После войны

Пока дошёл через поле до реки, пока переправился, пока вскарабкался по узкой торной тропе на крутой берег, с которого на меня, собственно, поглядывала деревушка, весть о прибытии гостя уже достигла каждого обитателя, и собралась небольшая делегация встречающих. Это было объяснимо, в глухой деревне новостей немного, но всё равно подозрительно. Деревенские наверняка заметили, что прибыл к ним офицер, а нашу братию простой люд разумно опасается, и уж точно не будет встречать с такой искренней радостью и радушием. Вариант напрашивался один: здесь завелась какая‑нибудь пакость, а появление боевого офицера для них означает избавление от оной.

Когда меня определили на постой в дом старосты деревушки, и там прямо с порога усадили за стол, именно об этом я и спросил, ожидая, пока хозяйка накроет стол к обеду (я выбрал весьма удачное время для появления).

— Да вроде нет ничего такого, — беспечно пожала плечами женщина. — Леший вот только озорует, но как уж его усмиришь? Привыкли давно.

— Да, с лешим ничего не поделаешь, — солидарно покивал я. — А у вас хорошо, — не удержался от похвалы. Изба действительно была замечательная; чистая, светлая. На окнах вышитые занавески, нарядная белёная печь с росписью, чистая свежая скатерть на столе, тоже вышитая. Всё так и дышит уютом и домашним теплом.

Только меня отчего‑то не оставляло смутное ощущение, будто недостаёт какой‑то маленькой детали во всём облике этого благополучного дома, без которой оное благополучие кажется неполным, наигранным. Но, разумеется, этих измышлений вслух я высказывать не стал.

— Это всё Марёнушка, — отозвался сидящий напротив меня хозяин, с нежностью посмотрев на хлопочущую у печи супругу. — Уж такая мастерица на все руки, такая рукодельница!

— Отрадно видеть, что здесь остались вот такие живые деревушки, которые чудом обошла большая беда, — задумчиво проговорил я. Смутные подозрения бередили душу и не давали расслабиться.

— Повезло, — отмахнулся он, как‑то странно переглянувшись с супругой. — Да что прежнее ворошить, отвоевали — и ладно. Вот лучше отдохните с дороги, да поешьте как следует. Небось, сто лет уже нормальной еды не видали!

— Ваша правда, — спорить было глупо, тем более запахи были совершенно потрясающие. Щи, гречневая каша, молоко, пирожки… Всё, чтобы почувствовать себя счастливым.

— Не ешь ничего, и не пей, — раздался над самым ухом хорошо знакомый голос. Судя по всему, где‑то там, в районе уха, Тень и залёг, да ещё для чего‑то говорил едва слышно, шёпотом. — Это я, я потом всё объясню. Сделай вид, что всё съел, что очень понравилось, но ничего не ешь! — повторил Тень и замолчал. Не знаю, как, но у меня получилось сохранить неизменное выражение лица.

В разведку податься с таким талантом, что ли? Хотя, кто меня туда возьмёт! Полыхающая стихийной силой аура не видна простым людям, а вот любой грамотный маг за версту заметит. Проще уж сразу начать красным флагом размахивать и запеть гимн. Ни‑ка — кой из меня разведчик.

Лицо‑то сохранить удалось, а вот с душевным спокойствием получилось плохо.

Допускать, что Тень просто неудачно пошутил или в чём‑то ошибся, я не стал. У этого события была настолько ничтожная вероятность, что её можно смело приравнивать к нулю.

А вот все остальные варианты не радовали. Если нельзя есть местную пищу, значит, случилась большая беда. С моими хозяевами, что совершенно точно, и со всей этой деревней, что почти так же точно: такого масштаба неприятности не ограничиваются одним двором.

Итак, варианты.

В еде и воде может быть снотворное или яд, которых я не могу почуять. Это простое, немагическое объяснение. Вся еда была приготовлена ещё до моего прихода. Конечно, они могли заметить меня давно, и спешно добавить яд в еду, но тогда они должны были запастись противоядием, или принять его загодя. В первом случае мы имеем дело с веществом замедленного действия, во втором — с тем, противоядие от чего рассасывается медленно. Или хозяйка должна была очень ловко и незаметно подмешать отраву только мне в тарелку. Или яд этот на хозяев по какой‑то причине не действует.

Второй вариант — магический. На еду наложены чары. И вот тут существует огромное количество нюансов. Во — первых, чему‑то опасному может быть придан вид безобидной еды. Во — вторых, уже готовая еда может быть зачарована. В — третьих, она может быть приготовлена из зачарованных продуктов. В — четвёртых, чары могли быть наложены на печь, на посуду, на саму повариху или даже на всю деревню разом. Ну, и так далее. У всех этих вариантов есть одна общая черта: зачарование настолько отличное, что я не могу уловить никакого следа даже при очень пристальном осмотре. Это, мягко говоря, плохо; значит, чары очень сильные, и накладывал их крайне талантливый специалист высочайшего уровня. Кроме того, я не видел ничего странного и настораживающего снаружи, и внутри не вижу, и на хозяевах дома, и на еде. Маг явно хоть в чём‑нибудь, да прокололся бы; не вечно же ему пользоваться чарами повышенной сложности. Не к добру вспоминается давешний Ловец Душ, но, если бы это был он же, Тень бы меня точно предупредил.

Тень бы предупредил меня, если бы это было хоть что‑то, с чем ему довелось сталкиваться в моей компании. Он явно пытался говорить короче и быстрее, будто боялся быть услышанным. Ведь куда проще назвать тварь или, хотя бы, место, где мы с такой встречались, чем объяснять про еду, рискуя быть непонятым. Значит, то, с чем я имею дело, моему загадочному спутнику незнакомо. Или, как упомянутый мной Ловец, знакомо только ему одному. За этот вариант говорит и боязнь тени быть обнаруженным; он точно что‑то знает.

Похоже, да вот отличия тоже есть. Кривое Озеро — это была деревенька, замершая во времени в прошлом, между двух войн. А здешние обитатели явно в курсе прошедшей войны, но не хотят о ней вспоминать. Офицеру, опять же, радуются как родному… может, они именно магической силой питаются, поэтому я для них — лакомый кусочек? Но тогда были бы хоть какие‑нибудь признаки! Энергетические вампиры оставляют ни с чем не сравнимые следы на теле мира, которые невозможно скрыть или уничтожить. Это своеобразные прорехи в воздушной стихии, оставляемые проходящим существом, чёткие, как тоннель в скале. Они появляются из‑за того, что энергетический вампир постоянно качает силу из окружающего мира — неосознанно, маленькими порциями. Примерно так, как наша кожа дышит воздухом. И коридоры эти затягиваются достаточно долго, больше суток.

Что же, Чернух побери, здесь происходит, если я вообще никаких странностей не ощущаю, а Тень боится быть услышанным?

Хотя, секунду. Есть странности. Я же с самого начала почувствовал, что в этом доме не всё в порядке, не хватает чего‑то важного.

Я начал внимательно перебирать в уме, что же могло меня насторожить.

Пока мысли метались в голове, руки и тело сами делали, что нужно. Со стороны казалось, что я увлечённо жую предложенные разносолы, явно довольный вкусовыми качествами пищи. На деле же хотелось плеваться.

Не так‑то просто с вдохновенно — довольным видом жевать уголь, а именно это мне приходилось делать. Простой отказ от пищи мог вызвать подозрение, поэтому приходилось выкручиваться. Откушенный кусок прямо у меня во рту превращался в прах под действием стихии. Огонь ещё и поэтому считается идеальным для борьбы со всяческими тёмными сущностями: то, что проходит сквозь пламя, теряет следы любых чар.

Вот и жевал я мелко покрошенную угольную пыль, от души её нахваливая.

Если окажется, что Тень поднял панику из‑за какой‑то несущественной мелочи, я точно придумаю способ набить ему морду.

Но я опять отвлёкся. Что же, что мне с первого взгляда не понравилось в этом чудесном, светлом, благополучном доме?

Обычная изба, каких по всей нашей земле пруд пруди. Печь, напротив неё — красный угол с идолами. Там, на первый взгляд, тоже всё нормально; но чтобы удостовериться в подлинности идолов, их нужно подержать в руках некоторое время, «настроиться» на маленькую деревянную фигурку, схематично изображающую того или иного бога, а такой возможности у меня не было. Так что это было что‑то другое. Вот если бы идолов на положенном месте не оказалось, тогда да, можно было бы о чём‑то говорить. Но не сейчас, когда я нахожусь в сажени от них.