Игра

Вспыхнул пожар на самой окраине, чуть осветив край неба вдали и темные заборы. Видимо, к какому-то дому враги подошли уже вплотную и теперь выкуривают защитников. Жанжак вертел головой, одновременно потихоньку, полуприсядя, нагнувшись чуть не к земле, отходил от своего дома, прикрываясь им, к забору, окружающему церковь. Арбалет он бросил за домом, и теперь в одной руке держал меч, а в другой бритвенной остроты длинный нож. Он никогда не считал себя хорошим бойцом, и поэтому теперь старался не попасть в толпу, не оказаться вынужденным биться на мечах.

От пруда, из кустов, разросшихся вдоль забора церкви, отделяющих от села поле с убранной уже капустой, полезли вдруг в тишине и молчании какие-то бесформенные фигуры с луками и с мечами в руках.

Лекарь спиной оперся о тесовый забор, совсем недавно обновленный и укрепленный обществом, присел на корточки, выставив перед собой меч и чуть отведя назад руку с ножом. Он понимал, что сейчас непременно погибнет, но бежать было просто некуда и уже некогда. Сзади высокий забор церковного двора, слева на площади качалась с натужным хэканьем и злыми криками толпа, раздавались удары стали о сталь, иногда вскрики раненых, а справа набегали неизвестные. Двое передних приостановились перед ним, всмотрелись в мерцающем свете огня:

— Же-Же?

Так его называли некоторые в селе, не понимавшие его имени, а от селян так его стали называть и другие его пациенты, в основном из свободных или патрульных.

Имя свое, такое нездешнее, он получил в хранилище, когда кто-то из старых учителей, глядя на русую лобастую головку очередного пацана, сказал:

— Ишь, какой головастый. Умный будет, видать. И русый… Был в древности такой Русый Жанжак — то-о-оже головастый…

Так и назвали.

Но это же не патруль? Те бы не успели так быстро на сполох. Им далеко, еще с час, ну, с полчаса если бегом.

— Же-Же? — настойчиво переспросил первый, а второй молча натянул тетиву лука. Наконечник стрелы блеснул в колеблющемся свете пожара. Из темноты к ним подбегали еще и еще.

— Кх-х-х-ха. Ну, я, — откашлявшись, прохрипел лекарь, прикидывая заранее, в какую сторону падать. — И что?

— Где староста?

У Жанжака как глаза открылись. Пятнистые бесформенные балахоны, украшенные ветками и пучками травы, луки, бесшумная походка… Вот это кто… Свободные пришли в село. С оружием, что невиданно. И — много свободных. Сразу столько он никогда и не видел.

— Очнись, лекарь! Мы пришли на зов! Мы слышим колокол! Ну? Где ста-рос-та? Ты оглох, что ли?

— Там, — облегченно выдохнул Жанжак, сползая по забору и усаживаясь прямо на сырую землю.

— Там, — повторил он, махнув рукой. — Налево за угол через площадь, и прямо по центральной улице на юг. Кричат где — там это, там его дом.

Раздались команды вполголоса. Разделившись на два отряда, свободные с двух сторон обежали его избушку, и вдруг молча ударили в спину нападавшим, сначала выпустив по стреле из лука.

Непрерывный звон колокола, упорное сопротивление дружинников, внезапный удар в спину неизвестного отряда — все это, видимо, смешало карты врага. Раздался пронзительный свист, шум боя как-то резко стал уходить, смещаться с площади на улицы, а потом раздался топот копыт, и неизвестные конники исчезли в ночной темноте.

И почти сразу прекратился звон колокола. Еще были слышны переклички дружинников, засевших в угловых дворах, еще ругались и кричали где-то возле постепенно затухавшего пожара, но бой уже закончился.

Кряхтя, поднялся у забора церкви лысый пожилой человек с добрым морщинистым лицом, постоял, ощущая необыкновенное облегчение от внезапно отошедшей смерти. Нагнулся со стоном, поднял воткнувшиеся в землю меч и нож, обтер их рукавом, и побрел медленно к своему дому, где уже потушили набежавшие со всех сторон женщины подожженное им крыльцо. В воздухе стоял запах гари и крови. Этот кисловато-соленый медный запах он бы не спутал ни с чем. Ветра не было, и он чувствовал запах собственного пота, затхлый запах от старой кожаной куртки, и этот запах крови, гари от пожарища, и радовался, что чувствует это, что опять повезло, что все еще жив.

— Лекаря, лекаря! Кто видел лекаря? — раздались крики с другого края площади. Жанжак очнулся, привычно, не глядя, сунул в ножны свой нож, приподнял левой рукой ножны меча и аккуратно вставил в них меч, так и не побывавший в схватке. Поправил на плече сумку и широким шагом пошел на крики, бросив на ходу тяжелую шапку через мерцающие угли на месте крыльца в темный дверной проем своего дома.

Хранилище

По коридору тяжело протопали сапоги караульного.

— Старый! Снаружи передают: в селе сполох! Враг в селе!

— Эх-х-х, кха-кха, — прокашлялся худой лысый старик, поднимаясь на жесткой лежанке. — Сполох, говоришь? В селе? Караул на месте?

— Все подняты, все на постах.

— Кхе-кхе, тьфу ты, зараза, — беззлобно и совсем по-стариковски бормотал Старый, сунув ноги в холодные, остывшие за ночь, подбитые снизу тяжелой резиновой подошвой валенки, и выползая, придерживаясь за стенку, в коридор. Прищурился там недовольно на свет фонаря, но ничего не сказал, потому что дело было срочное, и потому что фонари в карауле жечь разрешали в любое время.

— Эй, — повернул голову в сторону темного коридора. — Кто здесь?

— Серый, — откликнулся невидимый в темноте коридорный.

— Пройди тихо… Тихо, понял? Поднимай первый отряд. Только тихо… Но — быстро чтобы! Скажи, я у ворот их жду.

— Есть! — лихо откликнулся тот и загрохотал набойками по бетонному полу в темноту.

— Тьфу, — опять сплюнул Старый. — Ну, сказано же было ему: ти-хо… Всех, ведь, переколготит!

И уже обращаясь к ожидающему караульному:

— Ну, пошли. Алик, так?

— Алик, — улыбнулся довольно тот. — Сын…

— Петра сын, знаю, — недовольно оборвал Старый. — Свети мне, — и, шаркая ногами, пошел туда, откуда прибежал караульный.

Внутренний караул стоял у амбразур с заряженными арбалетами. У ворот снаружи стоял караульный внешнего поста, пересказывающий в левую амбразуру то, что передавали ему с вершины холма, в котором прятался вход в хранилище.

— Сначала тихо было, — повторял он свой рассказ Старому. — Потом вспыхнуло вдруг, а потом колокол сполох ударил.

— Что вспыхнуло? В каком месте? Может, пожар просто? — допытывался скрипуче тот, подставив ухо сквозняку из амбразуры.

— Нет, Старый, это то, что ты говорил, что мы всегда ждали. Враг пришел. Там бой.

— Да, какой бой, скажи на милость, с кем? Враг — он где? На севере, так? А село — почти на юге от нас! Какой враг, что ты, парень…

Но не было уверенности в его словах. Может, просто оттого, что не выспался, что подняли старика среди ночи, но голос подрагивал и срывался.

— Вра-а-аг… А кто, кто там с ним воюет? Патруль, что ли, пришел? Ну? Говори же, что видно, что слышно…,- продолжал он так же скрипуче.

— Не знаю, Старый. Далеко, темно. Не видно нам отсюда. Но бой идет. Настоящий бой, не стрельба арбалетная. Слышно, на улицах бьются.

— Эх-х-х… Надо бы мне туда… Посмотреть бы самому.

Сзади из темноты бесшумно выдвинулся Петр, кивнул сыну, положил ладонь на плечо старика:

— Отряд готов. Что думаешь, Старый?

— Что тут думать? В селе люди. Так? Наши люди. Там учитель наш, лекарь наш. Там наш товар, который нам должны привезти. Так?

— Ты командуй, командуй…

— Командуй… Покомандуешь тут. А если что? За ошибки кровью расплатимся, — побурчал старик, смотря куда-то вниз, на свои несуразные валенки. Кивнул каким-то своим мыслям, поднял глаза, всмотрелся в стоящего перед ним:

— В общем, так, Петро, веди своих бойцов. На рожон не лезь. В схватку не ввязывайтесь. Присмотритесь. Постреляйте ворога издали, да и обратно, к хранилищу. Тут мы подопрем. Понял? Чтобы без потерь мне! — поднял он сухой палец к носу командира отряда. — Патруля дело в селе на улицах резаться, не наше!

И уже отворачиваясь обратно к амбразуре: