Суворов

Затем все эти эволюции повторялись при наступлении шеренги на неприятельский фронт. Потом — в три шеренги, с припаданием на колено первого ряда или двух первых рядов (тогда стрелки становились наискось). Особо солдаты учились стрельбе при отступлении строем и батальонной пальбе рядами на марше. Все сначала разучивалось медленно, затем имитация стрельбы доводилась до темпа «скорострелков».

Если солдаты выучились единым духом выполнять команды по заряжанию и условной («знаками») стрельбе из любого уставного положения, можно было «приступать к пальбе». Новобранцы выполняли все те же манипуляции с фузеей, но только «здесь уже все действия с патроном». «При сем, — требовал Суворов, — весьма наблюдать, чтоб оный (бумажный патрон) из сумы скоро вынут был, исправно скушен, тряхнув один раз (порох из патрона) на полку, скоро опущен в дуло одним разом и крепко шомполом прибит».

На этом обучение рекрута боевому искусству было завершено. Далее Суворов инструктирует по обучению караульной службе и дает специальные указания по дополнительным приемам гренадер (они учились бросать гранаты).

А где же та «цельность» (прицельность, меткость) стрельбы, на которой Александр Васильевич так настаивал впоследствии? — Обучения прицельной стрельбе в «Полковом учреждении» нет. Нет в нем и упоминания приемов штыкового боя, и тренировок в ускоренных маршах, и учений по штурму укрепленных пунктов, которые полковнику Суворову упорно приписывала молва и историки. Чего стоит хотя бы байка об учебном штурме солдатами Суздальского полка монастыря в Ладоге, где полк долгое время квартировал!

В исторических источниках следов таких деяний полковника не обнаруживается, хотя некоторые основания для молвы были. Например, официально штыковому бою Суворов в 1760-х гг. не учил и в публичных текстах об этом не писал[18]. Но 1771 г., в уже упомянутом письме Веймарну, характеризовал свои отступления от норм при обучении полка так: «По данному в полк моему учреждению, экзерцирование мое было не “на караул”, “на плечо”, но прежде повороты, потом различное марширование, и потом уже приемы, скорый заряд и конец — удар штыком». Т.е. штык, если даже мушкетеры палили не прицельно, уже в 1760-х гг. был «молодец»!

То же можно сказать и о маршах, следов обучению которым в «Полковом учреждении» нет, разве что в разделе об обуви, которую Суворов советовал беречь, и объяснял, как лучше носить и чинить. Однако когда Суздальскому полку было приказано явиться 15 июня 1765 г. в лагерь у Красного Села, Суворов привел солдат из Новой Ладоги форсированными маршами, без отсталых, что свидетельствует о тренированности его бойцов в походах{18}.

Суздальцы были включены в «армию» Екатерины II, которая собиралась, в духе Петра I, «потешно» воевать против войска генерал-аншефа Панина. Это неудивительно: полк был на хорошем счету, а гвардия, в рядах которой выступал отец Александра Васильевича, была с Екатериной. Василий Иванович командовал лейб-гвардии Измайловским полком, в котором с 11 июля 1763 г. был подполковником (полковником считалась императрица). Один батальон Суздальского полка оставался на семь дней учений для охраны «Главной квартиры». Другой, с двумя гренадерскими ротами, был включен в «особливый легкий корпус», которым Екатерина Великая собиралась «рекогносцировать» позиции Панина.

Догадайтесь: с какой из частей своего полка находился А.В. Суворов? При ставке, поближе к «матушке-императрице», источнику благ и чинов, или «впереди, на лихом коне»? — Вопрос риторический. Разумеется, Александр Васильевич был там, где предстояли хоть и учебные, но бои. Предсказуемость Суворова иногда даже угнетает. Дал 99 сражений — всюду побеждал. Хоть бы раз оставил итог боя спорным, так нет же — громил врага наголову. В бою и походе всегда был в гуще солдат. Один раз отступил — через Альпы, — но так, что даже противники сочли это величайшей из побед…

В изданной по итогам императорских учений 1765 г. книжке Александр Васильевич отмечен единственным из обер-офицеров: «Суворов с пехотой и артиллерией произвел наступательное движение, занимая высоты одну за другой и очищая путь Государыне для осмотра неприятельских позиций»{19}.

Мало кто из современников знал, что несколько месяцев назад, в разгар обучения полка, завершая работу над «Полковым учреждением», бодрый на людях Суворов чувствовал себя так плохо, что боролся со смертью. «Прекрасная невская вода так мне желудок расстроила, — жаловался молодой даме Луизе Ивановне Кульневой в 1764 г. в своем первом дошедшем до нас письме[19], — что оный супротив меня беспрестанно бунтует, а от здешнего воздуха развелась в нем бездна паразитов, кои меня вконец измучили. Головные и грудные боли не оставляют.

Смерть чуть не перед глазами у меня. Она медленно сживает меня со свету, — но я презираю ее, не желаю умирать позорно, а хочу встретить ее только на поле сражения» (П 1). Этого недомогания Суворова, как и большинства других, его сослуживцы не заметили…

На людях Суворов не мог болеть: это не соответствовало его представлению об идеальном офицере, примере для подражания со стороны подчиненных. Именно честолюбие, стремление быть образцовым солдатом, по его мнению, было основным чувством, побуждающим военного человека исправно нести службу.

НАКАЗАНИЯ

Ну а как же наказания, ведь солдат, подобно крепостным, били! — воскликнет неугомонный в своих сомнениях читатель. Вообще-то говоря, бивали в военных учебных заведениях и будущих офицеров. Телесные наказания распространялись в России не только на крепостных, но и на лично свободных крестьян, горожан и небогатых купцов. Били и солдат в армии.

Побои палкой были основной формой наказания рядовых. Именно их полковник имел в виду, когда писал о нарушителях порядка караульной службы: «А кто от торопливости, дабы поспеть честь отдать, за ружье для делания еще не повеленного хвататься будет и произведет во фронте замешательство, того неослабно наказывать. То же самое в отдании чести наблюдает всякой часовой, а за свою торопливость, в каком ни есть темпе, как только усмотрен будет, наказан должен быть без упущения».

Суворов против бития, не только бывших крестьян, но и дворян, не возражал. Дворянина он приказывал бить плашмя по спине клинком (этот прием назывался «фухтелем»), а не палкой, как простых солдат. «Безграмотный дворянин, — писал полковник, — отличность в полку имеет против прочих разночинцев только в том, что его за вину штрафуют фухтелем, как и всех в полку в нижних чинах дворян, а не палкой. Ни в чин никакой не производится, пока по-российски читать и писать довольно (не) обучится».

Однако Суворов рекомендует и более педагогичные меры. Грамотного и примерного поведения дворянина полковой командир определял в роту, где капитан его «с помощью старшего сержанта обучает ласково и исподволь», как солдаты-наставники — молодых рекрут.

Задачей «Полкового учреждения» было избежать ситуаций, когда побои были не праведным наказанием и средством исправления дурного нрава, а признаком отчаяния командира, запустившего работу с личным составом. В главе об обучении рекрут ни слова о наказаниях нет: за что наказывать, коли люди еще «в тонкость» не обучены?! В письме Веймарну Суворов говорит о новобранцах Суздальского полка (выделено мной): «Их не били, а учили каждого, как чиститься, обшиваться и мыться, и что к тому потребно, и был человек здоров и бодр. Знают офицеры, что я сам делать то не стыдился».

18

Штык упомянут лишь в развернутом заголовке к главе «О экзерцировании»: «И это первое обучение движению ног так же нужно, как обучение в действии рук, потому что без него даже исправнейшее действие руками (т.е. стрельба) и штыком, как бы кто храбр ни был, бесполезно».

19

Суворов кокетничал, называл Луизу «милой моей Амалией», упоминал о своем появлении на маскарадах и театре, однако следует знать, что Кульнева была замужем и имела годовалого сына — будущего почитателя и соратника Суворова, героя войны 1812 г.

20

Размер и рифма стихов потеряны при переводе с французского.