Страница 17 из 35
— Осколочным — готово!
Выглянув на миг из башни, я увидел, что фашистская пушка стояла, накренившись влево. Наш снаряд угодил точно.
Приказав стрелку-радисту дежурить у курсового пулемета, а Штокалюку оказать помощь Ивану Медведеву, решил разобраться в обстановке. Нам, видимо, повезло. Вражеский снаряд рикошетом прошелся по правому борту башни и разорвался позади нее. Один из десантников был убит и один ранен. От треснувшего триплекса мелкие осколки попали в лицо Медведеву. Но опасного ничего не было. Штокалюк вытащил несколько осколков, и башенный стрелок прозрел.
Стояли мы недолго. Командир батальона приказал возобновить атаку. Дав несколько выстрелов из орудия и обстреляв из пулеметов противоположную сторону поляны, тридцатьчетверка, набирая скорость, с включенными фарами устремилась вперед. В свете фар я увидел еще одну пушку. Продолжая вести огонь с ходу (хотя в ту пору официально еще не разрешалось стрелять из танков во время движения), пошли на нее. Прислуги возле орудия не оказалось. Может быть, немцы где-то рядом, в укрытии?
Сжавшись, весь в поту, несмотря на то, что к утру крепко подморозило, я услышал скрежет гусениц по металлу — танк подмял орудие, и тут раздался мощный взрыв. Машину подбросило, она остановилась. Погас свет. Одновременно я ощутил удар по правой ноге. Послышались стоны стрелка-радиста и невнятные слова механика-водителя. Не успел понять, что к чему, как в башню угодил снаряд. К счастью, не пробил ее.
— Вспышка впереди, у дороги! — крикнул механик.
Я пристально вглядывался в темноту, пытаясь определить, откуда враг ведет огонь. И снова удар по башне. И опять броня выдержала...
Теперь и я заметил вспышку. Значит, орудие врага на дороге. Сейчас его достанем из пушки. Нажал на спуск, но... выстрела не последовало. Ударил из спаренного пулемета — вдоль дороги пошли длинные трассы очередей. Не лишним был бы сейчас и лобовой пулемет радиста, но он молчит. Слышно только, как стонет Тимошенко. Но помочь пока ему ничем не можем ни я, ни другие члены экипажа.
— Медведев, посмотри, что с пушкой? А я пока из пулемета буду вести огонь...
У меня было одно на уме: не дать «работать» немецким артиллеристам. Иначе нам каюк. По неподвижной мишени они и впотьмах не промахнутся.
Медведев чиркает спичками — раз, другой, третий...
— Нашел! Клин затвора застрял. Наверное, при взрыве клин подбросило в верхнее положение, и там он застопорился.
— Рукояткой попробуй!
— Не идет...
Я оставляю электроспуск пулемета и берусь за кувалду. После третьего удара клин пошел вниз, встал на место. Пушка ожила.
Снаряды один за другим, вперемежку с пулеметными очередями полетели в темноту. Били, конечно, без точного прицеливания, но со стороны врага больше огня не было.
С остановкой машины пехота залегла. Я решил осмотреться, узнать, что же произошло? Картина открылась безрадостная: танк наехал на противотанковые мины, несколько из них взорвалось одновременно. Пушка врага оказалась заминированной. Обе гусеницы танка разорваны. В днище пробоина — в нее потом мы свободно пролезали. Десантный люк, расположенный под ногами стрелка-радиста, вырвало. Много было и других повреждений. Но особенно расстроило то, что мы остались без курсового пулемета: ствол его искорежило.
Экипаж, можно сказать, отделался легко: все остались живы. Правда, Ивану Тимошенко сорванным люком перебило ступню левой ноги. Всех контузило — плохо слышали, заикались. Особенно Тимофей Штокалюк — его оглушило сильнее других.
Ивана Медведева легко ранило в левую руку осколком от аккумуляторов. У меня тоже в правом валенке оказался такой же свинцовый осколок. Пробив войлок, он потерял убойную силу, оставив на голени лишь кровоподтек.
С рассветом пехота продвинулась немного вперед, потеснила немцев. Огонь врага стал слабее, а потом и вовсе прекратился. Наступило затишье. Командир батальона устроил за нашим танком свой командный пункт. Пришел фельдшер. Он перебинтовал ногу Ивану Тимошенко и на волокуше отправил его в медсанбат.
Пользуясь передышкой, мы решили приготовить обед. Расположились у машины, но кашеварить не пришлось. Около 11 часов утра противник начал артналет. Били пушки и минометы недолго, но сильно. Видимо, к немцам подошло подкрепление. Их пехота, едва отгремели разрывы, поднявшись во весь рост, перешла в контратаку.
— На вас надежда,— сказал командир батальона.— Надо их остановить.
Мы открыли огонь из пушки и пулемета. Наши бойцы встретили наступающих винтовочными выстрелами и кое-где автоматными очередями. Но противник оказался сильнее. Пехота начала отходить. Противник, обойдя нас с флангов, продолжал продвигаться вперед. Вскоре остатки батальона отошли в исходное положение. Неподвижная тридцатьчетверка оказалась в окружении гитлеровцев. Вместе с нами заняли оборону и три оставшихся в живых пехотинца-десантника.
Нас никто не беспокоил около часа. Может, гитлеровцы сочли танк покинутым? Но нет, вскоре из-за деревьев показались фигуры в зеленых шинелях. Короткими перебежками с трех сторон они приближались к машине. Больше всего вражеских солдат было справа по ходу танка. Туда мы и направили стволы пушки и пулемета. Поворачивать башню теперь приходилось вручную — аккумуляторы и электропроводка были выведены из строя.
Не ожидая, когда гитлеровцы подойдут близко, мы открыли огонь из пулемета. Туда, где скопилось немцев больше, послали несколько снарядов. Вражеские солдаты залегли. Но прошло несколько минут, и они снова поднялись, побежали на нас. Механик-водитель бил по ним из приоткрытого люка, трое бойцов стреляли из-под танка, укрывшись за опорными катками. Тимофей Штокалюк воспользовался трофейной винтовкой. После каждого выстрела кричал радостно: «Третий — готов!.. Четвертый — закорючился!..»
Отбили атаки — одну, вторую... Снаряды стали экономить, неизвестно, сколько придется держаться в осаде, сколько таких атак впереди?!
Противник опять залег на снегу всего в ста метрах от нас. Я начал уже короткими очередями бить по одиночным целям. Видимо, потери у гитлеровцев были немалые. Оставшиеся в живых стали отползать в глубь леса. На снегу неподвижно темнели убитые и копошились раненые, возникла надежда на передышку...
— Командир, слева немцы! — закричали вдруг из-под танка пехотинцы.
Противник переменил тактику. Снова вручную начали поворачивать башню... Огонь в упор из пулемета и выстрел шрапнелью из пушки быстро сделали свое дело. Около десятка гитлеровцев легло на снег, остальные повернули вспять. Но из них почти никто не уцелел — их настигли пулеметные очереди.
Оставались те из фашистов, что залегли за деревьями, перед танком. Но когда мы повернули башню в их сторону, то увидели, как замелькали между деревьев спины врагов, словно тени. Пустив по ним один осколочный снаряд и поработав пулеметом, мы прекратили огонь. Наступила тишина. Надолго ли?
Несмотря на мороз, нам было жарко. Лица почернели от пороховой гари, осунулись, сказывалось пережитое волнение, напряжение боя. Подсчитали оставшийся боезапас. Результат не порадовал: снарядов 18, большинство из них бронебойные, к пулемету — только 9 дисков. Проверили продукты: сухой паек на двое суток и 300 граммов водки. Сохранились гранаты Ф-1 — их еще в дело не пускали...
Все это мы обсуждали вслух. И вдруг снизу, из-под танка, донесся голос сержанта-десантника:
— Патронов у нас тьма, товарищ лейтенант. Двенадцать ящиков.
Я вспомнил, как десантники прилаживали на броню свое имущество. Еще тогда подумал: сметет это хозяйство первым же снарядом. Но, к нашему счастью, почти все ящики остались целыми. Теперь надо было их как-то стащить с брони. Выбираться пехотинцам из-под танка или выходить нам нельзя: сразу подстрелят.
— Что-нибудь придумаем,— сказал Иван Медведев. Через несколько минут у него появился в руках тросик с крючком на конце.
— Вот этой «удочкой» попробуем.