После войны

Он присвистнул.

— Вот это птицу ко мне занесло! Ты не подумай чего, Илан, — вдруг виновато пожал плечами он. — Я давно дезертировал, ещё когда наступали во всю. Я ж не военный, я по научной части; это мне для порядка чин дали. Пойдём, посидим, поговорим нормально, что мы как эти две ёлки посреди болота? — не выдержал он. — Да что ты, боишься что ли? Я вроде старался клятву так давать, чтобы не докопался.

— Не боюсь, неожиданно просто, — честно признался я, пристально разглядывая лича. — А вот тебе не страшно? Я же клятву не давал.

— А ты и не сможешь мне тут ничего сделать, — фыркнул он. — Я тут охранную систему полгода строил.

— И где она? — полюбопытствовал я. Интересно, он блефует, или действительно я что‑то не вижу? С другой стороны, зачем ему врать, в случае чего я ведь всё равно попробую.

— Везде, — беспечно пожал плечами лич. — В воздухе, в болоте. Дело, конечно, трудное, но надёжное.

— Что‑то не очень его ваши применяли.

— А это потому что я дезертировал, — рассмеялся он. Общаясь с этим не — мёртвым, приходилось постоянно себе напоминать о его природе. Он настолько не походил на абсолютно всю нежить, виденную мной ранее, что от этого становилось неуютно. — Моя личная разработка, я её тогда только начинал.

— А почему ты дезертировал? — полюбопытствовал я.

— Не люблю я всю эту военщину, — поморщился лич. — Когда войны нет ещё ничего, форма красивая, порядок опять же. А тут… Я когда посмотрел, что эти твари немёртвые делают, не поверишь — запил! На неделю в запой ушёл, хотя вроде до этого не употреблял. А как протрезвел, понял, что находиться среди них больше не могу, и сбежал. Поначалу, конечно, трудно было; а потом повезло, сюда занесло. Я тут спокойно свои разработки все и закончил.

Мы добрались до плетня, над которым гроздью нависали жители деревни, шушукаясь и подозрительно глядя на меня.

— Это свой, — махнул рукой Генрих. — Мой личный друг, так что прошу любить и жаловать!

Его словам поверили безоговорочно, как гласу богов. Это было видно; не разошлись, послушавшись старшего, а действительно тут же успокоились и принялись разбредаться, практически потеряв ко мне интерес. Некоторые только с любопытством оглядывались.

— Как они тебя слушаются…

— Они решили, что я их новый барин, — вздохнул лич. — Я поначалу растерялся и согласился — напуган был, думал, сгину в этом болоте. А потом как‑то поздно было переубеждать. Странные они; уверены, что болото — это весь мир, и только одна их деревня и существует. А меня боги послали. Вообще, у них барин — посланник богов, по определению. Я пытался хотя бы объяснить, что мир куда больше, но они только кивают и улыбаются сочувственно. В общем, думаю, как бы их вернуть безболезненно в нормальный мир, но пока толку нет — психолог из меня плохой, психиатр — тем более. Подучился бы, да какие тут книги? Вот так и сижу. Если основные новости ещё получается через не — мёртвых разведчиков узнавать, то книжки найти им поручать глупо. А серьёзную нежить мигом засекут. Был прецедент, спалили на месте; причём сами деревенские. Сеть, серебряные пули, и солярки полведра. Решил больше не пытаться: не думаю, что там, за болотом, мне обрадуются.

— Ты очень странный лич, — хмыкнул я, всё больше теряясь в происходящем.

— А, ты всё‑таки заметил! — искренне обрадовался он. — Я над этой разработкой долго бился, полжизни посвятил. Но привязку души всё‑таки сумел сделать. Конечно, ощущения совсем нечеловеческие, да и прочих неприятностей полно. Но, главное, личность моя, почти как была, и ощущения эти — есть! Сорок лет думал над схемой. Только три года как решился — думаю, уж если не получится, тогда не получится, а то глупо помирать от старости, имея шанс на бессмертие и не попытавшись им воспользоваться. Ох, ты даже не представляешь, как я рад, что ты сюда забрёл, — он с довольной улыбкой плюхнулся на скамью у печи в просторной чистой избе, даже, скорее, тереме. — Люди тут, конечно, хорошие, добрые, но им я даже этого рассказать не могу — не поймут. И вдвойне повезло, что ты человек вменяемый, не бросаешься на меня сразу с кулаками.

— Просто встреча больно неожиданная, — я не удержался от улыбки. — Я‑то готовился к драке.

— А ты, кстати, не голодный? — всполошился он. — Давно гостей не принимал, уже и забыл, как это делается, — лич виновато пожал плечами.

— Не особо. Поговорить пока интереснее, — честно признался я. И, опомнившись, поднялся со скамьи и принялся расстёгивать шинель. — И что же, до тебя никто за всю войну не добрался? Даже случайно? — всё, что говорил этот странный лич, было настолько неправдоподобно, что легко могло оказаться правдой. Но привычка не верить нежити на слово въелась в меня прочно, и отказываться от неё я не собирался, насколько необычной ни была ситуация.

— Ну, почему же, — поморщившись, нехотя отозвался доманец. — Было дело. Один офицер приходил, молодой, с небольшой группой. Только разговаривать он не стал, пришлось обороняться; я тогда более нервный был, потому что ещё до перерождения дело было, так что убил всех. Как‑то до нас раненый добрёл, но помочь ему уже не получилось. Пара бойцов, как меня увидели, так и ломанулись в болота; видимо, сгинули по дороге. В общем, добредать‑то добредали, но за всё время было человек десять, и никто из них не выжил, — виновато вздохнул лич. — Я же говорю, ты первый, кто пошёл на контакт. Так что живу я тут скучно, если не считать местной нечисти. Заразы, совсем распоясались. Заняться бы ими плотно, только как их искать, непонятно.

— Кстати, я же сюда именно по этому вопросу шёл, — вспомнил я.

— Да? — он обрадовался. — То есть, ты мне поможешь? И ты наверняка знаешь, как с ними бороться!

— Знать‑то я знаю, — задумчиво протянул я, пытаясь сформулировать, как бы подоходчивее объяснить доманцу истинную причину моего появления и положение вещей в окружающем мире. — Только я не тебе помогать шёл.

— В смысле? — искренне удивился не — мёртвый.

— Жалуются на тебя, — я хмыкнул. — Говорят, совсем жизни не даёшь, со свету сживаешь.

— Погоди, кто жалуется? Нечисть?! — он растерянно затряс головой.

— Именно, — я не удержался от улыбки — уж очень потешно выглядела растерянность на лице нежити. — Понимаешь, у нас нечисть — это такие же полноправные жители. Конечно, это не отражено в законодательстве, но это очень точно знает любой жрец, и, соответственно, вообще любой росич. Они все — духи природы, играющие в её жизни очень важную роль. Никто в здравом уме не будет бороться с лешим или водяным; не потому, что не справится, а потому, что не пожелает вызвать на себя гнев богов. Это притом, что появление мысли о подобной борьбе само по себе уже отклонение. Обычные люди, особенно деревенские, испытывают к духам настороженное уважение, опасаются прогневать, но не боятся; куда сильнее боятся людей без тени вроде меня. А к неразумной нечисти, вроде вурдалаков, относятся точно так же, как к обычным животным. Зачем ты их вообще так активно травить‑то начал?

— Да как‑то… — растерянно пробормотал он. — Я и подумать не мог, что всё так обстоит. У нас нечисть — зло по определению. Неужели с ними можно вот так сосуществовать?

— Можно. Только у вас это не принято, — я пожал плечами.

— Но местные совсем не возражали, — лич выглядел подавленным. Кажется, он всерьёз расстроился.

— Они же свято уверены, что болото бесконечно, и за его пределами нет ничего. Логично, что они и болотных духов воспринимают как врагов.

В конце концов мне всё‑таки удалось убедить доманца, что он неправ. Да он не очень‑то и спорил, просто в его голове никак не хотела укладываться мысль о возможности взаимовыгодного сосуществования с духами. В итоге, не выдержав, я всё‑таки познакомил его с домовым (живущим, между прочим, в этом же доме), который удивительно легко терпел тот факт, что единственным обитателем избы является не — мёртвый. И даже сводил на болото, где сумел дозваться взывавшей ко мне о помощи кикиморы и познакомить их. Существование болотной русалки окончательно ввергло Генриха в уныние: безусловно живое существо, в которое превратилась совершенно точно мёртвая утонувшая девушка, в картину мира опытного некроманта совсем не укладывалось. Вот если бы кикимора была нежитью, тогда для него всё бы встало на свои места, а тут…