Страница 15 из 19
Осмотр нижних чинов означенных дивизий представил столь же потрясающую по трагизму картину, как и чинов 46-й дивизии: люди положительно голодают — недостает положенного количества хлеба, сухарей, крупы, даже соли и мяса. Жители теперь все от солдат прячут и зарывают. Выражение лиц у солдат — как у сфинкса, устрашающе-загадочное. Такое бедственное положение относительно питания долго продолжаться не может и должно разразиться катастрофой! Все это следствие полной неустроенности тыла; вопиющее также положение относительно] эвакуации раненых, оказывается, до сего времени нет полевой эвакуационной комиссии, вследствие чего безо всякой сортировки и отбора раненые легко, напр[имер] в палец, наравне с тяжело раненными засылаются далеко в тыл. Вот плоды евдокимовской милитаризации военных врачей! Врачи как офицеры — что, по-моему и нужно было ожидать — с трезвоном провалились! […]
Только что приехал обратно в Жолыню, как неожиданно для меня предъявлена мне была следующего содержания телеграмма, посланная Главным военно-санитарным управлением еще 28 августа: «Высочайшим приказом 17 авг[уста] действительный] с[татский] с[оветник] Кравков назначен заведующим санитарной частью 10-й армии»… Где эта армия — наверное, только вновь формирующаяся — неизвестно, секрет, и, прежде чем ехать в ее штаб, предстоит предварительно съездить в штаб главнокомандующего — в Холм. В общем, новым своим назначением я доволен — меньше буду испытывать трепатни, к[ото]рая стала меня сильно утомлять, выйду из этой грязи постоянной, от которой начинаю вшиветь, и буду жить более оседло, а главное — не буду воочию видеть и мучительно созерцать людское горе, к[ото]рому также не могу помочь, как ковшом вычерпать море; кроме того — вырвусь я окончательно из этой ненавистной мне банды штаба 25-го корпуса! […]
16 сентября. Преотвратительная осенняя дождливая и слякотная погода при сильном ветре, пронизывающ[ем] буквально до костей. В 9 часов выступил со штабом на СЗ — Ранишув[137], верст за 25, через Подлесье[138], Соколув[139]. Дорога раскисла до необычайн[ости], но благодаря песчаному грунту оказалась более сносной, чем в Маньчжурии; пролегала по большей части по хвойным лесам и перелескам; дождь с градом и ужасным ветром лил все время. Солдатики, очевидно голодные, шли кто покрывшись клеенкой из-под шахматн[ого] стола, кто какой-н[и]б[удь] женской кацавейкой, кто на одну ногу обутый в австрийские штиблеты; до слез жалкое зрелище! Во взглядах их я читал что-то зловещее и укоризненное по нашему адресу, едущих в экипажах, и даже как бы постигающее, знаем-де мы вас, заставляющих-де нас, навозников, ради ваших барских прихотей теперь жертвовать своей жизнью… […]
Предполагаю к послезавтра ликвидировать свои дела в штабе и поеду в ставку главнокоманд[ующ] его для разыскивания местонахождения] штаба моей армии. […]
Залег в кровать часов в 9 вечера. Свалился от усталости как сноп. Ночью от тревожных дум — к[а]к-то я один, без переводчика, буду скитаться по австрийским деревням, со скрытым неудовольствием и враждебностью нас встречающим, — в розысках штаба 10-й армии, о к[ото] рой только известно, что она формируется из сибирских войск («японская» армия!), а где пункт формиров[ан]ия ее, никто не знает (все «секреты»!). […]
17 сентября. Офицерство друг друга поздравляет с днем ангела кто Верочки, кто Любови, кто Наденьки и пр. Как хорошо теперь в Рязани… […]
Ночью прошелся мимо палаток; только и разговоров у солдат, что о своей еде… К пищевому голоданию присоединяется теперь и снарядное голодание пушек. Подам доклад командиру корпуса
о хроническом голодании солдат и о могущих из этого произойти последствиях. Ч[то]б[ы] избежать лишнего путешествия в штаб главнокоманд[уюгце]го, я решил было послать предварительно следующу[ю] телеграмму начальнику санит[арной] части штаба главнок[омандующ]его армий Юго-Западного фронта: «Будучи назначен заведуюгц[им] санит[арной] частью 10-й армии, прошу указания, в какой пункт мне выехать». Но командир корпуса настоятельно советовал не откладывать мне своего отъезда и не трудиться посылать означенной телеграммы, на к[ото]рую-де ответ может прийти не ранее двух-трех и более недель, да и не ответят-де прямо на мой вопрос ввиду секретного характера места формирования 10-й армии. Подумавши еще как следует, порешил не посылать означенной телеграммы, а прямо ехать на Холм через Люблин по шоссе. Колебания мои насчет вопроса, сколько брать с собой солдатиков: если трех, то надо специально нанимать фурманку, к[ото]рую так трудно иногда достать, а с одним — возницей, ввиду могущих быть случайностей, не так удобно. Порешил на последнем, ч[то]б[ы] не возиться с поисками фурманок, не прибегать к принудительным мерам и быть покойнее. Всеми силами души стремлюсь поскорее прошмыгнуть, как какой-то контрабандист, через границу в пределы своей России, ч[то]б[ы] чувствовать себя как-никак у себя дома и следовать по своим деревням с большими удобствами в смысле нахождения фронта, питания, ночлега, т[а]к к[а]к все-таки хоть кого-нибудь, да найдешь там говорящего по-русски, ч[то]б[ы] тебя понять и объясниться. […]
18 сентября. Унылая осенняя погода с перемежающ[имся] по несколь[ку] раз на дню дождем. Сильный ветер. Взял из полевого хозяйства деньги; заготовляют мне всякие бумаги по случаю отъезда, к[ото]рый я определил на завтра. Дневка, и стоим в тех же Станах[140], откуда по кратчайшему пути верст 30–35 до нашей границы. Но не скоро еще я выберусь из областей со всеми этими «пане» да «дзинькуем». […]
Еду завтра на Розвадув[141] верст за 20 к СВ, уже один, отделяясь от корпуса; чуть ли не более половины придется проезжать глухими местами. Револьвер, как и в прошлую кампанию, у меня всегда мирно покоится на дне чемодана.
19 сентября. В 10 час[ов] утра, откланявшись своему начальству, отправился к месту своего нового служения; на прощанье пришлось откровенно побеседовать с Рагозой о недавнем прошлом нашего штаба, когда подвизались наши герои-стратеги Зуев и Федяй, — о той затхлой атмосфере, к[ото]рую создавали с оставшимися еще здесь фендриками эти преступники. На прощанье Р[агоза] мне объявил, что поручил начальнику штаба составить для отдачи в приказе благодарности за мою совместную деятельность с ним; я, конечно, поблагодарил, [сказал], что-де очень тронут. […]
20 сентября. […] Из Брандвицы[142] выехал около 7 часов утра по дамбе на СЗ к Чекай[143]. Погода прекрасная; по обеим сторонам насыпи — масса разбросанных жестянок из-под консервов, раскрывшихся шрапнелей и окопов, к[ото]рыми перерыта оказалась вскоре и сама дамба; ехать пришлось окольно. По пути бегали, как домашние куры, фазаны… По выезде из Вилька Туребска[144] волей-неволей пришлось влиться в массу движущихся войск и их обозов по направлению] к Сандомиру[145]; части принадлежали 14-му корпусу; то обгоняя, то следуя в обозах, доехал до Горжице[146]; на горизонте белел издали Сандомир, но я круто должен был повернуть к СВ на Чекай, обрадовавшись, что опять, Бог даст, буду ехать один, не в водовороте войск. Около 11 часов утра — у переправы через бурливый Сан; в ожидании окончания совершавшейся наводки моста пришлось простоять около часу. Скопилось немало обозов, следовавших на ту сторону. От сердца отлегло, когда переехал мост; направление взял, руководствуясь картой и расспросами «панов», на Радомысль[147], где предполагал было остановиться лишь на 1–11/2 часа, ч[то]б[ы] покормить лошадей и затем тронуться через границу на Липу[148]. Дорога шла на ЮВ опять дамбой среди дубняка, по сторонам селения как будто без признаков войны: на полях — пахали, паслись стада коров. Ввиду утомления моих лошадок (из к[ото]рых пристяжка уже несколько дней заметно стала худеть) и ч[то]б[ы] легче достать им корму, я решил временно приостановиться, еще не доезжая Радомысля, в одной показавшейся мне небольшой деревушке; въехавши в нее, узнал, что это — самый Радомысль и есть. За лучшее счел остановиться у ксендза, давшего мне приют и скудную трапезу, разделивши со мной пополам небольшую свиную котлету в бураках и картошке, к[ото]рую я проглотил с жадностью крокодила; хлеба, к сожалению, у него не оказалось ни крошки. Радомысль считается за местечко, будучи небольшим селением, но с костелом, без костела же селения называются просто деревнями — весями. Это местечко оказалось, как и до сего времени мне встречавшиеся, также буквально все объеденным и выбранным как австрийскими] войсками, два раза прошедшими его, так и нашими («Австрияки ходили туда и сюда, да русские — сюда и туда», — объясняют причину своего оскудения бедные поляки.). […] В местечке Радомысль еще существуют следы разрушений, произведенных] артиллерийскими] снарядами. Каким-то чудом уцелели ветхий деревянный костел и памятник «Адаму Мицкевичу, 1910 г.». Оказывается, что памятники Мицкевичу имеются во многих деревнях и местечках[149], и я ошибся, предположивши ранее, увидав этот памятник в Сеняве, что она — его родина; его родина, как объяснил мне ксендз, — Новогрудков[150]. Ксендз заметил во мне необычайную особенность; что я очень заботливо отношусь к питанию и доставлению возможных удобств своему вознице. Скорее бы мне Господь привел вырваться из этого голодного района! Познакомился с австрийским коллегой Становским — земским врачом в Галиции, владеющим настолько русск[им] языком, что можно понимать его. Взаимоотношения врачей и сих последних к пациентам у них, оказывается, отлично урегулированы в этическом смысле в противоположность нашей российской разъединенности[151].
137
Ранишув — деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Ранижув в Кольбушовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
138
Подлесье — деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Тшебош-Подляс в Жешувском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
139
Соколув — город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Соколув- Малопольски в Жешувском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
140
Станы — деревня в Галиции (Австро-Венгрия), имение помещиков Комаровских, ныне в Сталёвольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
141
Розвадув — город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне район города Сталёва Воля, административного центра Сталёвовольского повята Подкарпатского воеводства (Польша).
142
Брандвица — деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Салё- вовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
143
Вилька Туребска — деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства.
144
Чекай — деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Чекай-Пнёвски в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
145
Сандомир — уездный город Радомской губернии, ныне административный центр Сандомирского повята Свентокшиского воеводства (Польша).
146
Радомысль-на-Сане — местечко в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
147
Липа — деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
148
Горжице — деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Тарнобжегском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).
149
Так же, как и памятники «Grunwald 1410–1910». — (Примеч. автора.)
150
Новогрудок — уездный город Минской губернии, ныне административный центр Новогрудского района Гродненской области (Белоруссия).
151
Как хорош Мицкевич — выражение лица его так полно мысли, вызова, гордости, достоинства и энергии! Вот истинный король, из тех королей, к[ото]рые свою жизнь отождествляют с жизнью народов!