Маленький человек

Но уснул только под утро, измученный страданиями, и когда позвонили с работы, чтобы узнать, почему не пришёл Лютый, жена не могла его добудиться. Она тормошила его, била по щекам, но он спал мёртвым сном, белый и холодный, как покойник. Увидев на полу пустую баночку от таблеток, Лютая, закрыв рот ладонью, на цыпочках вышла из комнаты.

Несколько раз она порывалась вызвать «скорую», но, снимая трубку, бросала её на рычаг. Измеряя шагами комнату, женщина боролась с искушением дотронуться до мужа, пощупав пульс, а когда поздно вечером он поднялся с кровати, словно из гроба, закричала, будто увидела приведение.

Лютый не выходил из комнаты, и, подсматривая за ним в дверную щель, жена видела только дрожащий комок на постели. Он просыпался в поту таком холодном, что окна покрывались изморозью, и пытался согреться под одеялом, под которым замерзал, словно в сугробе. «Не сожалея, не сожалея», — шептал он, гадая, почему путь к себе порой длиннее жизни. Вывернув судьбу, как пиджак, наизнанку, он понял, что все проживают её задом наперёд, а чтобы не сойти с ума, нужно разделить всеобщее безумие.

Но через несколько дней лихорадка прошла, и Лютый, почувствовав себя лучше, вышел на кухню. Мелко стуча крышкой, кипел чайник, и от пара запотело окно. Пуская табачный дым, Лютый чувствовал, как наваждение отпускает его, и только сейчас понял, как проголодался за эти дни. Он сварил кофе и, жуя на ходу бутерброд, заметил в углу ухмылявшегося Требенько. Его голова напоминала сдувшийся мячик, полковник протягивал к Лютому обожжённые руки, и Савелий, закрываясь, выронил чашку из рук.

Пытаясь избавиться от тяжёлых воспоминаний, он бросился за лекарством. Обыскивая комнату, >вывернул ящики стола, заглянул под подушку, проверил карманы, но нашёл только пустую банку, закатившуюся под стол. Он наступил на неё, и баночка хрустнула, как ветка в лесу или сломанная кость. Лютый почувствовал, что ему стало легче, как будто на душе было пыльно и душно, а он распахнул форточку, пустив холодный, свежий воздух.

«Я была такая красивая», — услышал он за спиной и, обхватив голову руками, заплакал.

Сунув руки в рукава плаща на вешалке, Лютый, привстав, снял его, уже надетое, с крюка и нырнул в сумерки. Он и прежнюю жизнь надел, словно плащ, но она сидела на нём, словно с чужого плеча. «Из осколков судьбу не склеишь, нет, не склеишь», — качал он головой, бродя по тёмным улочкам.

Вечер был густой, как кофе, а надкусанная луна висела над городом яблочным огрызком. «Это черти её грызут», — говорила старая саамка, протыкая луну пальцем, и Лютому стало тоскливо оттого, что ему никогда не вернуться в саамское стойбище, где узкоглазые пастухи замешивали свои песни, как тесто, а Севрюга, вытянув ноги у костра, блуждала в днях своей юности, оборвавшейся, словно разговор на полуслове.

Навстречу, сутулясь вопросительным знаком, шёл Пичугин. Морщась от холодного ветра, бившего по лицу, он бормотал что-то под нос, размахивая руками, и Лютый понял, что не он один видит призраков. Заметив Лютого, следователь замедлил шаг, а когда Савелий остановился, тоже выжидающе замер.

«Только подмигните, ну что вам стоит?!» — прочитал Лютый на измученном лице. Пичугин отрастил усы, топорщившиеся над губой, на впалых щеках синела щетина, а кончик носа нервно подёргивался.

Колючий ветер лез под воротник, а Лютый почувствовал, что тонет в беспокойных, словно прибой, глазах Пичугина, и, оседлав свою тень, прошёл мимо.

На месте летней веранды «Трёх лимонов» лежали сложенные зонты и разобранная пластиковая мебель, а стул, на котором сидел Могила, стоял в стороне, как провинившийся ребёнок: у него прогнулось сидение и подвернулась ножка, и Лютый подумал, что вещи живут дольше своих хозяев.

Кутаясь в тулуп, охранник переминался в дверях, а первые заморозки, как злые собачонки, кусали его за ноги. Лютый заглянул в окно бара, светившееся разноцветными тусклыми огоньками. От дыхания стекло запотевало, и он протирал его ладонью, пока не увидел Саама. В приглушённом свете его лицо выглядело восковым, а тёмные круги под глазами казались впалыми глазницами, набитыми землёй. Бар был окутан сигаретным туманом, и головы бандитов раскачивались в дыму, отделённые от тел.

Лютый представил, как он войдёт в бар, спустившись по протёртым деревянным ступенькам, которые сосчитает, отстукивая на перилах ритм саамского обряда. Охранник, накрыв ладонью кобуру, войдёт следом за ним, а гардеробщик заученным жестом протянет руку, чтобы взять плащ, другой рукой протянув номерок. Лютый медленно разденется, глядя в пыльное зеркало, как охранник ловит испуганными глазами каждое его движение, затем пригладит редкие волосы, обменявшись многозначительным взглядом со своим отражением, и поспешит в зал. Сдвинутые столики будут заняты, а на танцполе, переминаясь, будут танцевать парочки, и Лютый займёт свободный стул за стойкой, в самом углу, где густеет ночь и сворачивается табачный дым, мягкий, как вата.

Чтобы унять волнение, он достанет сигарету, чиркнет спичкой, прикрывая огонь ладонью, словно от ветра, прикурит и, шумно выпустив дым через ноздри, подзовёт бармена.

— На Севере люди жмутся друг к другу, чтобы согреться. — начнёт тот старую песню, дослушав которую, Савелий закажет выпивку.

Танцующие будут коситься в его сторону, а дочь, сидящая на коленях мускулистого типа с приплюснутым, почти плоским носом, нарочито громко засмеётся, запрокидывая голову. Кто-нибудь из бандитов подсядет рядом, тесно прижавшись, обыщет проворными пальцами, обдавая кислым дыханием. А потом сделает знак остальным и, выпив рюмку, которую бармен принесёт Лютому, вернётся за стол.

Щёлкнув пальцами, Лютый попросит бармена повторить и, смяв в пепельнице окурок, отправится в уборную.

Днём Лютый уже побывал в баре, когда он только открылся, стряхивая с себя сонное оцепенение, и заспанный охранник спокойно впустил его в пустой зал. В туалете, за ржавой трубой, с которой стекает вода, собираясь в лужу на полу, Лютый припрятал маленький кухонный нож, которым жена режет лук, вытирая слёзы краешком фартука.

Озираясь по сторонам, Лютый вытащит его из-за трубы, сунув в рукав лезвием вниз. Репетируя перед зеркалом, он выхватит нож и, улыбнувшись, кивнёт своему отражению. Хлопнет дверь, и Савелий, нагнувшись к крану, включит воду, делая вид, что моет руки.

— Весёлый вечер, а? — улыбнётся пьяный верзила, расстегивая ширинку перед раковиной, и Лютый закивает в ответ. — Привычка, — со смехом добавит он, и Савелий, покосившись на писсуары, поторопится уйти.

Пройдя через зал, он нагнётся к Сааму, который будет горбиться за столом, ковыряя спичкой грязь под ногтями. Прилипнув к нижней губе, будет дымить забытая во рту папироса, а на затылок сядет толстая, настырная муха. Отмахнувшись от неё, Саам заденет рукой Лютого и, обернувшись на него, выжидающе уставится слезящимися, покрытыми красной паутинкой глазами. А Лютый будет стоять перед ним, вытянув руки по швам, в одной ладони сжимая рукоятку спрятанного ножа, а в другой перекатывая камушек с могилы Севрюги-Северины, которая умирала, широко открыв рот, как будто не понимала, зачем жила.

Нагнувшись к Сааму, Лютый прохрипит: «А ведь она была такая красивая!» Саам непонимающе уставится на него, и Лютый будет терпеливо ждать, пока не прочитает в его глазах, словно отклик на пароль: «Бедные вы, несчастные, и зачем вам жить». И тогда, вытащив из рукава нож, словно шулер — пикового туза, ударит Саама по толстой шее.

Увидев, как Лютый прильнул к окну бара, Пичугин подошёл ближе, осторожно ступая по хрустящей ледяной корочке, затянувшей тротуар. Стул Могилы, за который он зацепился ногой, упал на бок, как подстреленный бандит, и Лютый обернулся на шум. Пряча руки в карманы, Пичугин смотрел на него, как нищий, просящий милостыню, и Савелий прочитал в его взгляде, что слёзы отца горьки, как полынная вода, а мечты, словно чёрствые корки, которые носишь в кармане: зубы о них сломаешь, а сыт не будешь. Подняв воротник, Лютый поспешил прочь, растворяясь в сизых сумерках.