Сагайдачный. Крымская неволя

Когда коляска Могилы, гремя колесами по плотно утрам­бованному полотну двора, подкатила к главному крыльцу и лакеи доложили о приезде высокого гостя, князь Иеремия, приветливый хозяин и знаток обычаев высшего панского круга, сам вышел на крыльцо среди целой шеренги челяди и парадных гайдуков. Это был молодой, сухощавый, высокого роста человек, приветливая улыбка которого совершен­но не гармонировала с серыми, точно оловянными глазами, по-видимому, никогда не светившимися ни радостью, ни жалостью. Острая рыжая борода окаймляла его острый, точно лисий подбородок, а над высоким белым лбом тор­чал рыжий клок, как бы говоря о непреклонном упрямстве головы, над которою он вырос. В выражении лица князя, несмотря на всю его изысканную вежливость, виднелась какая-то усталость, словно бы ему в жизни, и уже очень давно, все пригляделось, все надоело и не представляло ни­чего нового и интересного: ни люди, ни богатство, ни доб­ро, ни подлость, ни природа — ничто не могло заставить забиться его сердце, блеснуть теплотою его оловянные гла­за, умилиться, обрадоваться или опечалиться.

На князе был богатый алтебасовый кунтуш с серебряны­ми пуговицами и бесчисленным множеством чудно пере­плетенных шнурков, подпоясанный широким гранатового цвета поясом. На ногах желтые буты с серебряными под­ковами и такими же острогами — шпорами. На боку позвя­кивала карабеля, усыпанная по золотой и серебряной опра­ве драгоценными камнями.

— Бесконечно рад дорогому гостю... ценю великую честь, — рассыпался ловкий хозяин.

— Благодарю княжескую милость... много чести, — то­ропливо отвечал смущенный Могила.

— Пан из Острога?

— Из Острога, князь.

Они вступили в обширную приемную, пол которой уст­лан был свежескошенной травою и полевыми цветами, а по стенам, и особенно в углах, на пунцовых горках, блестели груды серебра и золота в старинной посуде, ро­гах и кубках.

— Что нового в Остроге слышал пан?

— Пан гетман собирается в поход.

— Да, пора... Поганцы уже жгут Украину, а казацтво все выбралось в море, разбойничает...

По знаку явившегося маршалка лакеи принесли сере­бряное блюдо с умывальником, и гость совершил обряд омовения рук, который строго соблюдался в польском об­ществе.

— Прошу пана к княгине — она с гостями на галерее...

— Очень рад видеть прекрасную княгиню.

— И она вам будет несказанно рада.

Хозяин повел гостя через внутренние покои замка, и они вскоре вышли на галерею, с которой открывался преле­стный вид на раскинутый внизу парк, на Засулье и на степи.

При виде молодого Могилы княгиня Гризельда и другие гости шумно приветствовали его. Тут были и князья Четвертинские, и Сангушки, и Кисели, и другая левобережная и правобережная польская знать.

Княгиня Гризельда была еще совсем маленькое существо с круглыми, розовыми щеками, с ямочкой на пухлом под­бородке, маленьким носиком и игривыми черными глаза­ми под тонкими дугообразными и такими же черными бро­вями.

— Что Людвися? Все такая же хорошенькая? — спро­сила молодая хозяйка после первых приветствий.

Могила невольно опустил глаза; щеки его вспыхнули.

— Да, княгиня, — пробормотал он.

— А пан не забыл охоту по первой пороше? — продол­жала хозяйка.

— О какой охоте княгиня изволит говорить? — спросил Могила.

— А нынешней зимой в Остроге по первой пороше...

— Не помню, княгиня.

— О, коварный! И лисичку забыли?

— Какую лисичку, княгиня?

— О, какой же пан! Забыл лисичку!.. Припомните, как лисичка выскочила из кустов, а вы за лисичкой, а за вами на вороном коне панна Людвися... И, кажется, там, за лесом, где-то пан поймал лисичку с пепельными волосами — вы и панна Людвися воротились такие красные...

Могила и теперь сидел весь пунцовый.

— Ах, если бы скорей зима, скорей пороша — как хоро­шо было бы поохотиться по первому снегу! — продолжала болтать княгиня.

— Так ты желала бы снега? — вдруг спросил ее князь Иеремия.

— Ах, как желала бы!.. Снег, белые деревья— как это очаровательно.

— Летом княгиня желает снега, а зимой пожелает зеле­ни — это в порядке вещей, — улыбаясь, заметил пан Кисель.[27]

— Конечно, всегда хочется того, чего нет, — отвечала из­балованная княгиня.

— Так княгиня желает себе старости? — улыбнулся Ки­сель.

— Нет, только снега...

— Так снег завтра будет, — громко сказал хозяин.

— Па­нове, завтра прошу вас разделить со мною охоту по первой пороше.

— Охотно, охотно! — загремели гости.

Князь Иеремия многозначительно взглянул на жену, на гостей и, улыбаясь, сказал:

— Прошу извинить, панове, я отлучусь на минуту, чтобы сделать распоряжение на завтрашний день.

И он, поклонившись гостям, торжественно вышел, покру­чивая правый ус.

XX

Когда на другой день утром, совершив, при помощи пол­дюжины покоювок, свой роскошный туалет, княгиня, вся сияющая молодостью и красотой, вышла на галерею, она по­ражена была необыкновенным зрелищем.

Из-за роскошной зелени плюща, дикого винограда и дру­гих ползучих растений, которые непроницаемою сетью защи­щали галерею от лучей солнца, она вдруг увидела за Су­лою... — не сон ли это? не грезит ли она после вчерашнего разговора?.. — она увидала снег! Целую снежную равнину, сверкавшую на солнце первым, чистым, ярким и блестящим зимним покровом... И кусты на поляне, и высокая тра­ва, и деревья в роще — все сверкало первым девственным снегом; от всей засульской равнины, казалось, веяло чудным,волшебным холодом, настоящею зимою, тогда как здесь кругом цвело самое роскошное украинское лето...

— Езус, Мария!.. Что это? В самом деле снег! — вскри­чала княгиня.

Выходили на галерею вчерашние гости и, вместо привет­ствия хозяйке, вместо пожелания ей доброго дня, останав­ливались в немом изумлении и как бы в испуге. Одни только лакеи, стоявшие навытяжку у дверей и вдоль стены, скромно, почтительно улыбались.

— Да это сон! — воскликнул долгоногий князь Четвертинский, протирая глаза.

— Это волшебство, панове! Чары! Княгиня волшебница, фея! — изумлялся не то притворно, не то искренне круг­ленький пан Кисель.

— Мы живем в век чудес!

— А как солнце сверкает в снежинках!

— Да это из «Тысячи и одной ночи»!

Действительно, предшествовавшая этому дню ночь была поистине выхвачена из «Тысячи и одной ночи». В начале вечера, накануне, князь Иеремия, оставив своих гостей, при­шел в свою главную вотчинную контору и приказал позвать к себе всех главных управителей по заведыванию имениями и принадлежавшими ему на этой стороне Днепра городами, а равно начальников кварцяного, грошевого и дворцового войска. Он отдал им следующий приказ: тотчас же взять из замковых магазинов соль, которой у него запасено было несколько сот тысяч пудов, и, кроме того, скакать немед­ленно в Лубны, закупить на наличные деньги, не жалея ничего и не взирая на цены, всю имеющуюся в городе соль, как в городских магазинах, так и у частных обывателей, а если попадутся чумацкие обозы с солью, то их все скупить и вести всю эту соль за Сулу, на равнину, и при помощи всего войска, а также всех окрестных хлопов и лубенских обывателей засыпать этою солью всю равнину от берега Сулы до леса и по обеим сторонам, вправо и влево, сколько можно из замка глазом окинуть; потом точно так же, взяв из замковых и из городских магазинов всю молотую пше­ничную муку, с помощью садовых складных лестниц, служа­щих для собирания плодов с высоких деревьев, — обсыпать этою мукою все листья на деревьях в той роще за Сулою, которая видна из замка, а равно посыпать мукою и весь мелкий, видимый из замка кустарник.

И вот закопошились тысячи народа — войска и хлопы, чтоб в течение ночи исполнить этот грандиозно-безумный план безумного родителя будущего безумного короля поль­ского Михаила Вишневецкого.[28]

27

Кисель Адам Григорьевич (1580—1653) — украинский магнат, поль­ский сенатор, киевский воевода (1651), защитник польско-шляхетско­го господства на Украине, принимал участие в подавлении народных восстаний, проводил предательскую по отношению к украинскому народу политику во время народно-освободительной войны 1648—1654 гг.

28

Михаил Корибут Вишневецкий (1640—1673) — сын Иеремии Вишне­вецкого, польский король (с 1669). При нем усилилась феодально-шля­хетская анархия в Польше, под влиянием магнатов отказался от предложе­ния России превратить Андрусовское перемирие (1667) в постоянный мир. Вел неудачную войну с турками: весной 1672 г. огромное войско под на­чальством султана Магомета IV вторглось в Подолию и овладело Каменец-Подольским, после чего был заключен тяжелый Бучацкий мир (1672), но война с Турцией все же продолжалась.