Страница 3 из 3
Я поплакала немного в тот вечер, жалко, соседи все-таки, хотя особого добра я от них не видала. Потом Никола пришел, и мы стали комнату к подселению готовить. Часть вещей-то на антресоли была. В основном ее мужа вещи, хорошие такие, добротные. Те, что Мур-мур почему-то носить не стал. Я видела, как она их укладывала. Но еще две коробки с бумагами в углу стояли, забыли в последний момент, что ли? Книжки какие-то и что-то ее рукой исчиркано. Но мы это оставлять у себя побоялись, кто его знает, что там в этих бумагах, может, задания какие шпионские. С бумагами НКВД должно разбираться. Мы так, не перебирая, коробки управдому и отдали. А уж он как знает. Только он особо заморачиваться не стал, высыпал все у помойки во дворе и сжег.
Что, преступление? Я с вами согласна. Не должен был он так поступать. Бумаги отнести надо было куда следует. Пусть органы сами решают. А ему, видите ли, лень было! Но не жаловаться же на него. Он вообще-то уважительный был, ответственный. Почему у себя не оставили? Что мы, сумасшедшие? Нашли бы это у нас, никто разбираться б не стал, срок дали бы, и все. Бумага не может быть на вес золота, это всего лишь бумага. Ну, не разбогатела я с ее бумажек, не прославилась, что теперь? Зато жизнь прожила спокойно. Ветеран труда. Льгота у меня небольшая есть.
Вроде, все я про эту жиличку рассказала. Через неделю к нам татарку подселили, Алию. Вот тут я взвыла. Правда, она в торговле работала, и карточки мне всегда хорошо отоваривала. Но сколько ж родственников у нее ошивалось! Каждую неделю кто-то новый. Баба она добрая была, всех старалась к делу пристроить. А уж как начнет беляши свои татарские жарить, всю кухню жиром заляпает! А если чак-чак делает, торт это у них такой татарский, с медом, ни до чего дотронуться нельзя, все липкое. Но правда, угощала всегда нас щедро, не отнимешь.
Что? Приезжал ли Мур за вещами? Заходил как-то раз. Алия только-только вселилась, помню. Собирался с друзьями прийти, все забрать, да куда-то пропал. Девчонка его знакомая, Валя, сказала, в Ташкент он уехал. Я на рынке ее однажды встретила, хлебом торговала. А в сорок четвертом похоронка на Мура пришла. Его тогда, видно, в армию призвали. Почему на наш адрес, не знаю. Я в жакт сдала, пусть там разбираются.
Ненадолго он мамашу-то пережил. Вот судьба. Через несколько дней мы с Николой, когда Алии дома не было, на антресоль залезли и вещи все достали. Неровен час, татарва пронюхала бы, пусть уж лучше нам достанется, мы все-таки не чужие им были люди. Очень удачно мы эти вещи продали. Война кончалась, демобилизованных много, все хотели скорей в гражданское переодеться, цену хорошую давали. Аккурат на письменный стол денег хватило, двухтумбовый, вот этот самый, у окна. Зачем нам стол письменный? Ну, во-первых, солидно так. А потом Никола же у меня умелец был, починить чего, это ему запросто. Инструмент по ящичкам разложил, стол газетой накрыл, сидит себе ковыряется. Работу мелкую стал на дом брать, все копеечка не лишняя. Алия бы не донесла, я про ее шахер-махер в торговле тоже много чего знала.
А где-то через год после войны Ида с младшей сестрой приехала. На Севере-то они натерпелись. Старший Штрух простудился очень на стройке, больничный не брал, думал, так обойдется, объект сдавать надо было. Ну и получил воспаление легких, за неделю сгорел. Жена его переживала очень, в Москву засобиралась, там, мол, ее ничего больше не держит. На пароходе до Красноярска плыли, она на палубе стояла, по сторонам смотрела. Убивалась все, что к мужу на могилу вряд ли когда еще выберется. А потом девчонки глянули, и нет ее. То ли упала, то ли нарочно бросилась. Тело только через месяц нашли, совсем в другом месте, течение там очень сильное. Недалеко от могилы мужа. Рядом и похоронили.
Николе тогда в голову пришло, что девчонки нам постоянную прописку сделать должны. Для двоих квартира слишком большая, да и заслуг папашиных никто уже не помнит, неровен час, вселят кого. А мы все-таки не чужие люди. Денег даже им предлагал. Только Ида наотрез отказалась и предложила в месячный срок комнату освободить. Алию к тому времени уже выселили. А мы как раз квартиру ждали, Никола солидным начальником уже был. И так нам с бульвара куда-нибудь в глухомань уезжать не хотелось, что Никола очень здорово все придумал. Он у меня простой-простой, а как в голову чего возьмет, не остановишь. Пошел он к себе в завком и бумагу накатал. Точно, как ему подсказали. Мол, несколько лет являемся добросовестными съемщиками, но сейчас, в связи с тем, что добровольно отдали все свои сбережения государству, подписавшись на восстановительный заем, тогда ведь всех заставляли, денег на оплату частной квартиры нет. К тому же квартира для дочерей Штруха давно превратилась в объект наживы, что противоречит принципам социализма. И просит он, в случае их уплотнения, предоставить часть этой квартиры нам, тем более что мы давно уже фактически в ней проживаем. Складно так у него получилось. В завкоме за это тут же ухватились, квартир-то в обрез, а тут можно дополнительные метры получить, нас на них прописать, а из списка очередников вычеркнуть.
Короче, съездил директор с этим заявлением и с ходатайством от завода в Моссовет, с кем-то поговорил, и уже через месяц решение вышло в нашу пользу. Две комнаты нам передали, ту, в которой с самого начала жили, и еще ту, где жиличка эта жила, Марина, а после нее Алия. Уж какие мы счастливые были! Нам бы детишек, так и вся площадь бы нам отошла. А так не получалось по метрам. Мы в другой комнате спальню оборудовали, хорошо так получилось. Что, взглянуть хотите? Да пожалуйста, только не прибрано у меня там. Ремонт тогда сами сделали, обои красивые я достала, с цветами такими крупными. Полдня за ними в очереди давилась. Сейчас-то они уж выгорели все. Хорошая такая вышла комнатушка, по уму все оборудовали.
Ида жить с нами не захотела, тут же сменялись они куда-то за Пресню, две комнаты, правда, вместо одной получили. Толком с нами даже не попрощалась. И вообще не разговаривала. Сказала только однажды, что Бог нас накажет. Уж не знаю, какого Бога она имела в виду, своего еврейского, что ли? Она ведь, как только можно стало, в Израиль уехала, мне соседка снизу рассказывала, она к ним иногда звонила. Ну, туда ей и дорога. А к нам тогда демобилизованного одного подселили, приятный такой мужчина, обстоятельный. Только он долго не прожил, уехал куда-то на Урал, а к нам въехала…
Что? Вы опять про Марину? Да, вспомнила, где-то в конце пятидесятых, Никола тогда как раз болеть начал, дочка ее заходила, из лагеря выпустили. Отца-то у них в том же сорок первом расстреляли, только она это через много лет узнала. Как и вы, все про бумаги спрашивала. Но я не сказала ей, что управдом сжег, пожалела. Сказала, военные куда-то увезли. Пусть сама докапывается.
Что ж вы засобирались так быстро? Посидели бы еще, почаевничали. Тортик вон остался. Я бы вам про других жильцов рассказала. Можно сказать, вся жизнь в этом доме прошла. Чего только не навидалась. А теперь вот весь день одна. С вами вспомнила все так, словно вчера. Жить-то сколько осталось? А что там, на том свете, кто ж его знает…
А жиличку эту мне даже жаль, не подумайте чего. Зачем ее принесло из этого Парижа? Плохо ей там, что ли, было? Ну уж не хуже, чем здесь. Вон какая у них шерсть хорошая. И все вещи, небось, такие. А здесь ее кто добрым словом вспомнит? Родни-то ведь никакой не осталось. Дочка одна, где только, не знаю. Художнику вон доску мемориальную не так давно повесили. Потому знаменитый художник был. А о ней никто и не вспомнил. Выходит, никакая была поэтесса.
Что, книжки сейчас начали издаваться? И даже трудно достать? Только у спекулянтов? Надо же. А у вас есть? На машинке перепечатывали? А принесите мне как-нибудь посмотреть! Интересно все же. Не чужие ведь были люди. А я пирожок испеку к чаю. Только позвоните перед приходом.
Что, боитесь, времени не будет? Ну, как знаете.