шыдло добрался бы и до него, и до меня. Я должен был убить Эмиля, со страха убил.
Марчук осмотрелся, заметил на столе стакан с водой, в котором плавал окурок сигареты. Качаясь, двинулся к столу. Двумя руками схватил стакан и принялся жадно пить, не обращая внимания на плавающий окурок.
Допив, вытер губы тыльной стороной ладони и посмотрел на меня более осмысленно.
Я понял, что теперь очередь за мной. Первый раунд выигран, второй я должен закончить нокаутом. Удивительно, но, думая о своей игре, я почему-то пользовался спортивной терминологией, хотя это была игра совершенно иного рода, без разрешенного в спорте тайм-аута. Этот тайм-аут не могла взять ни одна из сторон.